Искатель. 1976. Выпуск №5
Шрифт:
Дафна стояла не двигаясь, опустив оружие. Едва слышно она проговорила:
— Вот так. И все. Не то кому-нибудь вздумалось бы еще сжалиться над ним, собакой…
Геннадий МАКСИМОВИЧ
ШЕРШЕ ЛЯ ФАМ [2]
2
«Шерше ля фам!» — «Ищите женщину!» (франц.)
— Понимаешь, Пьер, — продолжил Брюо начатый разговор, — из любого затруднения есть три выхода. Первый — разрубить узел одним ударом. Второй — медленно, но верно идти к той же самой цели, удаляя или нейтрализуя каждое звено в отдельности. Наконец, вообще ничего не делать, предоставив все времени…
Телефонный звонок прервал слова комиссара. Он отложил сигарету, но разговаривал недолго и, повесив трубку, повернулся к Тексье:
— Ладно, поговорим об этом в другой раз. А сейчас для тебя есть дело. В травматологической клинике убит главный хирург Мариус Кристьен. Личность известная. В его клинике спасали нередко тех, кого считали неспособным выжить. Он был классным специалистом. Одним словом, золотые руки. И надо же, утром его нашли заколотым ножом для резки бумаги.
Через полчаса машина Тексье въехала в небольшой, но красивый парк, окружающий клинику. На скамейках в аллеях сидели пациенты. Обилие гипса и бинтов, костылей и тележек. Сестры бдительно следили за порядком и за тем, чтобы кто-нибудь из несчастных, едва научившихся ходить после операции, не упал, споткнувшись о незаметную для здорового человека неровность дорожки.
Все здесь выглядело безрадостным. Инспектор, казалось, чувствовал какую-то вину перед всеми этими калеками за то, что сам он молод и здоров, едет в машине мимо людей, многим из которых, пожалуй, никогда уже не сесть за руль.
Машина подъехала к красивому зданию с балконами. Вдоль первого этажа тянулась широкая открытая терраса с лестницами, спускающимися в парк.
— Проходите, пожалуйста, мы вас ждем, — сказала инспектору женщина лет тридцати пяти с бледным, заплаканным лицом, когда он поднялся на террасу.
Они миновали длинный коридор, вошли в небольшую приемную. В ней стояли несколько мужчин в белых халатах. Тексье в своем темном и уже не новом костюме почувствовал себя среди них неловко.
— Заместитель главного врача Эрсан, — представился полный человек с подковкой седых волос вокруг сияющей лысины.
— Инспектор Тексье, — сказал Пьер, протягивая руку. — Где убитый?
— В кабинете, вот в этом кабинете, — ответил Эрсан, показывая на дверь.
— Я надеюсь, вы ничего там не трогали? — как всегда в подобных случаях, спросил инспектор.
— Нет, нет, что вы! — по-детски замотав головой, сказал заместитель главного врача. — Как только уборщица увидела его, то бросилась ко мне. Я тут же пришел сюда. Мне не надо было близко подходить, чтоб убедиться — Мариус мертв. Нож торчал в спине под лопаткой. Как раз против сердца. Тогда я вышел и запер кабинет. Больше туда никто не входил.
— Откройте дверь, — сказал инспектор, — и распорядитесь, чтобы мне никто не мешал.
— Да, да, конечно, — сказал Эрсан, достав из кармана ключ и повернув его в замке. Потом он раскрыл дверь и отошел от нее.
— Если вам нетрудно, то побудьте здесь, — сказал Пьер, войдя в кабинет, — у меня могут возникнуть какие-нибудь вопросы.
Тексье прикрыл за собой дверь и огляделся. Просторный светлый кабинет. Задернутое тонкой занавеской окно во всю стену. В дальнем углу наискосок стоял большой стол, заваленный бумагами. На нем — старинный письменный прибор, совершенно ненужный, хотя и очень красивый, селектор и обыкновенный телефон. А рядом — модерновая лампа дневного света.
На полу ничком лежал мужчина в белом халате. Засученные до локтя рукава, крепкие волосатые руки, пальцы, вцепившиеся в толстый ворсистый ковер. Под левой лопаткой торчала загнанная по рукоять… шпага. Пьер даже вздрогнул, увидев ее, и только потом заметил, что размер рукоятки в несколько раз меньше обыкновенной. Вокруг рукоятки бурело небольшое пятно запекшейся крови. Когда Пьер нагнулся над трупом, то увидел, что вся рукоять усыпана средних размеров рубинами. Инспектор не очень-то разбирался в антикварных вещах, но все же понял — шпажка старинной работы.
Открыв портфель, инспектор достал чистый носовой платок, аккуратно вытащил шпажку и спрятал ее в заранее приготовленный пакет. Потом перевернул мертвеца на спину. Волевое, почти не искривленное гримасой боли лицо, черные, чуть тронутые сединой густые волосы, высокий лоб с небольшими залысинами. Густые, темные, сросшиеся у переносицы брови. Халат расстегнут.
Пиджака на Кристьене не было. Поискав глазами, Пьер увидел небольшой шкаф, стоящий между многочисленными полками с книгами, и подумал: пиджак скорее всего висит там. Инспектор осмотрел карманы брюк и халата, нашел большой носовой платок, несколько ключей, один из них явно от сейфа.
Поднявшись, инспектор принялся осматривать кабинет. В двух метрах от убитого стоял небольшой журнальный столик. На нем — еще не откупоренная бутылка вишневого ликера. В баре — на расстоянии вытянутой руки от стола — несколько дорогих хрустальных рюмок, открытая бутылка коньяка. Другая такая же — запечатанная, три бутылки красного вина.
«Скорее всего его убили, когда он, достав бутылку ликера, повернулся за рюмками, — подумал Тексье. — Но если он собирался пить с этим человеком, то, следовательно, знал его».
Пьер прошел к письменному столу. Лампа включена. Значит, убийство совершено ночью? Тексье отдернул занавеску и обнаружил застекленную дверь на террасу. В замке торчал ключ. Зажав платком, Пьер повернул его, осмотрел замок и увидел, что его можно защелкнуть и снаружи. Заперев дверь, инспектор вынул ключ и тоже положил его в пакетик.
На письменном столе среди бумаг стояла пепельница. В ней несколько окурков от разных сигарет. От одной тянулся длинный столбик пепла. Ее, видимо, положили в пепельницу, едва раскурив, и она дотлела потом сама.