Ищущий, который нашел
Шрифт:
– Вы можете просто уйти, ирвен Виктор, - тихо сказал Теодуш, наклоняясь надо мной. Я разглядел на обнажившемся запястье серебристую змейку. В голосе не было издевки, но я понимал, что вопрос произнесен просто так, без надежды на положительный ответ. Встретился глазами со ставшим стеклянным взглядом Теодуша. Странно, я не узнавал этих глаз. Впрочем, в моих плескалась дикая боль, а внутри клокотала безумием чернота, пытающаяся поработить меня, и это делало меня тоже непохожим на самого себя. Я судорожно глотнул ставшего вязким воздуха, пытаясь побороть желание ответить старому другу. Так странно, что тот, кто был другом, поднимает сейчас меч, слегка отводит полную руку, за эти восемь долгих лет покрывшуюся морщинами, как и лицо, отводит и совершает замах. Я едва успел схватить венец и выставить его вперед. Меня тряхнуло, а меч со звоном обрушился на прозрачный бок венца. Черная пасть пиявки распахнулась у меня над головой, приближаясь все плотнее. Да, то, что я видел у яшинто, и правда было лишь тенью. Сейчас надо мной клубилась абсолютная тьма, сливавшаяся с кристально-белыми стенами. Но почему-то страшно уже не было. Страх отступил, и я лихорадочно соображал, что же делать. Один ход, решающий, ход, когда пешка становится королевой, или же король загнан в цейтнот. Меч снова
Голова раскололась на миллиарды частиц. Связав себя с умирающей пиявкой, я вдруг услышал всех людей, внутрь которых попала черная дрянь. Мне стало страшно. На это я не рассчитывал: понимая, что прямого воздействия моей силы она не выдержит, пиявка вселилась во всех людей, носящих серебряный знак на руке. Они с готовностью приняли в себя тьму, несчастные, уставшие от искусственного света. У них не было защиты от этой дряни, не было веры, к которой можно обратиться...
Люди, столпившиеся на площади у Храма правосудия, удивленно переглядывались. Мрак завладевал их сердцами. В головах роились миллиарды жутких, противоестественных мыслей. Впиться в глотку наступившей на ногу женщине, растерзать податливую плоть, хлебнуть соленой горячей крови... выколоть глаза слишком пристально смотрящему молодому человеку, ощутить прохладу выдавленных глазных яблок, вонзиться ногтями в лицо. Дочь с ненавистью смотрела на мать, ненавидя за замечания и контроль, ненавидя и отрекаясь от нее, тем самым разрывая последнюю нить, связывающую со светом. Мать же проклинала дочь за испорченную личную жизнь и погубленную молодость, ненавидела до жуткого желания впиться руками в волосы и дернуть со всех сил. Тьма была внутри, она порабощала людей, пробуждая их низменные инстинкты и лишая опоры. Со звериным рычанием люди бросались друг на друга, раздирая плоть и выкрикивая дикие, пока еще человеческие слова. Тьма засасывала их души, как в воронку, лишая возможности уцепиться за последние лучи света, проглатывала мир, плотоядно облизываясь.
Я проиграл. Вдруг мое тело кто-то толкнул. А потом ногти впились в мое тело, проникая глубже и глубже, до мяса. Теплые струйки крови потекли по коже. Я не видел окружающей обстановки, мой взгляд был направлен внутрь, в Венец, в головы людей, носящих метки Венца. Но одна из этих меток горела совсем рядом. Даже две. Или три... К ногтям добавились удары кулаков, сбившие меня с ног. Потом меня били ногами. Нечеловеческое шипение и выкрик:
– Он мой! Я хочу его, я!
– изменившийся голос Зефиры. Опять шипение, на этот раз я узнал голос Силны. В душах троих людей, окруживших меня, бесновалась пиявка. Мысли хаотично плясали, обжигая воздух. Теодуш ненавидел меня за мое положение и самоуверенность и еще за что-то, неведомое мне. Его удары приносили сильную боль, но острые ноготки Зефиры впивались гораздо ощутимее. Ее мысли я боялся чувствовать, от них к горлу подкатывала тошнота. Но я ощущал присутствие еще одного человека. Она ненавидела всех в этой комнате, ее удары и укусы доставались всем троим. А потом я услышал хриплый голос Силны:
– Я убью тебя. Я ненавижу тебя, слышишь, ты?! Ты меня оставил! Ты хотел умереть! Убью!
