Искатель приключений. Книга 2
Шрифт:
Теперь мы снова находимся в неприятной, но избежной необходимости ввести наших читателей в третий раз в эту самую таверну, и опять Матьяс Обер привлекает нас в этот отвратительный притон.
Сцена, которую мы расскажем, происходила вечером в тот день, когда Рауль приносил в Пале-Рояль обои с изображением царицы Савской.
Матьяс Обер, шпион по натуре, вор по темпераменту и «брави» 2 , когда представлялся случай продать за хорошую цену удар ножом или шпагой, занимал обычный угол в одной из двух комнат,
2
Наемный убийца.
Трубка Матьяса Обера погасла за неимением табака. Он поднес к губам оловянную кружку, но на дне ее оставалось несколько капель. Он проглотил их и, поставив на грязный стол пустую кружку, обшарил все карманы с каким-то ожесточением. Бесполезные поиски!.. Карманы были пусты, или по крайней мере в них находился только носовой платок в очень плохом состоянии, фальшивые карты да кости. Матьяс Обер излил всю свою досаду, ударив по столу огромным кулаком, отчего заплясали все графины и стаканы. Но как ни был силен этот удар, он ничего не исправил и ни в чем не изменил положения несчастного шпиона.
— Пойду-ка я около полуночи прогуляться по Новому мосту, — прошептал этот достойный уважения господин, — и очень я буду несчастлив, если мне не удастся найти в кармане какого-нибудь запоздалого гражданина тот кошелек, который я потерял утром.
Приняв это похвальное намерение и выразив его довольно деликатным образом, Матьяс Обер успокоился, и нечто вроде улыбки обрисовалось под густыми черными усами, покрывавшими его поблеклые губы.
В эту минуту в таверну вошло новое лицо.
Этот новый посетитель был человек лет тридцати двух высокого роста, крепкого сложения и с беззаботной физиономией. С торжествующим видом носил он новую, очень яркую и очень пеструю ливрею — зеленый жилет с серебряным галуном, красные панталоны и пурпурный кафтан с серебряными галунами по всем швам. На его напудренных и взбитых волосах была надета набекрень шляпа с великим множеством галунов. Полные икры его красовались в белых чулках, а на башмаках светились огромные серебряные пряжки. Широкое и румяное лицо этого незнакомца не было лишено некоторого рода правильности, но представляло выражение вместе и надменное и низкое, не нравившееся с первого взгляда. Это было лицо лакейское в полном смысле слова.
Появление незнакомца в таверне, обыкновенные посетители которой нам уже известны, произвело эффект, даже, может быть, гораздо больший,
— Зачем явился сюда этот попугай? — спросил один шутник, остроумно намекая на красный и зеленый цвета ливреи лакея.
— Скажи лучше — рак!.. — отвечал другой.
— На нем столько серебряных галунов, — вскричал третий, — что нам хватило бы их на вино на целых три дня!..
— Вон, попугай!..
— Вон, рак!..
— Да… да… пусть он убирается отсюда…
— Только пусть оставит здесь свое красное платье; мы пропьем его галуны!..
Едва были произнесены эти последние слова, как полдюжины висельников окружили несчастного лакея, который, потеряв всю свою самоуверенность и вовсе не думая употребить свою физическую силу, чтобы отделаться от докучливых, жалобно повторял:
— Друзья мои… мои добрые друзья… позвольте мне объяснить вам, что я из ваших… что вы найдете во мне старого товарища…
— У нас нет друзей между лакеями… — отвечали хриплые и угрожающие голоса.
— У нас нет товарищей в ливреях!..
— Мы пропиваем галуны, а не носим их!..
— Но еще раз позвольте сказать вам…
— Ничего не позволяем!
— Ну, негодяй, снимай свое платье, да проворнее!.. и убирайся отсюда!
Лакей принужден был повиноваться, как вдруг он вскрикнул от радости. Обводя вокруг испуганными глазами, он приметил знакомого человека, и именно того самого, ради которого пришел в кабак «Марс и Венера».
— Эй, Матьяс Обер, — закричал он, — приди ко мне на помощь, избавь меня!
Матьяс Обер, без сомнения, погруженный в ряд философических размышлений, не обращал до сих пор никакого внимания на сцену, происходившую возле него. Но, услыхав свое имя, он поднял голову и взглянул на того, кто его звал.
— А! — сказал он потом самым спокойным тоном, — это ты, Жан Каррэ…
— Ты видишь, что это я, — отвечал лакей Антонии Верди, — избавь же меня!
— Оставьте его!.. — вскричал Матьяс Обер, обращаясь к висельникам, окружавшим лакея. — Прочь! этот господин мне приятель!
Круг тотчас раздвинулся не без ропота, и сердитый голос спросил:
— Если эта птица приятель Рыси, зачем же он не сказал заранее?
— А дали ли вы мне на это время, мои деточки? — возразил Жан Каррэ, к которому вдруг возвратилась вся уверенность. — В другой раз скажу, а пока помните поговорку: говори что хочешь, а рукам воли не давай!..
Сказав это, лакей воспользовался возвращенной ему свободой, чтобы сесть напротив Матьяса Обера, который пожал ему руку и спросил:
— По какому случаю ты здесь, Жан Каррэ?
— Нисколько не по случаю…
— А как же?
— Я пришел сюда с целью повидать кой-кого…
— Можно спросить, кого именно?
— Можно.
— Ну?
— А я отвечаю, что пришел к тебе, Матьяс Обер…
— Ага!
— Это тебя удивляет?
— Нет. Ты все еще в услужении у Антонии Верди?