Ищите женщину
Шрифт:
– Слушайте, Саша, вы хоть руки-то мыли?
– А как же! На Литейном, в угрозыске. Как прибыл – сразу первым делом.
– Тогда пойдите в комнату и посмотрите еще телевизор. Дайте мне возможность привести себя в порядок и приготовить на стол.
– Если вам не нужна моя помощь, нет возражений. Но может быть, чтоб мне даром не терять время, вы дадите посмотреть материалы Вадима? Я успел прочитать только часть его дневника и в этой связи хотел бы уточнить вместе с вами некоторые неясные вопросы. Надеюсь, вы не будете возражать?
– Ну хорошо, а если я скажу: буду, – вы ж все равно
– Логично. Тогда из двух зол выберите меньшее и на нем остановитесь.
– И какое из двух вы рекомендуете?
– Послушаться меня.
Он, словно нечаянно, отщипнул от батона кусочек и сунул в рот. Жевал и улыбался, чем окончательно добил Лизу. Слишком все происходящее было каким-то домашним, искренним, чтобы подозревать Турецкого в изощренной, хитрой игре.
– Идите в гостиную и сядьте за стол. Я сейчас вам принесу.
Он послушно ушел, не забыв отщипнуть еще кусочек батона. Она лишь покачала головой – без неприязни или строгости, а словно бы укоряя непослушного мальчишку. И тут же одернула себя: «Ты чего это, мать, расквасилась-то? Опять, что ль, потянуло?…»
Куда потянуло, не стоило и рассуждать. После возвращения Вадима из Штатов и последнего его приезда в Питер, после того неожиданного события, которое, по ее убеждению, полностью перевернуло ее мироощущение и даже характер, Лиза вдруг почувствовала, что ей удалось-таки добиться того, о чем мечтала, к чему стремилась со всей своей неумелой настойчивостью. Но шло время, а Вадим не спешил возвращаться к ней, чтобы, по его словам, наверстать упущенное за доброе десятилетие. И ей снова показалось, что любви как не было, так и нет, но есть опять одна сплошная физиология.
Лиза прошла в спальню, достала из комода старую, еще бабкину шкатулку, в которой хранила немногие свои драгоценности – материнское обручальное кольцо, несколько пар сережек и прочую бижутерию, носить которую почему-то стеснялась. Высыпав все содержимое на покрытую пледом широкую тахту, заменявшую ей кровать, Лиза поманипулировала с каждой из маленьких ножек шкатулки, и изнутри выпало дно, обнаружив небольшой тайник. Вот из него она и достала нетолстую пачку сложенных пополам листов и вырванные из тетради в клеточку страницы. Потом она вставила дно на место, сгребла туда свое «богатство» и убрала шкатулку обратно в комод.
Турецкий сидел за столом и указательным пальцем крутил по скатерти пепельницу в виде морской раковины.
– Вот, – сказала Лиза, входя и кладя перед ним стопку листов. Он посмотрел на них, потом поднял удивленные глаза к Лизе:
– Это что, все?
– Прочитайте, – с непонятной для себя усталостью сказала она и припечатала листы ладонью. – Здесь то, за чем, вероятно, и идет охота. Думаю, что остальное вам вряд ли понадобится. Там сугубо личное.
Она повернулась, чтобы вернуться на кухню, и вдруг почувствовала, что из ее души в этот миг что-то ушло безвозвратно. Будто состоялись похороны, могильщики уже насыпали свежий холм и воткнули сверху железную табличку с надписью: фамилия, которая уже никому ничего не скажет, а ниже – даты рождения и смерти. И черточка между ними. А в эту короткую черточку, иначе говоря, тире, как заметил какой-то очень наблюдательный писатель,
Полчаса спустя Турецкий, шлепая тапочками, вышел на кухню и увидел, что хозяйка так ни к чему и не притронулась. Молча сидела на стуле и глядела в окно. А перед ней стояла пепельница с окурками.
– Э-э, моя дорогая! – сообразил он, что случилось. – Так нельзя! Зачем же изводить-то себя? Никто из нас не вечен, но это совсем не значит, что народ должен теперь помирать от голода. Я прошу вас взять себя в руки и… А собственно, зачем вам это делать?
Турецкий взял нож и косым движением вскрыл упаковку с бужениной. Потом без спросу залез в холодильник и достал оттуда бутылку с острым кетчупом. Из шкафчика над столом достал два высоких стакана. Свернув пробку на коньячной бутылке, плеснул в один, в другой налил побольше. Затем разломил батон, раскрыл мякиш, уложил пластины буженины, щедро полил кетчупом между ними, а сверху тоже прижал хлебом. Протягивая это изделие Лизе, сказал:
– Вот если бы без кетчупа – гамбургер, а когда в доме имеется кетчуп – чизбургер. Так мне моя дочка объяснила. Дети – они все досконально знают! Ну вот, берите свою посудину. Так мы обычно делаем, когда на душе по-сволочному тяжко. И еще если закуска имеет место быть. Давайте, земля ему пухом! – Он влил в себя свой коньяк. И снова отщипнул от батона.
Лиза храбро выпила, но поперхнулась и закашлялась. Турецкий легонько стукнул ее по спине. Она наконец пришла в себя, вытерла глаза и откусила «чизбургер».
– А вы сами чего же? – сказала она с набитым ртом.
– О! Заметили? Уже полегчало! Все, девушка, жизнь продолжается. И я вам должен доложить, та еще жизнь!
Он повернулся, чтобы идти, но она его остановила:
– Не уходите. Теперь-то вам уже спешить некуда. Посидите со мной.
Он послушно опустился на стул напротив, взялся за бутылку:
– Еще?
– Но я же стану пьяная!
– Не-а, – покачал он головой. – Можно мне закурить?
– Нате, – она подвинула к нему свою пачку сигарет.
– Спасибо, я свои, – он достал «Честерфилд», закурил.
– Какие мы! – Она вальяжно повела плечами. Большие черные глаза ее вызывающе заблестели, в движениях проявилась раскованная грация крупного зверя, этакой Багиры.
Турецкий улыбнулся.
– В наше время говорили так: девушка, кажется, нарывается.
– Это в какое же ваше-то? – спросила с вызовом.
– Когда вы, дорогая моя, еще, к счастью, не знали, что это такое. Устраивает?
– А почему – к счастью?
– Не испортились раньше времени.
– Все, уходите! Разговор становится опасным, – безапелляционно заявила она и поднялась. – Идите, идите, там тоже можно курить. А здесь вы мне мешаете готовить обед…
Кризис миновал, понял Турецкий и послушно удалился в комнату, к тем страничкам дневника, которые Кокорин вырвал из своей общей тетради и не без вызова озаглавил – «Факты и аргументы».
Почерк, конечно, собачий, но Александр Борисович, уже скорее по инерции, смог разобраться в нем и уяснил для себя, почему автор не пожелал оставить эти странички у своего приятеля.