Искатель. 1971. Выпуск №4
Шрифт:
Портрет был вставлен в раму и так старательно подретуширован, что казался глаже яйца. Громадный фотопортрет поставили на маленьком столике в уголке рядом с букетом искусственных цветов в вазе-сапоге. Чуть дальше стояла старинная мебель: диван и четыре кресла. На боковых стенках дивана были две пепельницы. Я подумал, что здесь можно курить, и, устроившись на диване, достал сигареты.
Тут мое музыкальное ухо скрипача-неудачника уловило воркующие голоса людей, доносившиеся из соседней комнаты. Слышались два голоса — мужской
Вскоре дверь отворилась, и в гостиную вошла гражданка Сиракова в сопровождении своего супруга. Муж был на несколько лет старше жены, ему перевалило уже за пятьдесят, Высокий, несколько сутулый, с седыми висками и мрачным лицом. Настроение скепсиса скорее всего его постоянное состояние.
— А вот и мой муж, — проговорила Сиракова, стараясь любезно улыбнуться.
Хозяйка явно намеревалась превратить мое служебное посещение в нечто вроде светского визита. Хозяин же на эту игру не шел.
— Твой муж!.. — проговорил он подчеркнуто, демонстрируя убийственное презрение к подруге своей жизни. Потом небрежно подал мне руку и сказал:
— Как видите, товарищ инспектор, двадцать лет свободной жизни недостаточно, чтобы убить собственнические инстинкты в некоторых людях. Я — ее муж!
— А что плохого я сказала? — удивилась хозяйка. — Вы, товарищ инспектор, не обращайте внимания, он всегда такой раздраженный, а сегодня еще и чувствует себя неважно… поэтому и остался дома… Он, мой, немножко такой…
— Вот видите: ее… — снова подчеркнул Сираков со злой иронией и тяжело опустился в кресло, уставившись на фотопортрет.
— Да хватит тебе, Константин… — плаксиво протянула жена. — Не срами меня перед людьми.
— Кажется, я выбрал не совсем подходящий момент… — сказал я, — Помешал семейной беседе…
— Не беспокойтесь, вы нам не помешали, — возразил Сираков. — Наша беседа длится уже более четверти столетия.
— И конца ей не видно? — добродушно спросил я.
— Именно так, тщетно ждать конца, если между нами, — при этих словах Сираков нервным жестом показал на себя и женщину, — если между нами лежит покойник!
— Покойник? — оживился я.
— Да, да, покойник, — хмуро кивнул Сираков.
— Кто именно? Извините, но это в какой-то мере по моей части.
Сираков порывисто и как-то театрально указал рукой в угол:
— Вот этот!
— Ага… Вот этот… — пробормотал я, повернувшись к портрету. — А кто это?
— Вот полюбуйся! — голосом победителя сказал хозяин своей супруге. — До чего ты меня довела, даже инспектор милиции не может меня узнать!
Тут Сираков снова повернулся ко мне и жестом фехтовальщика указал на снимок:
— Это Константин Сираков, ученый, философ, мертвый, погибший, уничтоженный. А перед вами, — тут оратор воткнул воображаемую шпагу себе в грудь, — Коста Сираков — руина, Сираков-бухгалтер,
— Да, сложно… — вздохнул я. — Но это немножко приближает нас к причине моего визига. Я тоже интересуюсь покойником, хотя и не таким символичным. Речь идет об Иване Медарове.
— Что-о? — воскликнула хозяйка, подавшись вперед.
— Да, гражданка, — проговорил я официальным тоном, который приберегаю для подобных случаев. — Как мне ни неприятно, но именно я вынужден уведомить вас: вашего брата нет более в живых.
Сиракова готова была заголосить, но под суровым взглядом мужа ограничилась несколькими слезинками и очень скромным всхлипыванием. Я закурил сигарету с облегчением, словно мне удалось, избежать крупной неприятности.
— Не так уж и неприятно… — пробурчал хозяин.
— Коста, стыдись, — в голосе женщины звучали неподдельные слезы.
— Я вижу, вы не слишком уважали покойного, — заметил я.
— Уважал? — переспросил Сираков. — Такие люди, как он, заслуживают не уважения, а…
Он взглянул на жену и умолк.
— Не стесняйтесь, — подбодрил я его, — заканчивайте свою мысль.
— Моя мысль ясна, — рявкнул Сираков.
— Вы хотите сказать…
— Я хочу сказать, что он заслуживает именно того, что с ним и случилось, — отрезал хозяин.
— Это звучит как смертный приговор.
— И я вынес бы его… Не моргнув глазом… если бы я выносил приговоры…
— Коста!.. — всхлипнула Сиракова.
— Замолчи! — прикрикнул на нее муж. — Да, да, осудил бы его, будь у меня такое право.
— Тот, кто вынес приговор Медарову, и тот, кто его выполнил, тоже скорее всего не имели никаких полномочий от закона, — сказал я. — Надеюсь, это не ваша самодеятельность?
— Нет… — огрызнулся хозяин. — Конечно, не я… Вообще я не принадлежу к людям действия, товарищ инспектор! И в этом моя трагедия! Слишком хрупким творением для этого мира грубых стремлений оказался Коста Сираков.
Голос моего собеседника даже задрожал от сдерживаемой патетики.
— Ничего, — успокаивал я страдальца. — Может, так оно и лучше. А чем вы объясняете свое критическое отношение к покойному?
— К гангстеру, хотите вы сказать?
— Коста! — умоляюще воскликнула Сиракова.
— Замолчи! — крикнул муж. — Вы слышали что-нибудь о «Комете»?
— Смутно припоминаю…
— Банда гангстеров — вот что такое «Комета»! И один из этих гангстеров — ее родной брат! — При этих словах хозяин правой рукой-шпагой указал на свою жену. — Когда я, дорогой инспектор, под влиянием естественного для каждого индивида инстинкта продолжения рода женился на присутствующей здесь женщине, знаете ли вы, что совершил этот волк в образе человека? Он лишил ее всякого содержания! Всякого! И не только от скупости, но и ради подлой цели: чтобы поставить на колени гордый, независимый дух Константина Сиракова!