– знакомые милые руки с мозолями на ладонях впились в мое горло. А там, на всей территории Центрального Княжества, полыхали пожары, люди убивали людей, высыпая на улицы. Горели факелы, впивались в мясо зубы, насиловали женщин. Женатый мужчина жестоко насиловал юную девушку, задрав ей юбку посреди площади и рыча от звериного удовольствия. Девушка извивалась под ним, пытаясь прокусить сонную артерию. И таких было миллионы. Тела извивались в диких занятиях, смерть и насилие сплелись в тесный клубок. Горящие заживо в подожженных домах рвались на улицу, но не спасать свои жизни, нет - убивать. Вот как хрупка искусственная утопия. Как же я ошибся! И смерть от руки любимой - это лучшая кара за то, что я никогда не смогу искупить. Я закрыл глаза, ощущая сдавливающие горло руки. Они сжимались все крепче, я глотал воздух, но он уже почти не попадал в легкие. Постаравшись расслабиться, я охватил разумом весь пылающий в агонии мир. Уже были затронуты другие территории помимо Центрального Княжества. В деревнях повторялись кошмарные картины, подобные тем, что я увидел в Шестом Княжестве. А'рантьяки напрасно пытались изменить что-либо: их не замечали. А я попытался впитать в себя тьму. Тьма прочно прилипала к душам людей, но я позвал ее, как игривого котенка. Позвал и тут же впитал в себя, растворяя. Тьма слушалась. Я засасывал ее в себя, поглощая и уничтожая, освобождая горящие души людей.
– Аена, милая, я смогу?
– Сможешь, малыш. Успокойся. Просто вспомни: там, где открываются ворота на небеса, тебя будут ждать. Вспомни себя. Я люблю тебя малыш, и я всегда с тобой. И ты должен верить, верить, что смерть порой ценнее такой жизни...
Я больше не дышал, сознание ускользало, но я улыбался. Тьма входила в меня, а я шептал про себя:
– Я виноват перед вами, люди... Моя жизнь - не искупление. Отнюдь. То, что я совершил, не искупается кровью. Я люблю вас люди, люблю, пусть от моей любви всем только хуже, но я люблю! И хочу, чтобы вы любили друг друга, любили, ведь только отдавая частичку себя, мы впускаем в себя свет. Как поздно я понял простые истины... Я умираю, люди, но уношу с собой тьму. Вы можете начать заново, но не ошибитесь...
Тьма все вливалась в меня и растворялась. Я слышал стоны пиявки, видел, как падают обессиленные ненавистью люди, как полыхают костры, как стонет мир. Я собирал всю мразь в себя, и эта боль не могла сравниться ни с чем. Смерть будет блаженством, когда эта пытка закончится, вот только я не посмею войти туда, где меня не ждут. Я не заслужил.
Я впитывал тьму, не замечая. Пальцы на моем горле все сжимались, я уже не дышал, но боли в легких не чувствовал за невероятными муками. Я уже не жил, я просто впитывал и уничтожал, испытывая облегчение от боли. Я искупал свою вину, и пиявка, понимая, что ей не выжить, послушно исчезала, а от ее воя содрогался весь Аркус.
Наконец последний клочок того, что отделяло нас от света, растворился, рассыпаясь золотыми искрами, и Аркус вздохнул спокойно. Золотая пыль оседала на черные от пепла горящих кострищ земли, а люди, обессилев, падали. Все равно крошечные частички тьмы остались, и эта мразь никогда не покинет нас. Но теперь, люди, в ваших руках ваши души. Вы ведь не впустите в ваши сердца эту жуткую дрянь? Вы ведь выберете верный путь? Я верю, что да. Верю, что однажды все самые крошечные лоскутки тьмы рассыплются золотой пылью. Верю, и это все, что мне остается. Это и так слишком много для человека, перед мутным от собственной крови взором которого лежат единственный друг и бывшая возлюбленная, в изодранной одежде и со следами ушибов и укусов. А на шее размыкаются вдруг пальцы любимой, и она опускается на колени, горько-солеными слезами заливая мое бездыханное тело.
