Искатель. 1971. Выпуск №5
Шрифт:
21
…В безоблачном азиатском небе висело пыльное солнце. Под тополями, окружавшими аэропорт Нукуса, держалась черная тень.
Вскинув на плечо швейцарскую сумку, Беба шел мимо багажного отделения аэропорта, мимо дававших тень смоковниц, мимо киоска с краткой надписью «Газвода», мимо садовых лавочек.
Ему очень не нравились первые встреченные среднеазиаты. Непохоже, чтобы они дарили монисты своим женам и прятали золото в чувяк или там в арык.
Да что там говорить:
Но Беба (период нравственных колебаний был уже позади) знал, что не надо нервничать, не надо спешить. Он как бы со стороны посмотрел на себя. Техасские штаны, рубашка навыпуск, сумка в руке — нет, он не привлекал внимания в аэропорту Нукуса.
Он шел вперед мимо садовых лавочек, пересек какой-то садик, шел, руководствуясь интуицией, и как бы в подтверждение увидел вдруг горбатый мостик, под мостиком арык, а рядом стояли два очень высоких худых старика в барашковых шапках. Есть Средняя Азия! Существует.
По опыту жизни, а может, внутренней склонности Беба считал, что информацию легче всего получить там, где пьют спиртное.
И опять как минутное озарение из-за поворота дорожки появилась дверь, и Беба сразу, не читая вывеску, понял, что здесь пьют спиртное. В затянутые марлей окна были видны мужские силуэты за столиками.
Беба цепко пошел по залу, выбирая место, где можно сесть.
…Он выбрал столик, где сидел парень, напоминающий негатив: лицо было черным, а волосы, брови и глаза ослепительно белыми. Негатив меланхолично пил пиво.
Дородная официантка-узбечка остановилась с блокнотиком. Беба привычно показал три пальца.
— Что будете заказывать? — спросила официантка.
— Три пива ему, — сказал Негатив. Официантка ушла.
— Из Москвы?
— Ага.
— В Хиву?
— В Хиву, — на всякий случай сказал Беба. В липовое удостоверение Москонцерта, которое добыл ему Леня Химушев, можно было вписать любой город.
— Да-да, — произнес незнакомец. — Все знаешь, все видишь насквозь, и никакой тебе в жизни загадки.
— Мораль? — завязывая беседу, спросил Беба.
— Какая, к чертям, мораль! На пальцах пиво заказывает — москвич, штатный посетитель пивного бара. С ташкентского борта в Нукусе сошел — в Хиву едет. Минареты смотреть.
— Я с Севера, — с неизвестной самому целью соврал Беба. — В отпуск. Хочу посмотреть на юг.
— На Севере где? — безразлично спросил Негатив, отхлебывая пиво.
Беба назвал место последнего своего турне.
— Знаю. Работал. Теплостанцию строили. Еще где бывал?
— Сахалин, — сказал Беба уверенно. На Сахалин Леня Химушев в самом деле пытался их повезти однажды, но получилась промашка с пропуском в погранзону.
— Работал. Микрорайон в Южно-Сахалинске отгрохали. Слыхал?
— Ну как же! — солидно солгал Беба.
— В Мирном бывал?
— Нет.
— Я его с колышка. Эх, была жизнь! Работа, а не волынка. И зарплата тебе щелкает-щелкает, не надо ее считать, потому что хватало.
— А как сюда?
— Надоел за три года якутский мороз. Решил погреться. Греюсь вот третий год. Надоело!
— Что надоело?
— Юг надоел, язви его в душу. Ты туристом: дыню жевать и на минарет глаз поставить. А мне эти дыни и минареты… Старый директор на Хантайку зовет. Пишет, что будет дело. Махну! Кончу дом и махну. Мороз во сие вижу. Вот так.
Мимо окон с натужным воем прополз тяжко груженный «Урал».
— Везет-таки, волынщик проклятый! — сказал Негатив. Бросил на стол трешницу, не прощаясь, погрохотал залепленными известью сапогами к выходу.
Тотчас на освободившееся место сел быстрый и тонкий узбек. Он был в красной нейлоновой рубашке, при галстуке, и, надо же, чудо, лицо его было сухо, без малейших следов пота. Нейлон-то в такую жару! Лицо не то что было сухо, а матово отсвечивало в своей сухой смуглоте.
Официантка без разговоров принесла и поставила шесть бутылок.
— Норма! — улыбнулся узбек. — Пиво бывает редко. Пьем по шесть. Кто может, тот больше. В Хиву?
— Ага, — не удивляясь уже, сказал Беба.
— Хорошее место. Памятник старины. Все старое, как при ханах.
— Да-а!
— А Куня-Ургенч? Совсем старое место. Окончательно памятник старины. В Куня-Ургенч туристы не ездят. — Узбек вздохнул и поднял тонкий, музыкальной конструкции палец. — Отдельные, умные ездят. Столица Хорезма! Алгебру знаешь?
— Учил.
— А где выдумали, знаешь? В Куня-Ургенче! А Тимур что разрушал, знаешь? Куня-Ургенч! Ничего туристы не знают. Между прочим… я там родился.
Узбек ловким жестом открыл бутылку о край стола, и темное пиво потекло в стакан.
— Женщины у вас красивые, — дипломатично начал Беба.
— Красивые? Почему красивые? Конечно, красивые! В Москве тоже красивые!
— А что, они украшения не носят? Мониста там всякие, в общем, золото.
— Какое золото? Современные девушки — сами золото!
— А я читал, что узбечки носят.
— Про это у стариков спроси.
— А в Нукусе есть старики?
— Нукус — новый город. От Ташкента не отличишь на главной площади.
— Ну, а базар у вас есть? Торгуют там, продают.
— Разумеется, есть, — и узбек (удивительно было, как в тонкое тело его все это вмещалось) осушил третью бутылку пива.
Кругом в тесном стандартном залике сидели темнолицые люди и в ужасающих количествах дули вредную для почек жидкость. Официантки с натугой носили уставленные бутылками подносы. Неподвижная жара висела в столовой, и от пластмассовой синевы столов было еще жарче.