Искатель, 1996 №5
Шрифт:
— Изложите, пожалуйста, суть дела, — сказал Кори, которого эти пошлые сентенции начали выводить из терпения. — Не за тем же вы летели сюда из Вашингтона, чтобы рассказывать мне о значении РНК.
Но Слотера не так-то просто было выбить из колеи. Он привык и умел отделять свою миссию от эмоций.
— Считайте это увертюрой к тому, что я скажу в дальнейшем. Мне не хотелось слишком шокировать вас немедленным сообщением о том, чего хочет от вас мой департамент.
— Можете не бояться этого.
— Оценивая вашу возможную реакцию, я исходил из своей собственной, — продолжал Слотер. — Когда мне сообщили, что направляют меня к вам, я сначала не мог этому поверить. По соображениям безопасности не слишком разумно было полагаться на переписку, и, кроме того, нас поджимало время, вот почему мне поручили увидеться с вами лично.
Кори по-прежнему смотрел на Слотера без всякого интереса, и Слотер решил изменить тактику.
— Я отдаю себе отчет в том, что вы в равной мере врач и биохимик.
— Вы, кажется, знаете мою подноготную не хуже меня самого, — усмехнулся Кори. — Видел я однажды досье на себя в ФБР — том Британской энциклопедии. Не сомневаюсь — ЦРУ имеет доступ к картотекам ФБР.
Слотер не отреагировал на упоминание о ЦРУ, но его нос опоссума снова беспокойно задвигался. Длинной рукой Слотер подтянул поближе к себе пепельницу и погасил сигарету.
— Эта комната не кишит, случайно, жучками? — спросил он с деланным беспокойством. — Совершенно секретные беседы вроде нашей обычно ведут, например, во время прогулок, где-то снаружи, чтобы сделать подслушивание невозможным.
Пальцы Слотера скользнули под стол, а глаза обводили комнату.
Письменный стол, два металлических стула, несколько стоящих в ряд небольших шкафов составляли обстановку комнаты. Ни шторы на окне, ни дорожек на полу. Окно выходило в небольшой сквер и упиралось в боковую сторону какого-то здания, скорее всего — химической лаборатории. Комната не внушала подозрений, но Слотер и не казался по-настоящему озабочен тем, что его подслушивают.
— Здесь нет никаких микрофонов, — сказал Кори.
Давно находясь под правительственным надзором, Кори тем не менее не имел прежде никаких контактов с вашингтонскими учреждениями. Слотер был первым официальным лицом, явившимся лично поговорить с ним.
— Пять дней тому назад, — Слотер вдруг резко встал со стула, — один немецкий ученый переметнулся от русских на нашу сторону. Это событие имеет столь же важное значение, как, скажем, раскрытие тайны проектов русской противоракетной обороны, в создании которой этот немец, между прочим, участвовал. Он объявился В Западном Берлине и просил там политического убежища. Мы хотели перебросить его в Вашингтон, но в аэропорту Темпельгоф в него стреляли. Пуля попала в позвоночник. Теперь этот человек парализован. Конечно, русские хотели помешать тому, чтобы этот ученый выдал нам их секреты и передал свои знания. Полиция арестовала террориста, но это не помешало ни его жертве, ни нам.
Сожаление в голосе Слотера звучало, как обвинение, казалось, он хочет убедить Кори, что никакого несчастья с немецким ученым не случилось бы, если бы ответственным за его переброску в Вашингтон назначили именно его, Слотера.
— Немецкий ученый умер? — спросил Кори, не очень-то понимая, зачем Слотер рассказывает ему эту историю.
— Нет. Он все еще в коме, — сказал Слотер с прежним сожалением в голосе. — Предпринимаются усилия по спасению его жизни всеми возможными средствами. Но контактировать с ним мы не можем. Жизнь его висит на волоске, он вот-вот умрет и унесет с собой информацию, получить которую мы надеялись.
— Но это еще никак не объясняет, почему вы обратились к биохимикам.
— Доктор Кори, — понизив голос, произнес Слотер, — вы достигли умения переносить память от одного животного к другому.
— Того же добились Холгер Хайден в Гетеборге и Мак Коннея из Мичиганского университета, а также некоторые другие ученые.
— Но вы единственный, кто достиг столь выдающихся успехов в трансплантации памяти высокоорганизованных живых существ, таких, как собаки или обезьяны. Следующая ступень — высшие существа, Человек, не так ли?
Кори едва заметно улыбнулся.
— Вы хотите, чтобы мы перенесли память вашего перебежчика в мозг какого-нибудь другого человека?
Слотер усмехнулся. Кори высказал именно то, что он, Слотер, и хотел ст него услышать.
— Осуществимо ли это? — спросил Слотер, подавшись вперед. — Или такая попытка слишком фантастична?
— Камерон вводил в организм человека культуру РНК как внутривенно, так и орально. Он также добился больших успехов в выделении РНК человека в чистом виде, но инъекция этих РНК в живую ткань может вызывать бурную ответную реакцию, даже фатальную.
— Мы должны использовать этот шанс, — сказал Слотер, снова садясь на прежнее место.
— Мы еще не настолько продвинулись в своих исследованиях, чтобы отважиться на столь решительный шаг, — возразил Кори. — РНК весьма токсична, и мы еще не научились ликвидировать или выделять ее токсические компоненты. Терпеть не могу ответственности за смерть человеческого существа. — И язвительно добавил: — Это неблагоприятно отразится на моем досье.
— Об этом не беспокойтесь, — сказал Слотер. — Ответственность мы вожмем на себя. — Он не спеша зажег вторую сигарету. — Вы, несомненно, уже думали об экспериментах на человеке.
— Конец венчает дело.
— Но где нашли бы вы добровольцев для ваших экспериментов?
— У меня кипы писем от людей, желающих подвергнуться им.
— Что движет этими людьми? Любопытство?
— Отчасти. Некоторые из них безнадежно больны и хотели бы успеть принести посильную пользу человечеству, прежде чем уйдут из жизни, другие готовы на это из чувства патриотизма. У каждого свои резоны. Но, думаю, вам известно, мистер Слотер, что наши законы запрещают такого рода эксперименты на людях. Даже когда люди добровольно идут на это, мы не имеем права проводить на них такие эксперименты. В других странах дело обстоит иначе.