Искажение
Шрифт:
Но дежавю испытала только я. Хендрик благополучно вытеснил все воспоминания обо мне на том балу. Сама реальность его заставила.
– Поторопись, – сказал он, продолжая добродушно улыбаться. Наверняка думал, как это презабавно, что я иду смотреть на картины, за одну из которых он планировал выменять меня у Анджелы. Возможно ведь, что вместо оригинала «Пшеничного поля с воронами» в выставочном зале уже висит подделка. – Музей Ван Гога работает до шести.
Я привыкла испытывать страх в присутствии Ван Дейка, но теперь осознала еще и свою ненависть к нему. Она была как
Ван Дейк дал мне денег, но для него это ничто. Он собирался забрать у меня гораздо больше. Двести евро – смешная компенсация за моральный ущерб. Но меня все устраивало при условии, что это последняя моя с ним встреча. А с Анджелы Боттичелли за свой моральный ущерб я еще обязательно спрошу. Я буду не так голодна и не так отчаянна – и она не отделается так легко.
– Успею, – заверила я Ван Дейка, совсем не мягко высвобождая руку из его хватки. – Если потороплюсь.
Покидая зал с фотовыставкой, я едва сдерживалась, чтобы не перейти на бег. Моя миссия была выполнена: я раздобыла денег и, если продержусь до ближайшего кафе, не умру сегодня от голода.
Я поела в Макдональдс и взяла еще пару чизбургеров с собой – больше из страха, что снова проголодаюсь, хотя умом я уже понимала, что они в меня не влезут. Купила джинсы, футболку и клетчатую рубашку, заодно открыв, что, возможно, отсутствие вкуса у меня – не следствие посещения Лабиринта, а врожденный недостаток. Я переоделась в туалете кофе-шопа и избавилась от платья, затолкав его в мусорный бак. После чего выпила два эспрессо и, преисполненная энергии, деть которую пока было некуда, долго бродила по улочкам, пропахшим каннабисом, и даже немного наслаждалась местным колоритом. Когда стемнело, я капитулировала перед своей усталостью и задремала на лавке рядом с площадью Рембрандта, подложив под голову «Последние чудеса».
А разбудили меня искажения из трех межпространственных коридоров, которые все это время оставались открытыми.
ДОЗОРНЫЙ ДОМ
Доза адреналина, попавшая мне в кровь, оказалась несоизмеримой с преодоленной высотой. Я просто свалилась с лавки. Но секунду назад я была свято уверена, что скатываюсь с края платформы под поезд. В ушах шумело, сердце бешено колотилось. Приземление на плечо оказалось не очень удачным.
Доля везения на сегодня закончилась. Теперь придется разбираться с тем, что осталось.
Медленно поднявшись, я огляделась: что же случится дальше?
Я больше не могла перемещаться в межпространство самостоятельно. Я больше не видела его, проходя через срезы. Сегодня мне пришлось воспользоваться тремя – и трижды межпространство ускользало от моего восприятия, делая магию перемещения бесшовной и практически незаметной. Но никто не закрыл межпространственные коридоры. Никто не уничтожил порожденные межпространством искажения – оттиски моих воспоминаний о реальности, – и теперь они пришли, чтобы найти свое место рядом со мной.
Подсвеченная фонарями площадь расплывалась перед глазами. Рембрандта на постаменте сменил советский солдат с винтовкой, а ночных дозорных у изножья – танкисты и летчики с рельефа из московского метро. Я быстро подняла распластанные «Последние чудеса» и выпавшие из них страницы дневника Финеаса Гавелла; вовремя, потому что бетонные плиты начали проседать под моими ногами. Переместившись в безопасность на газон, я наблюдала, как посреди площади Рембрандта появляются ступеньки, уводящие под землю, в темноту.
Через секунду это уже был спуск на старую ветку метро Будапешта – характерно узкий, обрамленный желтыми перилами. Несмотря на ночь и неровный свет фонарей, с темнотой в этом спуске было что-то не то. Она подступала неестественно, со второй ступеньки, и была густой настолько, что спрятаться в ней могло что угодно. Я не спустилась бы туда ни за что на свете.
Сердце все еще билось так, словно я только что завершила марафон. Инстинкты вопили мне бежать, но я понимала, что это бесполезно. И даже если я закрою глаза, пытаясь спастись от искажений, они проникнут и по ту сторону век.
Они всегда до меня доберутся.
Беспомощность наполнила мои глаза слезами, и я крепко зажмурилась, стараясь хотя бы не дать себе разрыдаться посреди пира галлюцинаций.
Стоило закрыть глаза, и в нос ударил запах сырой земли, мха и влажных камней. Я снова находилась в Лабиринте, на стыке реальности, межпространства и бесконечной тьмы.
Из всего этого не было выхода. Последние двенадцать часов я только и делала, что надеялась. Надеялась, что справлюсь, что придумаю гениальный план и спасу Данте. Даже мечтала, как прослежу, чтобы Анджела получила по заслугам.
А ведь это было так наивно с моей стороны. Не стоило позволять себе заходить так далеко в мечтаниях. Я потеряла связь с межпространством. Я вымотана. И, как это ни прискорбно, я не могу спасти даже саму себя.
Перед глазами взметнулась призрачная вуаль, и я, не понимая, частью какого мира она является, взмахнула рукой в попытке ее прогнать.
– Эй, эй, полегче!
Незнакомая девушка втащила меня в бледный круг света от ночного фонаря и, вцепившись пальцами мне в плечи, что-то спросила. От удивления, что галлюцинации отступили, и неожиданности я не расслышала ни слова. У девушки были короткие белые волосы, слегка завивающиеся возле ушей, такие же бледные брови и ресницы, и удивительные, инопланетянские глаза: темно-карие радужки заполняли почти весь разрез. У нее было лицо человека, которому не все равно, и это предопределило мое отношение к ней с первой секунды.
– Ты ангел? – спросила я решительно. Титул Мисс Городской Сумасшедшей будем моим.
– Что? Нет, – засмеялась девушка, предусмотрительно не убирая рук с моих плеч – если бы она сделала это, я, возможно, пересчитала бы брусчатку под ногами собственным лицом. – Меня зовут Сага. Ты в порядке?
Я глядела на нее во все глаза, не вполне веря, что она не исчезнет, стоит мне на миг отвлечься. Сага была высокой, выше меня на полголовы, и казалась абсолютно неземной, а неверное желтоватое освещение площади Рембрандта в ее присутствии навевало мысли о церковных свечах. Совершенно неожиданно в ночном амстердамском воздухе повеяло не каннабисом, а ладаном.