Искатель, 1962 №2
Шрифт:
Впрочем, нет, был и другой.
Я, однако, не думаю, что он остался здесь ради меня. Тем не менее мистер Перли по-прежнему одиноко сидел за столиком у колонны под газовым рожком и задумчиво рассматривал пустой бокал.
— Сэр! — воскликнул я. — Разрешите безумцу присесть к вашему столику.
Погруженный в свои мысли, мистер Перли вздрогнул. Он был трезв, я это видел. И выглядел особенно изможденным скорее от недостатка спиртного, чем от его избытка.
— Вы оказываете мне честь, сэр, — сказал он, заикаясь, и встал из-за стола. Потом
— Нет-нет, — остановил его я. — Если настаиваете, мистер Перли, вы, конечно, можете заплатить за вторую бутылку. Но первая — моя. У меня тоскливо на душе, и мне просто необходимо поговорить с джентльменом.
Как только я сказал это, выражение лица мистера Перли резко изменилось. Он сел и вежливо поощрительно кивнул мне. Его выразительные глаза внимательно наблюдали за мной.
— А вы больны, мистер Лафайет, — сказал он. — Только приехали и уже попали в беду в нашей цивилизованной стране.
— Да, я попал в беду. Но не из-за цивилизации, а из-за ее отсутствия, — и я ударил кулаком по столу. — Я попал в беду, мистер Перли, из-за волшебства и чудес. Я попал в беду из-за дурацкой загадки, перед которой бессильна любая человеческая проницательность.
Мистер Перли странно посмотрел на меня. Но нам уже принесли бутылку бренди, и он дрожащей рукой поспешно наполнил мой бокал и налил себе.
— Чрезвычайно любопытно, — заметил он, рассматривая бокал, — наверное, убийство?
— Нет. Исчез ценнейший документ. Не помог даже самый тщательный полицейский розыск.
Мистер Перли взглянул недоверчиво: вероятно, ему показалось, что я над ним подшучиваю.
— Документ, говорите? — он засмеялся как-то странно. — Не письмо случайно?
— Нет, нет. Завещание. Три огромных листа пергаментной бумаги. Вот послушайте.
Мистер Перли быстро долил содовой в бокал с бренди и отхлебнул добрую треть.
— Мадам Тевенэ, о которой вы слышали от меня в этом кафе, — продолжал я, — была тяжело больным человеком. Но она, по крайней мере до сегодняшнего утра, не была прикована к постели. Она могла вставать, двигаться, даже ходить по комнате. Ее увезла из Парижа от семьи одна завистливая женщина, которую мы зовем Иезавелью.
Но здешний адвокат мосье Дюрок знал, что мадам очень жалела об этом и сознавала свою вину перед дочерью. И вот вчера вечером, несмотря на все происки Иезавели, мадам подписала завещание, объявлявшее дочь наследницей всего ее состояния.
А дочь ее, Клодина, так нуждается в этих деньгах! Конечно, и я и мой брат — у нас достаточно средств для этого — могли бы о ней позаботиться, но от нас она не взяла бы и су. А жених ее, лейтенант Деляж, так же беден, как и она. К тому же она очень больна и если не переедет из Франции в Швейцарию, то, несомненно, умрет. У нее чахотка, и притом в той стадии — я не скрываю этого от вас, — когда помощь нужна немедленно.
Мистер Перли все еще держал в руке недопитый бокал.
Он верил мне, я чувствовал это. Ни кровинки
— Деньги — это такая мелочь, — прошептал он, — такая мелочь…
Он, наконец, допил свой бокал.
— Вы не думаете, что я подшучиваю над вами?
— Нет, нет, — запротестовал он, — я знаю о таком случае. Тоже одна дама. Она умерла. Пожалуйста, продолжайте.
— Вчера вечером, я повторяю, мадам Тевенэ исправила содеянную ею несправедливость. Когда мосье Дюрок зашел к ней сообщить о моем приезде, она была очень взволнована и даже напугана. «Смерть приближается, — сказала она. — Предчувствие не обманывает».
Рассказывая об этом, я буквально видел перед собой, Морис, эту душную ядовито-зеленую спальню в наглухо замкнутом доме и все, что происходило в ней в этот вечер.
— Мадам предложила мосье Дюроку закрыть на задвижку дверь спальни. Она боялась Иезавели, которая где-то пряталась и молчала. Дюрок подвинул к постели секретер с двумя свечами, и два часа без устали, ничего не стыдясь и не скрывая, мадам рассказывала историю своего несчастного замужества, а мосье Дюрок тщательно и подробно записывал этот рассказ на больших пергаментных листах завещания.
Все свое состояние до последнего цента она оставляла Клодине. Старое завещание, составленное во Франции и объявлявшее наследницей эту грешницу с нечистой кожей и грязными волосами, было отменено.
Затем мосье Дюрок вышел на улицу и привел с собой двух свидетелей. Завещание было подписано, а когда свидетели удалились, Дюрок сложил листы завещания в длину и уже хотел было положить их к себе в саквояж. Вы послушайте, мистер Перли, что произошло дальше.
«Нет, нет, — возразила мадам, — оно останется со мной в эту ночь».
«Именно в эту ночь?» — удивился Дюрок.
«Я спрячу его на груди. И буду читать и перечитывать его тысячи раз. Который час теперь, мосье Дюрок?»
Дюрок извлек из кармана свой золотой хронометр и удивился. Было около часу ночи.
«Останьтесь до утра, мосье Дюрок, — попросила мадам, — не уходите».
«Мадам! — воскликнул шокированный адвокат. — Это крайне неудобно».
«У вас, наверное, много работы сегодня, мосье Дюрок?»
«Один бог знает сколько!» — прошептал Дюрок.
«Знаете что? — оживилась мадам. — Это единственная дверь из спальни. За ней — мой будуар. Поставьте этот секретер там, придвиньте его к двери, чтобы никто не мог войти сюда без вашего ведома, и работайте сколько вам нужно. Возьмите лампу и свечи. Прошу вас, — голос ее прозвучал почти умоляюще, — хотя бы ради Клодины, во имя нашей старой дружбы».
Мосье Дюрок все еще колебался.
«Она выжидает где-то поблизости, — продолжала мадам Тевенэ, прижимая бумаги к груди, — пусть! Я буду это читать, и читать, и обливаться слезами. Если мне захочется спать, — глаза ее лукаво блеснули, — я его спрячу. Не беспокойтесь. Не может же она проникнуть сквозь закрытые ставни и охраняемую дверь».