Искатель. 1985. Выпуск №6
Шрифт:
— Ходи! Тихо ходи! — подтвердил хозяин.
Кильтырой ехал, свернув шапку так, чтобы уши оставались свободными, и, хотя пощипывал мороз, он терпел, продолжая вслушиваться в тайгу. Один раз ему показалось, что он уловил далекий звук, воспринимаемый отсюда как шорох или шипение. Но то могла быть и лавина, сошедшая в далеком ущелье, и вода, забившая под напором через проломленный ею лед на быстринном кривуне, и что-нибудь еще. Почему же так забеспокоилось сердце?
Луна высветила впереди, левее, след тяжелых нарт. Они! Завертелась, завизжала Пулька. И учуг прибавил ход.
Нет, дружки, мы не станем-ка торопиться. Станем-ка
Ждал, конечно, Кильтырой этого часа, когда выйдет он на желанный след. Так вот потому и сердце затосковало — раньше глаз увидало… И все же что-то не то. Оно ведь затосковало, встревожилось, а не зарадовалось… Но что это там, впереди? Чьи это другие следы захлестнули, смяли тропу и пошли по ней, и справа, и слева, широкой, чем-то знакомой бороздой?
Волки!
Их, значит, ход и слышал он давеча.
Кильтырой со стоном заскрипел зубами. Его опередили! Та самая стая, с которой раз уже его разминула судьба. Она ведь тоже ждала своей ночи и своего следа. И дождалась! И пошла вдогон. На махах.
Что же делать?..
Что делать?!.
Что?!!
Впрочем, Кильтырой не искал ответа на этот вопрос. Он уже сворачивал с тропы влево и гнал учуга наперерез, съедая расстояние. Добыча была его, и он никому не собирался ее уступать. Даже волчьей стае.
А там будь что будет…
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Вновь остановиться Кильтыроя заставили звуки отдаленной стрельбы. И понял он, что серые оказались удачливее в погоне.
Стрельба продолжалась еще какое-то время и смолкла, растаяв слабым эхом. Вот и гадай, что там произошло: патроны ли кончились, стрелять ли не в кого или некому?.. Надо убедиться своими глазами. Ориентир получился хорошим. Кильтырою достаточно было услышать один-единственный выстрел, он и то сумел бы определить направление с точностью до сотни метров. И Кильтырой тронул тофаларца, пальцем наказав Пульке держаться рядом и не шуметь.
Тайга поднималась в гору. Наконец Кильтырой решил, что пора и поосторожничать на всякий случай, соскочил с седла, привязал учуга и Пульку к коряжистой сосне и дальше пошел уже один, держа наготове ружье. Вскоре стал заметен пробивающийся меж стволов свет, какой бывает от костра. Кильтырой замедлил шаги, весь превратившийся в зрение и слух. Пробирался от ствола к стволу пригнувшись, почти на корточках, как в ритуальном танце, останавливаясь и замирая.
То, что открылось Кильтырою, заставило его поежиться.
Луна и еще не угасший костер освещали разодранные, бесформенные части, рогатые и клыкатые головы, куски тел, клоки шкур и шерсти. То же и по краям, и за пределами поляны… А вот и нарты с разбросанной вокруг поклажей, и черная собачья голова с остатком шкуры, повисшая на веревке. Кайран… В некоторых местах кровяные следы пятнали исчезающие в мутной глубине тайги снежные тропы. То были следы ушедшей стаи, уносившей горячее мясо добычи про запас и уводившей способных двигаться подранков.
Кильтырой не таился. Изучивший повадки волков, он знал, что они уже не вернутся сюда, к мертвечине. Им подавай свежатинку. Остерегаться было некого — ни тех, что ушли, ни тем более тех, что остались здесь… Но где же Семерка и Слоник? Где? Укрыться от стаи они никак не могли, убежать тоже Это ясней ясного…
У одинокой сосны с ободранной корой, на самом краю обрыва, он увидел наконец одного из людей, вернее, то, что раньше называлось человеком. По русым лишь волосам да по огромному росту понял он, что перед ним Слоник.
Семерки же не было нигде.
«Быть того не может, — подумал Кильтырой, — чтобы ничего не осталось от человека. Обязательно хоть что-то, но должно остаться». Но сколько ни искал, ничего не нашлось. Лишь карабины с окровавленными прикладами и обе ушанки говорили о том, что и тот находился в лагере, когда налетела стая. Оставалось, правда, необследованным дно обрыва. Но не кончилась еще ночь, и там, внизу, было слишком темно, чтобы хоть что-то разобрать, хотя старик до боли напрягал зрение, опасно свесившись с карниза кручи.
С рассветом догадка Кильтыроя подтвердилась. У самого подножия обрывистой сопки, среди камней, он рассмотрел два полуприсыпанных снегом тела — человека и волка, лежавших чуть ли не в обнимку. «Однако, разбились — высоко», — прикинул Кильтырой. И все же спустился, чтобы узнать наверняка.
Волк был мертв — Кильтырой понял сразу по оскалу звериной пасти. Ну а человек?
То, как он лежал, запрокинув окровавленную голову с примерзшими к камням волосами, означало, что и для него падение с сопки стало роковым. Вот только… Снег, покрывавший лицо человека, притаян на губах. Кильтырой вытащил из унтов нож и приложил его плашмя к этим губам. Сталь слегка затуманилась.
Сколько Кильтырой простоял над изуродованным телом, он не смог бы сказать. Самому ему показалось, что долго. Вернее, дольше, чем нужно простоять над человеком, которому требуется немедленная помощь. «Помощь… Кому помощь? Какая помощь!..» Мысли путались… «Как же так? Как же он не разбился, однако? Как не замерз вовсе?» И тут пришла догадка. Собственно, догадка эта могла быть единственным объяснением того, почему человек, сорвавшийся с такой крутизны, остался жив: волк в прыжке достал Семерку, получил финку в горло — вот она торчит, — и они, сцепившись, рухнули вниз. Зверь упал первым. И смягчил падение человека.
Ну и что же теперь?.. Пусть не Кильтырой, пусть злые или добрые духи послали возмездие. Но ведь оно настигло. Значит, можно дать сердцу успокой… Да, но Семерка, однако, еще жив!.. Хотя какой там жив. Не жилец уж, однако. А ежели жилец?.. Сердце-то тукает… Покамест тукает… Однако, если уйду, кто осудит? Некому и осудить-то… Как некому?.. А самому-то?.. Но ведь зверь же. Истинно зверь!..
Все эти не додуманные до конца, горячечные мысли вихрем проносились в мозгу Кильтыроя. А сам он тем временем, обдыхивая, отдирал от камней короткие волосы Короля, стягивал с себя парку и подкладывал раненому под голову, растирал его лицо и руки сначала снегом, потом шарфиком, укрывал их своей шапкой и рукавицами, которые пришлось отрезать у рукавов. Со стороны могло показаться, что человек этот сошел с ума: ну кто же еще станет раздеваться в такой мороз! Но вот уже один за другим запылали костры вкруг лежавшего; Кильтырой вскарабкался на вершину, напялил на себя одну из ушанок, оказавшуюся ему великоватой; нашел в развороченной поклаже нарт старую свою парку и, на ходу влезая в нее, побежал, загребая снег и хромотно пританцовывая, к тому месту, где оставил оленя с собакой