Искатель. 1971. Выпуск №4
Шрифт:
— Мне нужна маленькая справка…
— А именно?
— Нельзя ли войти в квартиру?
— Почему же? Прошу вас!
Женщина отступила, давая мне пройти, причем лицо ее не выражало особого удовольствия от встречи со мной. Я машинально коснулся своих щек. Борода еще не выросла. Интересно, чем я не понравился этой даме?
Вошли в просторный холл, часть его отгорожена оливково-зеленой портьерой. Помещение было забито дорогой и громоздкой мебелью 30-х годов. Полировка, которая в свое время тоже была оливково-зеленого цвета, теперь стала какой-то неопределенной. Люстра под высоким потолком покрыта густым
На письменном столе громадный букет белых хризантем, раскрытые книжки. В пепельнице дымит сигарета.
Я попытался пошутить, чтобы снять напряженность:
— Только сел человек поработать, а тут заявляется какой-то болван и мешает… Не так ли?
Танева слабо улыбнулась, и я почувствовал, что лед начинает таять.
— Да, именно так. Исключая, конечно, сильные эпитеты.
Заметив, что я заинтересованно разглядываю обстановку, она добавила:
— Если вам нравится, могу дать адрес магазина.
— Мне нравится. Кроме табуреток.
— А табуретки нет? Почему? Обивка довольно приятная.
— Про обивку я не говорю. Но что это вообще за штука — табуретка? Нет спинки, не на что опереться…
— Зато занимает меньше места и, самое главное, дешевле.
— Дешевле всего, — сказал я, — сидеть по-турецки на полу.
— Наоборот, это страшно дорого, — снова улыбнулась Танева. — Тогда нужно иметь мягкий ковер. — При этих словах она взяла сигарету из пепельницы и поспешила к двери: — Извините, я на минутку… Поставлю воду…
Оставшись в одиночестве, я подошел к письменному столу, заглянул в раскрытые книги и потом сел на эту жуткую конструкцию, которая именуется табуреткой. Да-а. Читают люди. И не что-нибудь — книги по медицине. Как и я когда-то. Не помню, говорил ли я вам, но после футбола и скрипки медицина была моей третьей страстью, И чуть не стала моей профессией.
— Я хочу изучать медицину, — заявил я, когда мне предложили заниматься криминалистикой..
Тот, кто разговаривал со мной, внимательно взглянул мне в глаза:
— Почему именно медициной?
— Хочу лечить людей… Хочу приносить им пользу…
— В таком случае все в порядке: у нас тоже будете приносить пользу и лечить.
— Вы занимаетесь преступностью, — возразил я неуверенно.
— Да. Как врачи — болезнями. Вы будете лечить не отдельных пациентов, а заботиться о гигиене всего общества. Вы будете оберегать его от опухолей преступности, а если опухоль окажется злокачественной, поможете ее удалить.
Его слова звучали
— Мне кажется, что вы не лечите, — смущенно проговорил я. — Вы скорее даете санкции.
— Хирург тоже дает санкции, что не мешает ему быть врачом, — улыбнулся тогда мой собеседник. — И в конце концов характер любой профессии зависит в определенной мере от того, кто как к ней относится. У нас еще много того, что оставило нам прошлое. Наши противники вооружены опытом и знаниями, которых не хватает, скажем, вам: они образцовые криминалисты, но буржуазного типа. А нам нужны криминалисты другого типа, не такие, которые занимались бы только тем, что расставляли опасные ловушки для преступников, а люди с новой моралью, пытающиеся «лечить».
Я попытался ему возражать, смутно ощущая, что отступаю.
— А можно будет, изучая медицину заочно, посещать практические занятия? — спросил я под конец, понимая, что мой вопрос равнозначен капитуляции.
— Какие могут быть возражения, — широко улыбнулся мне он. — Если у вас хватит времени и сил на оба дела, мы будем только рады…
Но в его улыбке было недоверие, которое я понял через несколько дней. На прощанье он поднялся из-за стола и сказал, пожимая мне руку:
— Лично я сомневаюсь, что вы станете медиком. Кажется, с этой минуты вопрос о вашей профессии решен. Окончательно и на всю жизнь. Но не забывайте никогда, что вы собирались стать врачом.
С тех пор прошло почти двадцать лет. Мне тогда тоже было почти двадцать. А когда человек слышит что-то важное для себя в таком возрасте, то запоминает надолго.
Итак, с третьей мечтой тоже ничего не вышло. Правда, заноза в сердце сидела очень долго. И до сих пор боль не утихла, нет-нет да и кольнет. Например, когда я вижу у кого-нибудь на столе раскрытые книги по медицине. В конце концов, может быть, все это к лучшему. Могло случиться у меня, как у Сиракова: а вдруг я стал бы посредственным врачом и всю жизнь мучился бы от мысли, что рядом работают гениальные хирурги, пересаживающие сердца и оживляющие мертвых десятки часов спустя после их смерти?
— Извините, — сказала Вера Танева, вернувшись в комнату с подносом в руках, — я приготовила чай. Выпьете стаканчик?
— Чай? — испугался я. — Я что, похож на больного?
Вера осторожно поставила поднос на стол.
— Вы пьете чай, только когда болеете?
— Должен признаться, что и тогда не пью. А впрочем, налейте. Советы врача надо выполнять. Вы врач, правда?
Вера утвердительно кивнула, наливая заварку из фарфорового чайника.
Первое впечатление не обмануло меня: она и впрямь хороша собой. Спокойное, открытое лицо. Ведет себя непринужденно, без кокетства. И все-таки ей далеко до Перника и, в частности, до одной жительницы этого города.
— Сколько сахару вам положить? — спросила Вера, подняв глаза.
Я заколебался. — Положите сколько хотите. Я говорил уже, что не имею в этой области никакого опыта. Куда отправился ваш дядя?
— Он мне не дядя, — ответила Вера, подавая чашку.
— Ну пусть не дядя, а родственник. Словом, Лазарь Танев.
— Полагаю, он в провинции.
Вера села к столу, размешала сахар в чашке и сделала несколько глотков с таким наслаждением, словно чай не только цветом, но и вкусом напоминал коньяк.