Искатель, 1996 №5
Шрифт:
— Работаешь, учишься?
— И то и другое.
— Где?
— Учусь на экономиста, — отвечает она неохотно, давая понять, что будущая профессия ее не сильно волнует, — а работаю… работала фотомоделью.
— И не пошла навстречу хозяину?
— Он педик. Его заказчику. Еле отбилась.
Она смотрит на запястья, показывает и мне синяки на них, затем открывает сумочку, ищет что-то, как я догадываюсь, сигареты. Я достаю из бардачка початую пачку дамских. Мы с шефом не курим, держим их для секретарши, которая время от времени вспоминает,
Попутчица закуривает, делает несколько быстрых затяжек, немного успокаивается.
— Пригласили поужинать, обсудить планы на весну, а на самом деле… — она швыряет недокуренную сигарету в окно.
— Как тебя зовут?
— Вера.
— Редкое теперь имя, — говорю я и называю свое, очень распространенное.
Мы подъезжаем к ресторану, который принадлежит шефу. Подозреваю, что кабак был куплен, чтобы меньше тратиться на застолья. Шеф здесь проводит почти все деловые встречи и ужинает, когда возвращается домой один. Мне здесь открыт неограниченный кредит, официанты не шибко рады мне, но боятся и, значит, уважают. Был среди них один слишком борзый. Был, да сплыл, стоило мне заикнуться шефу.
— Я тоже не успел поужинать, правда, по другой причине, — сообщаю Вере и киваю на ресторан: — Зайдем?
Вера смотрит на меня с подозрением.
— Угощаю. Просто так. Потом отвезу тебя на ВДНХ — и больше не встретимся.
Она улыбается во второй раз и смотрит на меня игриво, смело — мне даже показалось, что передо мной сидит другой человек.
— Земля тесная! — весело сообщает она.
— Мне кажется, что ты жутко честолюбива и жутко закомплексованна, — произношу я возникшую догадку. — Как эти противоречия уживаются в тебе?
Она покраснела так, словно я заглянул в ящик шкафа, где лежало ее старое нижнее белье.
Я остановил машину у недоделанной клумбы. Вырыли яму метровой глубины, окружили невысоким бортиком из дикого камня, но завезти чернозем и посадить цветы не успели, отложили до весны. Если бы не темный, ноздреватый снег на дне ямы, она бы напоминала могилу.
— Я по гороскопу Близнец, — ответила после паузы Вера и выбралась из автомобиля.
Разбудил меня звонок в дверь, довольно продолжительный, точно у кого-то приклеился палец к кнопке. Затем начали вышибать дверь. Грохот усиливался в пустых комнатах, казалось, что ломают весь дом. Я встал с матраца, надел спортивные штаны.
— Кто это? — спросила Вера, натягивая одеяло до подбородка. — Бандиты?
— Да, бандиты в форме — милиция.
— Что им надо?
— Денег. Одевайся быстрее, а то у них с хорошими манерами туговато.
Я подхожу к входной двери, спрашиваю:
— Кто там?
— Милиция! — орет кто-то, не участковый.
— Просуньте под дверь удостоверение и ордер на обыск, — тяну я время, понимая, что не увижу никаких документов, только разозлю мусоров еще больше.
— Я тебе сейчас просуну! — орет этот кто-то и приказывает кому-то из своих: — Вышибай!
— Я прокурору звоню, — предупреждаю я.
— Сейчас ты у меня дозвонишься! — слышится из-за двери.
Кто-то с разбегу врезается в дверь. Новый замок, поставленный мною вчера вечером вместо вышибленного мусорами в обед, с натугой отражает натиск. С косяка сыплется пыль и комки то ли паутины, то ли грязной ваты. Я быстро считаю до четырех, пытаясь утихомирить злость и затолкать поглубже человеческое достоинство: в общении со скотами оно будет мешать. Напомнив самому себе, в какой стране живу, открываю замок и быстро отступаю в сторону.
Первым влетает громадный сержант с черными от грязи или мазута руками, которые он выкидывает вперед, чтобы не врезаться мордой в стену. На поблекших от старости обоях остаются темные отпечатки его больших ладоней. Вторым вваливается подполковник — ушастый недомерок, страдающий, судя по походке, комплексом Наполеона. Уверен, что в детстве он болел энурезом и в пионерском лагере был посмешищем отряда. В милицию пошел, чтобы отомстить за те унижения.
— Кто такой? — наезжает на меня подполковник.
— Человек, который звучит гордо, — с издевкой отвечаю я.
— Сейчас ты у меня позвучишь! Почему дверь не открывал? Привлеку за сопротивление властям!
— Власти приходят с ордером прокурора.
— Молчать! Наручники надену! — брызгает слюной ушастый недомерок. — Страна, понимаешь, в опасности, а он!..
Хотел я ему кое-что сказать, но услышав про страну, заткнулся, задумался над вопросом: чем больше крыша съехала, тем выше звание, или сначала звание, а потом крыша?
Участковый проник в квартиру скромненько, я не сразу заметил его. На свое начальство он смотрел с такой же иронией, как и я.
— Кто еще здесь живет? — стараясь казаться грозным, спросил подполковник.
— Никого.
— Проверим.
Он ввалился в первую комнату, пустую, обошел ее по периметру. Во второй проделал то же самое. Войти в третью я ему не дал, стал перед дверью и произнес спокойно:
— Там женщина одевается.
— Проверим, — подполковник попытался отстранить меня.
Он оказался слабее, чем я ожидал. Да и зачем начальнику мышцы, ему нужна задница крепкая, чтобы высидел целый рабочий день в кабинете.
— Сержант, наручники! — взвизгнул райотделовский наполеон.
Сержант пожал широкими плечами и недоуменно посмотрел на участкового. Тот, наученный долгим общением со скандальными и сутяжными москвичами, на рожон лезть не стал, попросил громко:
— Дамочка, поторопитесь!
Вера постучала в дверь, давая понять, что одета. Я вошел первым и стал рядом с ней, потому что от «спасителя Отечества» можно было ожидать чего угодно. Вера была бледна, будто милиция застукала ее с поличным во время кражи. Мне захотелось защитить ее, спасти от мусоров и в то же время овладеть ею, страстно, напористо.