Искатель. 1964. Выпуск №2
Шрифт:
Аледжира кончается на желтом берегу широкого вади, [1] на дне которого еще течет едва заметный мутный, подернутый грязной пленкой ручеек. На другом берегу раскинулась обширная горная долина. В знойном мареве едва удается различить серо-сизые вершины далеких хребтов.
Меня догнал стройный красивый мальчик с добрым и милым личиком. Он что-то кричал мне, показывая назад. Я понял только два слова: господин и Пирсон. Но и этого, кажется, вполне достаточно. Я угостил посланца мятными леденцами и возвратился.
1
Вади —
Мы не виделись с Пирсоном две недели. Пока я изучал всевозможные структурные карты и профильные разрезы, он был занят какими-то своими делами в Джелу. Пирсон, ожидая меня, стоял возле своего запыленного «виллиса». Пробковый шлем и шорты придавали ему еще большее сходство со Стэнли. Мне было приятно видеть его, да и он, как мне показалось, обрадовался нашей встрече. Мы крепко пожали друг другу руки. Я пригласил его в дом.
— Ну, вы, я вижу, уже совсем здесь обосновались, — улыбнулся Пирсон, показывая рукой на вбитые в стену многочисленные гвозди, на которых были развешаны бинокль, фотоаппараты, оружие, планшет и прочее снаряжение бродячего человека.
Я пододвинул ему табурет.
— Белый человек, — сказал он, усаживаясь, — всюду должен устраиваться прочно, как будто бы он пришел навсегда. Он должен казаться неизбежным, как судьба.
— Боюсь, что времена Киплинга безвозвратно миновали.
— Да, конечно. Это я так, шучу, Но от одной ошибки мне бы хотелось вас серьезно предостеречь. Вам, русским, свойственно эдакое панибратское отношение к туземцам. Не качайте головой, дайте мне высказаться. Поверьте мне, господин Молодковский… Кстати, как у вас принято обращаться друг к другу?
— Меня зовут Андрей. Андрей Валентинович.
— Так вот, Эндрью, поверьте, что я не расист. Мне безразлично, какая у человека кожа, Но уровень культуры — с этим нельзя не считаться. Африканцы, все африканцы привыкли видеть в белом человеке господина. То, что у них сейчас свое государство, ничего не меняет. Я здесь живу семнадцать лет и кое-чему научился. Пока они видят в вас господина, они вас слушаются и боятся. Не уважают, нет, африканцам это чувство неведомо, а именно боятся. Ради бога, дайте мне высказаться! Я понимаю, что в вас все протестует против моих слов! Но я убежден, что к Африке нельзя подходить с привычной нам, европейцам, меркой. С одной стороны, в сердцах африканцев еще силен страх перед европейцем; с другой стороны, их все больше захватывает идея африканского единства и всякого такого… Это и порождает в психологии африканца сосуществование страха перед белым с презрением к белому. Стоит только чуть-чуть ослабить чувство страха, как оно уступает место презрению. Не будьте фамильярны с африканцами, иначе наживете беду! Они станут просто смеяться над вами. Я вспоминаю свою поездку на побережье в прошлом году. Там ваши специалисты налаживали бурильные агрегаты. Когда они появлялись в городе, их сразу узнавали. И что вы думаете? Арабы кричали им вслед: «Колья корашью!» Ваши соотечественники приветливо улыбались и махали в ответ руками. Они не понимали, что над ними смеются.
— Мне кажется, вы очень сильно ошибаетесь. Там, где вам видится насмешка, я вижу действительное проявление дружбы.
— Санкта симплицита! Это насмешка, откровенная насмешка. Туземцам непонятно, как белый джентльмен может чистить сам себе ботинки или обходиться без надлежащего комфорта. Я уже не говорю о том, что такой белый лишает их привычного заработка — бакшиша. Вы даже не представляете, что значит здесь это слово: «бакшиш». Нет, нужно знать местные условия!
— Этим вы только лишний раз показываете свою неправоту, Пирсон. Я допускаю, что вы не ошибаетесь, говоря о каких-то пережитках в сознании отдельных граждан молодых африканских государств. Это гнуснейшее наследие тяжелого прошлого, отзвуки веков рабства и угнетения.
Уголки губ Пирсона поползли вниз. Он заерзал на табурете.
Я продолжал:
— Долгие годы эксплуатации со стороны империалистов, их глумления над национальным достоинством угнетенных народов являются причиной и того недоверия у части населения к людям белой расы, которое вы испытываете, по-видимому, на себе. Мы же приходим с открытым сердцем, как братья, бескорыстно оказывая помощь стране, освободившейся от колониального ига. Вы не увидели главного. Африка уже не та, какой вы ее привыкли воспринимать, и африканцы не те.
— Не надо политики, Эндрью. Я хотел вам дать совет для вашей же пользы. Поймите: если вы не найдете путей к их душам, вы не сможете с ними работать, не оправдаете надежд, которые администрация возлагает на помощь вашей страны.
— Благодарю вас за искренние намерения. Но давайте обсудим некоторые проблемы гравиметрии и сейсморазведки. Здесь-то мы уж наверняка будем говорить на одном языке.
— Ну что ж, как вам будет угодно. У нас, англичан, даже самые крайние убеждения не мешают дружбе. Кстати, я привез вам кое-какие материалы, которые мне удалось разыскать в Джелу… Посмотрите на досуге, может быть, что-нибудь пригодится.
Пирсон вышел из комнаты и через минуту вернулся с толстым капроновым бюваром.
Кто-то осторожно постучал в дверь.
— Come in!
— Добрый день, джентльмены. — Махди притронулся двумя пальцами к феске. — Я принес вам плохие вести, — сказал он, подходя ко мне и обнажая в улыбке ржавые от бетеля зубы. — Рабочие, которых вы привезли из Джелу, сбежали.
— То есть как это… сбежали?
Махди пожал плечами и вновь улыбнулся. Пирсон с интересом рассматривал его, потягивая гранатовый сок.
— Как это сбежали, Махди? Да и куда они могли сбежать? — снова спросил я.
— Наверное, в Джелу, сэр. Поймали на дороге порожний самосвал и сбежали.
— Но почему? Почему?!
— Я слышал, что они боятся… Не хотят туда идти, где Красный.
— Красный? Red? Они боятся работать со мной, потому что я red?
— Вы Красный? — Махди изумленно вылупил глаза.
— Ну да, красный, из России.
Махди засмеялся.
— О нет, сэр! В этом они не разбираются. Для них вы белый господин — и больше ничего. Они боятся Красного, который живет в болотах Оберры. У нас не принято называть его по имени. Я понимаю, что это суеверие, но говорят, что имя его приносит несчастье.
Я отказывался что-либо понять. Какой Красный? Какое несчастье? И при чем тут рабочие, которые неизвестно почему сбежали на попутном самосвале в Джелу?
— Вы что-нибудь понимаете во всем этом, Пирсон?
— Боюсь, что да… Откуда вам известно, — обратился он к Махди, — что рабочие сбежали из-за страха перед Красным?
— Так… Люди говорят, сэр.
— Ах, люди! Ну, тогда все понятно! Вы можете идти, мистер Махди. Русский джентльмен вам очень благодарен за сведения. Узнаете что-нибудь новое, заходите… Да, постойте!