Искатели клада. Рассказы
Шрифт:
— Эге, вот так штука! — смущенно сообразил Пиннер. И так тут все и написано?
— Да, и это все, — отвечала его жена и отложила газету в сторону.
— Все! — воскликнул рассерженный кочегар. А тебе бы еще чего-нибудь хотелось? Нечего сказать, попался я в тиски! Право, я бы также охотно сидел в тюрьме, как и здесь.
— Ты не будешь так думать, когда опять уйдешь в море, — ответила жена.
Пиннер вздохнул и начал бестолково метаться по комнате; потом снова бросился на стул, покачал головой и закурил трубку.
— Дома ты можешь быть совершенно
Пиннер вынул трубку изо рта и тупо смотрел на нее.
— Мне кажется, что тебе бы надо иметь какое-нибудь дело, из-за которого ты бы оставался дома, — продолжала она.
— Ну, так разве это не дело? — спросил несчастный.
— Да, но об этой причине ты ведь не можешь говорить всем, — сказала его жена. Ты должен иметь занятие, которое все бы видели, а потому и болтать бы пустого не могли.
— Да, вам ведь все годится, что-бы болтать, — сказал Пиннер. Вот если бы ты что-нибудь выдумала, это было бы умнее.
Миссис Пиннер, у которой уже наготове было несколько занятий, глубокомысленно задумалась, царапая себе подбородок вязальной спицей.
— Выбелить потолок в кухне, — сказала она, наконец.
— А сколько времени это возьмет? — кисло спросил ее господин и повелитель, которого перспектива беления вовсе не очаровала.
— Потом ты бы мог оклеить обоями эту комнату, — продолжала миссис Пиннер, — и приколотить вон те полки в углу, про которые ты говорил. Все это заняло бы несколько времени.
— Да, я думаю, — подтвердил Пиннер, ядовито глядя на жену.
— А потом, я думаю, — сказала она, — что если мне удастся достать ящик из-под сахара от бакалейщика и две пары колес, то ты бы мог смастерить отличную колясочку для малютки.
— Я полагаю… — начал изумленный Пиннер.
— Пока ты будешь этим заниматься, я постараюсь придумать еще что-нибудь, — перебила его жена.
Пиннер некоторое время глядел на нее, вытаращив глаза; потом проговорил, наконец: "покорно благодарю", не без ядовитости, и погрузился в мрачные размышления.
— Это самый разумный план, — убеждала его жена серьезно, — и это тем надежнее, что все эти работы необходимо сделать, а потому ничего не может быть понятнее того, что ты будешь сидет дома и заниматься этим. Никто не найдет в этом ничего странного.
Она продолжала прилежно вязать, искоса поглядывая на мужа. Он сидел и курил некоторое время; потом поднялся со вздохом, послал ее за необходимыми материалами и провел весь день, беля потолок кухни.
К вечеру он до того был утомлен непривычным усердием, что был рад просидеть вечер дома, занимаясь курением. Но следующее утро было такое ясное и соблазнительное, что его затворничество показалось ему более чем возмутительным. В надежде, что какое-нибудь чудо спасет его от столь низменных занятий, он снова послал жену за газетой.
— Тут немного про это написано сегодня, — сказала она.
В это время заплакал малютка, потом
— Читай, — строго сказал кочегар.
— "Пострадавший констебль, — бойко прочла миссис Пиннер, — чувствует себя довольно хорошо; за трактирами продолжают наблюдать".
— Они, кажется, прямо таки влюблены в трактиры, — нетерпеливо заметил Пиннер. Я рад, что парень поправляется, но надеюсь, что он не встанет раньше, чем я не уйду в море.
— Конечно, не встанет, — отвечала жена. Но теперь мне, пожалуй, лучше пойти купить обои. Какого цвета ты бы лучше хотел?
Пиннер ответил, что для него все обои одинаковы, и погрузился в мрачные размышления на тему о том, откуда возьмутся на это деньги. Миссис Пиннер, отлично знавшая, какую большую экономию делали они теперь, благодаря его невольному заключению, только улыбнулась на его уныние.
В этот день он оклеил комнату, потолковав предварительно о ценах на обои и высказав свое твердое убеждение, что в благоустроенном государстве не должно быть вовсе констеблей с рыжими бакенбардами. Ко всем комплиментам насчет его работы, которыми осыпала его благодарная миссис Пиннер, он притворялся глухим.
На следующее утро в газетах не было ничего нового, ибо фантазия миссис Пиннер несколько истощилась, но она быстро омрачила радость мужа, заметив, что полицейские власти нарочно держатся в тени, чтобы убаюкать его ложной безопасностью. Она нарисовала ему такую забавную картину того, как полиция обыскивает улицы и трактиры, в то время, как Пиннер скромненько сидит дома и мастерит детскую колясочку, что сама расхохоталась чуть не до удушья, между тем как Пиннер сидел, вытаращив на нее глаза в гневном изумлении.
Для Пиннера далеко не было источником радости сообщение, что все другие жены в их доме ставили его в пример своим мужьям и стремились убедить этих упрямых людей последовать по его стопам. Миссис Смит, жившая этажем выше, прославляла его в таких выражениях, что он краснел от стыда, а миссис Хаук (двумя этажами выше) рассыпалась перед ним в таких комплиментах, что мистер Хаук, недавно только женившийся, спустился вниз, желая во что бы ни стало устроить небольшую потасовку с ним на заднем дворе.
Когда детская коляска была окончена, терпению его тоже настал конец, и он решился, рискуя всем, вернуть себе свободу. Никогда улица не казалась ему такой заманчивой, как в эту минуту, когда он глядел на нее из своего маленького окошечка. Он набил свою трубку и сообщил испуганной миссис Пиннер свое намерение выйти и пройтись немного.
— Погоди, покуда я загляну в газету! — просила она.
— Да зачем читать газету? — отвечал Пиннер. Мы и так знаем, что он лежит в постели, и я думаю, что как раз тогда, когда он встанет, мой срок и кончится. Я буду глядеть в оба. Вдобавок, мне пришла в голову хорошая мысль: я сбрею себе усы. Мне бы раньше надо было догадаться это сделать.