Искатель. 1975. Выпуск №2
Шрифт:
Странно, странно. Как будто ты не вполне принадлежишь самому себе. Только начни что-то делать. Только начни — и ты уже не волен распоряжаться собственным временем, собственными желаниями, тебя держат обязанности, и ты должен их выполнить, и вот ведь самое странное — тебе самому хочется сделать работу как можно лучше… Так было, когда готовили проект, так было и в Москве…
Ах, Москва! — человеческий водоворот на обледенелых тротуарах, теплые вихри из стеклянных дверей метро, строгие лица гостиничных служительниц. Все куда-то бегут, спешат, невольно и ты ускоряешь шаг.
Ты мчишься на очередное заседание, где
Он с трудом запоминал фамилии людей, с которыми ежедневно сталкивался и которые уже не только выслушивали его, но и чего-то требовали, торопили. И уже кто-то из них поставил ему, Уру, «на вид» за непредставление в срок какого-то заключения. И кто-то уже его отчитал и предупредил о «принятии более строгих мер».
Почти все время Нонна была рядом. Она решительно ввязывалась в разговор, когда Ур растерянно умолкал на многолюдных заседаниях. Она не давала ему утонуть в бумагах и заблудиться в длинных коридорах, помогала писать докладные и представлять дополнительные сведения. Она следила, чтобы он не забывал обматывать шею теплым шарфом и не терял перчаток (стояли морозы, и Ура, непривычного к ним, бил озноб, если приходилось долго идти по улицам или ожидать троллейбуса).
Где-то носился параллельным курсом Валерий. Рыжая его бородка мелькала в кабинетах Академснаба и экспериментальных мастерских одного из академических институтов, где выполняли срочный заказ на изготовление десятка измерительных приборов необычной конструкции. Главной составной частью приборов были небольшие стержни трехгранного сечения из чистого ниобия. Валерий тоже с трудом поспевал управляться, и ему тоже «поставили на вид» — впрочем, как вскоре оказалось, «поставил» человек, не имевший к нему ни малейшего отношения.
В последние дни в этом водовороте появилась Вера Федоровна. Она вносила некоторое спокойствие в страсти, разгоревшиеся вокруг вопроса о великом будущем пролива Дрейка. «Ограничимся на первом этапе комплексным исследованием Течения Западных Ветров, а дальше видно будет…»
Ур повернул голову влево. Нонна спала, ровно и спокойно дыша, и ему почудилась еле заметная улыбка у нее на лице. Что-то, наверно, приснилось…
А Нонна не спала.
Беспокойно было на душе. Беспокойно за маму с ее гипертонией, никогда ведь еще не оставляла ее одну больше чем на три недели, а тут на целых четыре месяца… Беспокойно было при мысли о долгом плавании в высоких штормовых широтах: выдержит ли она, если ее укачивало даже при каспийских штормах? Впрочем, шторм на Каспии не уступит, пожалуй, океанскому…
Беспокойно было думать об Уре. Вот она вытащила его из колхоза, уговорила закончить проект, принять участие в экспедиции Русто. А дальше что? Если бы знать, что у него на уме… Почему-то кажется иногда, что он, Ур, и сам не знает, что с собой делать. А может, его неприспособленность, незащищенность кажущиеся? Может, это всего лишь хорошо рассчитанная маска?..
«Ох, Ур… мучение мое…»
Ужасно хотелось спать Валерию, но сон почему-то не шел. Мысли, оттесненные двумя сумасшедшими московскими неделями в какие-то подвалы сознания, теперь выплывали наружу — попробуй удержи…
Лил дождь. Бежала по улицам желтая вода. Автомобили волокли за собой буруны, как торпедные катера.
«У тебя невозможный ревнючий характер», — сказала Аня из-под мокрого зонтика.
«Не в ревнючести дело, — сказал он. — Просто мы очень разные».
«Значит, я должна переделать себя, приноровиться к твоим взглядам и привычкам?»
«Слишком большая понадобится переделка. Не надо».
«Видишь, какой ты! Тебе даже и в голову не приходит, что и ты мог бы что-то переделать в своем характере».
«Чтобы приноровиться к тебе? Я попытался это сделать, если хочешь знать…»
«Ты о чем?.. А, поняла — диссертация! Только не смей представлять дело так, будто я на аркане тащу тебя, великого бессребреника, к кандидатскому окладу!»
«Я не бессребреник и ничего не имею против кандидатского оклада. Но, видишь ли… не хочется халтурить… Материал, который у меня есть, годится для справочника, для пособия морякам, метеорологам… Конечно, и диссертация прошла бы на таком материале, но… В общем, не идет дело. Не могу… Подожду, когда у меня появятся свои идеи».
«А если не появятся?»
«Буду жить так. Без ученой степени».
Тут он услышал всхлип и, заглянув под зонтик, увидел, что Аня плачет, прикусив нижнюю губку. Не мог он видеть слез, душа у него от женских слез переворачивалась.
«Не плачь, — сказал он тоскливо. — Не надо, Аня. Сейчас поймаю такси и отвезу тебя домой. И закончим на этом».
Всхлипы усилились. Потом он услышал тоненький, жалобный, прерывающийся голос:
«Ну чем, чем я виновата… если люблю танцевать… если хочется жить интересно…»
«Ты не виновата, — подтвердил он. — Просто я слишком ревнив. Просто слишком многого требую, когда хочу, чтобы ты на вечеринках не забывала о моем существовании. Просто я стар для тебя».
Они еще долго шли под дождем. Долго еще говорили и долго молчали. Все-таки было трудно вот так обрубить разом — усадить Аню в такси и отвезти домой. Но другого выхода не было, он это понимал. И, вылезши из такси у Аниного подъезда, он поцеловал ей руку, чего никогда в жизни не делал. Он чмокнул эту мягкую, мокрую от дождя ручку и, не оборачиваясь, пошел по пустынной улице, под слепыми от потоков воды фонарями.
Он шел, хлюпая по лужам. Шел, по горло переполненный горечью и жалостью к самому себе. И жалостью к Ане. Почему она так жаждет сделаться бездумной модной куклой? Что за поветрие обуяло нынешних девчонок? А может, он действительно постарел и чего-то не понимает?..
Пытаясь совладать с собой, он нарочно громко сказал, обращаясь к ночному сторожу у магазина «Синтетика»: «Без поллитра не разберешься, как говорили в древнем Шумере…»
На Кипре, в аэропорту близ Никозии, пришлось несколько часов томиться в ожидании. Наконец объявили посадку на «каравеллу», выполняющую рейс на Мадагаскар. Посадка была непривычная — с брюха самолета. Улыбающаяся стюардесса проводила их на места второго класса, а другая стюардесса, немыслимо красивая, предложила синие дорожные сумки с надписью «Эр Франс». Потом они поднялись в воздух и полетели в Африку.