Искатель. 1970. Выпуск №5
Шрифт:
— Разрешите начать с предварительных соображений, — сказал Коршунов.
— Конечно, — согласился комиссар. — Садитесь, закуривайте и по возможности отдыхайте. День у вас выдался нелегкий.
Коршунов опустился на стул возле письменного стола и не спеша закурил, собираясь с мыслями.
— Прежде всего как разворачивались события, — начал он. — Семенову привезли вчера из Ташкента чемодан с наркотиком. Случайно этот чемодан перед самым выходом из вагона был обменен. Это мы сегодня точно установили. Значит, чемодан этот сейчас в Борске у какого-то человека, и, как он им распорядится, мы не знаем. Человек же, привезший этот чемодан, задержан. Но он ничего не дает, его использовали вслепую. Его напарник по имени Иван скрылся, ранив нашего сотрудника. Он и сейчас скрывается в Борске.
— Опасный преступник. И, конечно, многое знает. Приметы?
— Известны. Причем, возможно, у него там есть еще связь, помимо Семенова. В вагоне он потерял какую-то бумажку с адресом. И перед Борском искал ее и очень нервничал. Это мы тоже узнали там, в поезде.
— Нашли вагон, где он ехал?
— Да, и вагон, и купе, и попутчиков.
— Молодцы. А записать он мог адрес Семенова, на случай, если тот не встретит их.
— Но он уже бывал у него, — задумчиво возразил Коршунов. — Тут надо разобраться.
— Вот именно, — с ударением произнес комиссар.
— Теперь дальше, — продолжал Коршунов. — Ниточка эта тянется из Ташкента. Там, кстати, Семенов одно время жил. И там гнездо этих спекулянтов.
— Очень опасная группа.
— Да, конечно. Но это не все. За день до приезда в Борск людей из Ташкента там происходит убийство таксиста. Вернее, за несколько часов до их отъезда.
— Знаю. Наши товарищи там уже работают.
— Но в кармане убитого тоже обнаружен наркотик. Вы помните? Я хотел бы как версию увязать эти два дела.
— Основания?
Коршунов улыбнулся.
— Нет оснований, товарищ комиссар. Но…
— Интуиция?
— Если хотите, да.
— Не последнее дело. Что еще дал поезд?
— Бутылки. Светлов отвез их на экспертизу.
Комиссар взглянул на часы.
— Там кончают работу. Надо попросить задержаться.
— Светлов попросит.
— Хорошо. Что дал разговор с пассажирами, проводниками?
— Множество деталей. Даже приметы человека, случайно унесшего тот чемодан.
— Весьма интересно. А теперь, — комиссар пристально и выжидающе посмотрел на Коршунова, — что думаете делать дальше? Вы были в Борске. Там сейчас сложная ситуация. Как, впрочем, и в Ташкенте. Группу эту надо обезвредить во что бы то ни стало.
— Так точно. А думаю делать… Надо мне лететь, товарищ комиссар.
— Правильно. Сначала в Борск, потом в Ташкент. Тогда я буду спокоен, Сергей Павлович, честно вам скажу.
— Понимаю, товарищ комиссар. Тогда и я буду спокоен.
— Что ж, решено. И помните, у вас самые широкие полномочия. Такими еще никто не располагал при раскрытии конкретных дел.
— Понятно. Когда прикажете вылетать?
— Решайте сами.
— Сегодня. Самолет через час пятьдесят. В десять вечера я буду в Борске.
Районный врач городской поликлиники в Борске Ольга Николаевна Бессонова поздно вечером заканчивала обход своего участка. Больных было много, шла эпидемия гриппа. И вот наконец последний вызов.
Ольга Николаевна устало поднялась по полутемной, грязноватой лестнице с погнутыми перилами на четвертый этаж большого дома по улице Луначарского и остановилась возле двери одной из квартир. Тусклая лампочка на площадке еле освещала длинный список жильцов. Ольга Николаевна, близоруко щурясь, водила пальцем по списку, пока не наткнулась на строчку: «Глумовым — 4 зв.», и принялась нажимать на кнопку звонка.
Дверь долго не открывали. Пришлось звонить снова.
Открыл кто-то из соседей.
— Ах, это вы, доктор! Проходите. Вон их дверь. А это их вешалка.
Ольга Николаевна сняла пальто и, прихватив старенький портфель, постучала в указанную ей дверь.
Из комнаты раздался хриплый голос:
— Чего стучать-то? Не заперто.
Ольга Николаевна вошла.
В комнате было неприбрано, на столе — грязные тарелки, куски хлеба, пустая, небрежно вспоротая консервная банка. На стульях валялись какие-то вещи.
У стены на широкой постели под ватным одеялом лежала женщина, толстая, непричесанная, жирные ее руки покоились поверх одеяла.
Ольга Николаевна освободила ближайший стул, придвинула его к постели, достала стетоскоп и сказала:
— На что вы жалуетесь, Мария Федоровна?
— На все я, милая, жалуюсь, — басовито прогудела женщина. — На все как есть.
— Ну, давайте я вас осмотрю, выслушаю.
Она откинула тяжелое, дурно пахнущее одеяло. Больная вздрогнула. Начался осмотр.
— Почему вы такая нервная? — удивилась Ольга Николаевна. — До вас дотронуться нельзя.
— Как же мне не быть нервной, — громко пробасила больная, — если мой муж изменяет мне на каждом шагу. Как он в коридор, я за ним, И с кем-нибудь уже стоит. Ну, я терпела, терпела, потом собрала ему чемодан, говорю: «Катись». А он говорит: «Площадь общая». — «Ах, — говорю, — общая?» И стала его выживать.
— Как же это вы его выживали? — улыбнулась Ольга Николаевна, давно привыкшая к самым неожиданным исповедям своих пациентов.
— А бить стала. Я ж здоровая. А он вон какой щуплый. Набью морду, стыдно и на работу идти. И кричать стыдно, что жена бьет. Вот так и выжила.
— Где ж он теперь?
— Да тут! Я ж вторую неделю больная лежу. Надо в магазин сбегать, на рынок, сварить, постирать. Вот пока и держу.
— Где ж он сейчас?
— Не говорите, доктор. Как на грех, мать у него в Ташкенте померла. Так я его на неделю туда отпустила. Ежели к сроку не вернется, ну, не знаю, что сделаю.
Продолжая осмотр, Ольга Николаевна спросила:
— Когда же у него срок-то кончается?
— Вот сегодня и кончается. Опять небось юбку нашел, — она тяжело заворочалась под одеялом. — Ох, придется бить. А прогоню уже опосля, когда выздоровлю.