Искатель, 1996 №5

Чернобровкин Александр Васильевич

— Мондоро, — повторил Слотер, фиксируя звучание этого слова в своей памяти. — Мондоро. — Он сел, осторожно опустив на стол свой стакан.

— Это мой консультант по химии. Он участвует вместе со мной в проведении каждого эксперимента. Я привел бы его с собой, но он еврей, соблюдающий обычай своего народа.

— Знаю я еврейские праздники, — сказал Слотер. — Я был юристом в Нью-Йорке, так, помню, во время Йом Кипура город практически замирал. Слишком много евреев.

Допущенная оплошность Слотера не смутила.

— Я

тоже был воспитан в религиозном духе, — продолжал он тем же тоном. — Даже в слишком религиозном. Развлечениям в жизни должно отводиться последнее место, учили меня. Мой отец был рьяным кальвинистом. Стоило мне сказать, что я люблю суп, как он наливал в него воду. Отец не одобрял никаких мирских удовольствий. Все они заслуживали лишь порицания: яркие цвета, кричащие галстуки, полосатые рубашки. Я пытался восставать против такого давления на меня, мне казалось, что я никогда не покорюсь ему, но взгляните на меня, каков я теперь: серый костюм, серый галстук, серые носки. Мне до сих пор кажется, что эта старая религия засела в моих костях, и до сих пор я чувствую себя виноватым, если, не дай Бог, опоздаю в церковь.

Кори смотрел на Слотера с улыбкой, за которой хотел скрыть свои мысли. Условный рефлекс — такой вывод сделал Кори. Это тоже была маска. Специально обратить внимание собеседника на то, что он, Слотер, исправно посещает церковь, и тем самым упомянуть и даже выставить напоказ свою религиозность. Посещение церкви, по мысли Слотера, должно было означать надежный, заслуживающий доверия имидж. Его молекулы РНК несли в себе религиозность, ставшую привычкой под влиянием воспитания. И еще в этих молекулах отложился антисемитизм, возникший под влиянием традиции и окружающей среды.

Слотер взглянул на часы.

— Осталось совсем немного, — сказал он, прерывая наступившее молчание.

— Я вскоре должен буду уйти. Смеркается, — сказал Кори, бросив быстрый взгляд в окно, за которым таял дневной свет.

— Да, но вы хотели всего лишь взглянуть на нашего добровольца, задать ему несколько вопросов. Это не отнимет у вас много времени. — Настал тот щекотливый момент, который беспокоил Слотера. — Может быть, я сумею ответить на них?

— Боюсь, что нет.

— Почему бы вам не просветить меня? — настаивал Слотер. — Разве у нас с вами не общие цели?

— Едва ли.

Слотер дружелюбно улыбнулся. Лучше было пока не проявлять настойчивости: люди от этого становятся упрямыми и замыкаются в себе.

— Я ничего не боюсь и не волнуюсь, я всего лишь любопытен.

Зазвенел телефон, и Слотер сразу же поднял трубку.

— Пусть идут ко мне, — сказал он, выслушав своего невидимого собеседника.

— Идут? — спросил Кори. — Сколько у вас этих добровольцев?

— Один, всего один, но очень надежный. Хотел бы сразу предупредить вас, что он не очень коммуникабелен.

— По-моему, загадочность доставляет вам удовольствие, — сказал Кори.

— Особенность моей профессии. Я приучен к этому. Одно неудачно сказанное слово может привести к непониманию и создать ненужные осложнения. Лучше уж ничего не говорить, чтобы потом не пришлось брать свои слова обратно.

— Вы, кажется, относитесь к своей работе, как к игре.

— Это входит в жизненные удовольствия — игра в опасные игры. А разве вы, доктор, делаете не то же самое, только в еще большей мере? Я имею в вицу ваше вторжение в природу. Вы ищете негра в туннеле, а негр-то может оказаться с дубинкой в руке.

— Я уже сказал вам, что не готов к проведению этого эксперимента.

Слотер в упор, пристально взглянул на Кори:

— Только не говорите мне, что вы не пойдете на это.

— Я ничего не обещаю вам.

Кори поставил свой стакан на стол, так и не сделав ни единого глотка.

В этот момент в дверь постучали, и Слотер быстро открыл ее. Вошли двое мужчин. Один маленький, с желтоватым лицом, другой крупный, громоздкий, как шкаф.

— Мистер Фостер, мистер Алден, — скороговоркой представил их Слотер — А это доктор Кори. Прощу садиться.

Кори обратил внимание на толстую подошву башмаков Алдена, на его грубы, вручную связанные носки. Одежда Алдена показалась Кори слишком уж тяжелой для калифорнийского климата. Фостер же вообще производил странное впечатление. Слишком просторный воротник рубщики, слишком широкий в плечах серый старомодный костюм и какие-то клоунские манжеты брюк, напоминающие о моде тридцатых годов. А галстук вообще из другой оперы.

— Мистер Фостер готов немедленно и добровольно подвергнуться вашему эксперименту. Так, Фостер? — голос Слотера звучал дружелюбно, а сам Слотер при этом подался вперед и уставился на Фостера так, словно хотел его загипнотизировать.

Желтолицый кивнул. Он казался каким-то пассивным, ни на что не реагирующим, будто его накачали наркотиками.

— Что побудило вас принять решение стать добровольным объектом опыта? — спросил Кори, сразу же догадавшись, что говорит с заключенным и что второй человек, пришедший с Фостером, скорее всего тюремный надзиратель.

Все стало на свои моста: костюм с чужого плеча, тот, что на Фостере, взят из тюремного гардероба. И этот цвет лица! Арестанту не часто приходится бывать на солнце…

— Я хочу принести посильную пользу человечеству, — сказал Фостер, словно отделываясь от наизусть выученной фразы.

— Вот видите, — живо подхватил Слотер, — все добровольцы — бескорыстные и заинтересованные в благе человечества люди Хотите чего-нибудь выпить, Фостер?

— Нет, спасибо. Я уже двадцать лет не пью и думаю, не стоит начинать теперь сначала. — он даже тускло улыбнулся, как будто пытаясь превратить сказанное в шутку.

— А вы, Алден?

— Я на службе, — ответил Алден.