Искатель. 1965. Выпуск №4
Шрифт:
— Что вы делали в Крайске?
— Поступил проводником на железную дорогу, как до войны. Ну и жил себе. Прошло года два-три, является какой-то гражданин и говорит: «Привет от Джеймса». Это пароль. Я, конечно, перетрусил, а что сделаешь? Велел он мне вещицу одну, пачку папирос, отвезти в Москву и передать одному человеку. Приметы его описал, указал, где встретиться. Так и пошло.
— И много побывало у вас таких, чьи поручения вы выполняли?
— Вот эта самая дамочка «Ферзь», значит, вторая будет.
— Что вы о них можете сообщить?
— Ничего, гражданин начальник, кроме
— Скажите, — внезапно задал вопрос Миронов, — вы левша?
Семенов смотрел на него с недоумением.
— Левша, гражданин начальник. А что здесь такого?
— Вам приходилось когда-либо орудовать финкой? Вообще вы нож держите обычно в левой руке или в правой?
Семенов заметно побледнел.
— К-как-к-кой финкой? — спросил он, заикаясь. — Я… я в-вас не понимаю.
Сейчас Андрею нужен был «турист». К вопросу о «туристе» он и перешел: как давно встречается с ним Семенов, как часто встречался, что знает о нем?
Семенова, по-видимому, такой поворот в ходе допроса вполне устраивал: он заговорил свободнее, с большими подробностями. Сосед по скамейке, которому он должен был вручить злополучный коробок спичек, — как же! — он с ним встречается уже третий раз, все там же, на Тверском бульваре. Передавал ему спички, папиросы. Семенов извещал о своем приезде условной телеграммой в адрес какого-то Макарова. Кто такой Макаров, он не знает. Текст телеграммы составлял не сам, получал его от тех, чьи поручения выполнял. Кто такой этот сосед по скамейке, где работает? Этого он, Семенов, не знает. Мужчина серьезный, никогда с ним даже не разговаривал. Возьмет — и все. Остается сидеть на лавке, а Семенов уходит.
…Следующим утром Миронов был уже в Крайске.
Он сжато рассказал Скворецкому о том, что произошло в Москве за последние дни. Скворецкий и Луганов ознакомили его с результатами поездки Савина в Латвию. Кирилл Петрович сообщил, что Войцеховская намеревается выехать на следующий день.
— Вам с Лугановым надо вылетать в Ригу сегодня, — сказал Скворецкий, — за сутки до Войцеховской и Савина, подготовить встречу. До отлета времени не так много: около двух часов. Савин у меня на квартире. Поедем ко мне и все обсудим вместе.
Миронов и Луганов вышли из кабинета, а полковник убирал со стола бумаги, когда дверь приоткрылась и заглянул секретарь Скворецкого.
— Товарищ полковник, тут сообщение.
Через несколько минут он срочно связался с Москвой.
— Семен Фаддеевич, здравия желаю. Докладывает Скворецкий. Только что поступило сообщение насчет Войцеховской. Наши предположения подтвердились: никакая она не Войцеховская. В ней опознали Аннелю Пщеглонскую, дочь польского помещика Казимира Пщеглонского, соратника Пилсудского. Семья Пщеглонских в тридцать девятом году уехала в Лондон. В кругах польской эмиграции в Лондоне Казимир Пщеглонский играл видную роль. В 1942–1943 годах активно вела себя в Лондоне и его дочь Аннеля. В 1944 году она была переправлена из Англии в Польшу.
Во время пребывания в Лондоне Пщеглонская была близка с майором американской разведки Джеймсом. Счел необходимым доложить эти факты безотлагательно, тем более что Миронов и Луганов вот-вот должны вылететь в Ригу. Хотелось знать ваше мнение.
— Понятно, — послышался в трубке голос генерала. — Ну, а вы сами, Кирилл Петрович, что предлагаете?
— Я бы действовал по намеченному плану.
— Хорошо, — согласился генерал. — Действуйте. Желаю удачи…
Когда Скворецкий спустился вниз, к подъезду, Луганов и Миронов его ждали.
Тихо, полушепотом, Скворецкий наскоро рассказал Миронову и Луганову о получением сообщении и разговоре с генералом.
До дома полковника ехали молча. Когда вошли в домашний кабинет Кирилла Петровича, Савин, сидевший в углу дивана с каким-то журналом, поднялся навстречу. Увидев Миронова, забеспокоился.
— Знакомься, — решительно оборвал его Скворецкий, — представитель Комитета государственной безопасности майор Миронов.
Вновь, на этот раз почти в полном составе (не было только Савельева), подробно обсудили план предстоящей операции. Были уточнены все детали, согласованы действия.
— Да, пожалуй, теперь все. Вам с Василием Николаевичем пора, — сказал Скворецкий. — Берите мою машину — и прямо на аэродром. Мы со старшим лейтенантом выйдем чуть попозже.
— Старшим лейтенантом? — переспросил Савин. — Бывшим, вы хотели сказать, товарищ полковник?
— Почему бывшим? Сегодня пришла копия приказа командования Военно-Воздушных Сил. Как это там написано, дай бог памяти? Так, кажется: учитывая, что Савин Степан Сергеевич глубоко осознал совершенные им проступки, а также его искреннее раскаяние, приказ номер такой-то от такого-то числа о лишении Савина офицерского звания и увольнении из армии отменить. Восстановить Степана Сергеевича Савина в звании старшего лейтенанта. Предоставить старшему лейтенанту Савину двухнедельный отпуск, после чего приступить к исполнению служебных обязанностей… Ну, отпуск, ты понимаешь, для наших дел! Значит, выходит, и есть ты самый настоящий старший лейтенант, никакой не бывший.
— Товарищ полковник, — прошептал Савин. — Товарищ полковник…
Он вытянулся в струнку, опустил руки по швам:
— Служу Советскому Союзу!
ГЛАВА 25
В тот же вечер Миронов и Луганов встретились в Риге с командованием пограничников, которое было заранее предупреждено Москвой. Объяснив пограничникам существо предстоящей операции, они выехали в Вентспилс.
До домика рыбака, где жил все эти дни, «входя в роль», Савельев, Миронов и Луганов добрались только к ночи. Дядюшка Имант и Сергей уже ложились спать, но, встретив гостей, принялись хлопотать возле печурки, чистить рыбу, готовить уху.
Пока закипала уха, Андрей сообщил им, что Войцеховская и Савин будут здесь к завтрашнему вечеру. За столом деловых разговоров не велось, но когда с ужином было покончено, Миронов провел, как он выразился, «оперативное совещание», подробно посвятив старого Иманта и Савельева в план предстоящей операции. Потом спросил, где бы он мог укрыться, чтобы не попадаться на глаза Войцеховской. Рыбак молча поднялся и жестом пригласил Андрея. Во дворе вблизи дома находился небольшой сарай, где хранилась рыбацкая снасть.