Искатель, 1962 №2
Шрифт:
— Значит, приближается похолодание, — сказал он, — а ведь для апреля сегодня было, пожалуй, жарко, даже знойно, а?
— Да, конечно.
— Вы сами сказали мне, — продолжал мистер Перли, рассматривая свои ногти, — что кровать была подвинута к камину так, что ноги больной почти упирались в его решетку. Предположим, что занавески у постели открыты. Мадам Тевенэ в ее сидячем положении смотрит вперед. Что она видит?
— Решетку! — воскликнул я. — Каминную решетку!
— Так. Мы уже знаем, что в комнате было жарко. А что было за решеткой камина?
— Неразожженный уголь.
— Именно.
— Бумага! — крикнул я.
— В этой комнате, в шкафу, — произнес мистер Перли со своей снисходительной улыбочкой, — вы нашли вчерашний номер нью-йоркской «Сэн», смятый и запачканный, — заметьте, не запыленный, а запачканный. Для того чтобы разжечь огонь в камине, обычно и берут газеты. И эта газета с вечера была приспособлена для этой дели. Но что-то другое ночью заменило ее в камине. Вы сами обратили внимание на грязные руки мадам Тевенэ.
Мистер Перли допил бренди и еще более покраснел.
— Сэр! — повысил он голос. — Вы найдете завещание, смятое, с краями, торчащими из-под наваленного угля и дров. Если бы кто-нибудь и разбросал эту кучу, он нашел бы только листы грязной бумаги, повернутые исписанной стороной внутрь и ничем не напоминающие пропавшее завещание. Все это совершенно очевидно. Ну, а теперь идите.
— Идти? — глупо переспросил я.
— Идите, говорю! — закричал он, сверкнув глазами. — Иезавель не разжигала огонь в камине — в комнате было слишком жарко. Да и полицейские, торчавшие там целый день, не позволяли ничего трогать. Но как сейчас? Ведь глаза мадам Тевенэ предупреждали вас, что нельзя зажигать камина, иначе завещание погибнет.
— Вы подождете меня здесь? — спросил я.
— Да, да. И, может быть, вы принесете счастье бедной девочке, той самой… с больными легкими.
Выбежав на улицу, я заглянул в последний раз в открытую дверь: он все еще сидел, низко склонившись, нелепый и жалкий. А я помчался вперед, подхлестываемый надеждой и волнением, как взмахами кучерского бича. Но когда я достиг цели, надежда угасла.
Лохматый полисмен встретился мне на лестнице у подъезда.
— Мы уходим, мистер Лафайет, и не вернемся больше, — сказал он приветливо. — Старая миссис, как ее там, должно быть, действительно сожгла свое завещание на свечке. Пока!
Входная дверь была не заперта. Я пробежал по темному дому и ворвался в спальню.
Покойница все еще лежала в своей большой мрачной постели. Свечи почти догорели, на полу сиротливо лежал забытый ножик полицейского.
Иезавель стояла на коленях у камина с жестяным коробком Спичек в руках. Спичка вспыхнула голубым огоньком. Рука со спичкой протянулась к каминной решетке.
— Адский огонь в руках Иезавели! — засмеялся я.
И с такой силой оттолкнул ее от решетки, что она споткнулась о стул и упала. Здоровенные куски угля с грохотом разлетелись в стороны, подымая клубы черной пыли, когда я засунул руки в камин. За углем полетели щепки. А внизу я нашел, наконец, то, что искал. Смятые листы пергамента — бесспорное завещание покойной.
— Мосье Дюрок! — закричал я. — Мосье Дюрок!
Мы с тобой, Морис, умеющие взять в руки оружие, когда это нужно, можем не
И, конечно, я не видел, как Иезавель втихомолку подняла нож полисмена. Я так и не заметил ничего до тех пор, пока она, подкравшись сзади, не ударила меня ножом в спину.
Успокойся, братец, теперь все уже в полном порядке. А в тот момент я даже не почувствовал боли. Я попросту предложил дрожащему от страха Дюроку вытащить этот нож. У него же я позаимствовал его вместительное пальто, чтобы скрыть следы крови. Я должен был спешить, спешить к маленькому столику под газовым рожком.
По дороге туда я тщательно обдумал свой план. Мистер Перли был, несомненно, чужим в этой стране и, видимо, сильно нуждался. Но мы же с тобой не нищие. И при всей его чудовищной гордости он, возможно, не отказался бы (за такую-то заслугу!) от суммы, которая не разорит нас, но позволит ему безбедно прожить до конца дней своих.
Я ворвался в салун и поспешил к стойке. Но тут же остановился. Столик у колонны под газовым рожком был пуст.
Не помню, как долго я простоял так. Рубашка, взмокшая от крови, прилипла к адвокатскому пальто. Тут я заметил обращенный на меня взгляд круглолицего бармена с золотым зубом. В знак уважения он даже вышел навстречу мне из-за стойки.
— Где джентльмен, который сидел за этим столом?
Мой голос прозвучал так хрипло и странно, что бармен смутился. Он решил, что я разгневан.
— Не беспокойтесь, мосье, — воскликнул он, — с этим все улажено. Мы выбросили отсюда этого пьяницу.
— Вы выбросили…
— Прямо в канаву. Он так и пополз на карачках, даже встать не мог. — Самодовольное лицо бармена так и сияло. — Заказал бутылку лучшего бренди и не мог заплатить! — Лицо его вдруг изменилось. — Господи боже, мосье, да что случилось?
— Я заказал эту бутылку.
— Он и не подумал сказать об этом, когда официант подозвал меня к его столику. Только оглядел меня сверху вниз как полоумный и сказал, что джентльмен всегда может оставить долговую расписку. Джентльмен!
— Мистер Перли — мой друг, — сказал я, с трудом сдерживаясь, чтоб не убить этого бармена. — Он уезжает во Францию завтра утром. Где его отель? Где я могу найти его?
— Перли? — засмеялся бармен. — Он вам даже не назвал своего настоящего имени. И откуда только барства набрался? С верхнего Бродвея, должно быть. А на расписке подписался по-настоящему.
Вспышка надежды еще раз почти ослепила меня.
— Где, где она, эта расписка?
— Где-то у меня, — проворчал бармен, роясь в карманах, — вот. Сам не знаю, почему я ее не выбросил.
Наконец-то, Морис, я мог торжествовать.
Правда, я упал в обморок от потери крови и лихорадка не позволила мне на другой день прийти в порт, когда «Парнас» отплывал из Нью-Йорка. Я должен был оставаться в гостиничном номере и мучиться от бессонницы, пока не приобрел билеты на обратный рейс домой. Но там, где я потерпел неудачу, ты можешь преуспеть. Он отплыл на «Парнасе» в Англию, а оттуда во Францию, так он сам мне сказал. Ты можешь найти его за эти полгода. Даю тебе слово, я вырву его из нужды навечно!