– Любимый мой, ты справился, - вот и все, что она сказала, роняя слезы на горящее от боли лицо. А потом сняла Венец с моей головы и отбросила его в сторону. С глухим звоном он прокатился по полу. Бесполезное орудие. Нежные губы коснулись моих, и я блаженно окунулся в смерть. Я сделал то, что должен был...
Глава 25.
Князь Артирус.
– Простите, повелитель, но вам придется жить. Я понимаю, вы разочарованы, но судьба распорядилась так, - насмешливый голос Теодуша сквозь пелену кровавой темноты и нещадный шум в ушах. Я с неудовольствием мотнул головой, а в груди отчего-то комом нарастала досада. Даже умереть спокойно не дают!
– Перевернутая лодка на зеленой поляне будет ждать тебя, ирвен Виктор. И когда-нибудь дождется, только не сейчас. Тогда, когда ты с полным правом сможешь назвать себя Ищущим, который нашел. Героической смерти для этого мало, ирвен. Для этого нужна долгая героическая жизнь.
Я наконец смог разомкнуть глаза и разглядеть полутьму задернутых штор, заботливо склонившихся надо мной а'рантьяков и сидящего у края кровати Теодуша. Он был в домашнем халате, весь в примочках и бинтах. Но родные глаза искрились смешинками, а полные губы мягко улыбались. Я не мог злиться: взгляд был слишком понимающим. Да, ты прав, друг, прав, Хогг тебя подери! Нелепое ругательство, которое и не ругательство вовсе, нелепая злость, переходящая в благодарность. Пожалуй, я разочарован. Ждал, что обрету вечность, а вместо этого придется еще поиграть. Или нет? Теперь уже не поиграть - пожить.
– Я справился? Или не оправдал твоих ожиданий?
– с трудом разлепляя губы, произнес я. Теодуш наклонил голову, лукаво щурясь.
– Справился, справился. Приятно не ошибаться, даже как-то самоуверенность прибавилась. Уфф, так меня гордецом сделать можно!
– похлопывая себя по толстому животу, усмехнулся Теодуш. Я улыбнулся. Забавная история: кто бы мог подумать, что я, великий и могущественный Виктор, был пешкой в игре сумасшедшего поэта Теодуша. Ведь все было продумано изначально именно им, князем Артирусом, последним а'рантьяком прошлого века, заслужившим вечность и ставшим человеком. Именно он, пройдя Город, увидел ошибку Хогга и понял, что если медлить, то мир погибнет в черной трясине. Так как вся сила Хогга была отравлена, пришлось лишить всех спектрумов силы. Но эта мера была временной. Для удачной партии нужна была особая шахматная фигура. Пешка, возомнившая себя ферзем, однако готовая отдать себя для удачного завершения матча. И я стал этой пешкой. Я удивлялся тогда, что ни в чем не повинного поэта отправили на верную смерть, и что никто из каторжников не узнает его. Действительно, Теодуш пришел в этот караван, чтобы вести меня в верном направлении. Отсюда и знание древних слов и обычаев, отсюда и умение найти ключики к моему сердцу. Обличие глупца, вот мудрость мудреца. А Теодуш, вернее Артирус - мудрец, каких стоит поискать. Идея создать Венец Правосудия зрела в его голове давно. Венец был задуман как ловушка для пиявки. И Теодуш прекрасно понимал, что и сам попадет под ее влияние, поэтому написал мне подробное письмо, которое и передала мне Зефира. Вот только одно вызывало жгучую досаду: я обрел могущественного покровителя, но терял друга. И еще... Хогг, до чего же обидно чувствовать себя пешкой! Особенно в руках лучшего друга, казавшегося... ах уж эта моя самоуверенность!