Искажение
Шрифт:
– Могу его понять, – выдавила я.
Дозорный Дом, несмотря на название, подразумевающее мрачность и тайны, являлся полной его противоположностью. Он был огромным и светлым, не слишком уютным, но лишенным и толики темной меланхолии, что таилась в каждом углу Особняка. Это был дом множества запертых дверей и небольших квадратных гостиных. Я спросила у Саги, что это за здание.
– Вроде бы здесь был какой-то партийный штаб, – ответила она, впрочем, не очень уверенно. – Или посольство какой-то распавшейся республики. Или конспиративные квартиры.
– Значит, вы все здесь живете?
– Не все.
– Не все?
– Места
Сага увлеченно продолжала рассказ, загадочные кастигары и вигиглары Дозорного Дома представали передо мной все более человечными, а мне все сильнее хотелось убежать. Запереться за одной из этих множественных дверей. Закрыть уши. Не слышать больше ни слова.
У каждого здесь была жизнь за пределами Дозорного Дома. Всей нашей жизнью был Особняк. До меня донесся чей-то смех. Света вдруг стало так много, что он вполне мог оставить на моей коже волдыри.
В Дозорном Доме не было картин в тяжелых рамах. Не было мраморных копий известных статуй, старинных канделябров и китайских ваз. За тот час, что я здесь провела, мне не встретилось ни одно художественное запечатление жизни, ни одно застывшее напоминание о ней. Это было не нужно. Ведь в Дозорном Доме присутствовала сама жизнь. Она была в людях, связанных с ним, но и неразрывно принадлежащих миру за порогом. В людях, которым были открыты последние чудеса, и которые при этом знали, кто они такие.
А я… я бы таскала посылки до самой смерти. И ни разу не задалась бы вопросом: неужели это то, что меня определяет? Неужели это – предел моих мечтаний?
Сага остановилась перед деревянной лестницей, круто уводящей куда-то вниз. «Пыточные коммунистического режима? – промелькнуло в голове. – Винный погреб? Глубинные ступени, по которым слепая принцесса из сказки Финеаса Гавелла спускалась к ядру земли?»
– Нам сюда, – сказала Сага. – Советую держаться за стену. Ступеньки здесь имеют свойство исчезать за секунду до того, как опускаешь ногу.
Ну, хоть чем-то Дозорный Дом походил на Особняк.
То, что мое первое впечатление об обители Дозорных было обманчивым, стало окончательно ясно, когда мы спустились в подвал. Вокруг нас смыкались четыре стены красного кирпича. Одна из них была частично задрапирована темным бархатом, серебрившимся от дрожащего сияния свечей с залитой воском подставки в центре комнаты.
Поверх бархата, почти под самым потолком, висело украшение, что-то вроде герба. Огромное дерево из черненого металла с эмалью. У основания дерева проступали очертания двери, а каждая из тонких веток слишком походила на ключ, чтобы посчитать это совпадением. Между художественно переплетенными корнями тянулась серебряная лента. Буквы на ее сгибах складывались в два слова:
REALITAS INCOLUMIS
– «Реальность нерушима», – подсказала Сага. – Наше кредо.
– А вы точно не секта? – уточнила я, вскинув брови. – Свечи, бархат, кредо на латыни…
Она усмехнулась.
– Это дань традиции, насколько мне известно. Этот герб – и часть библиотеки – все, что удалось сохранить из первого Дозорного Дома. Но лучше тебе об этом расскажет Ласло. Он у нас историк, в конце концов.
За темной дверью, слившейся со стеной настолько, что я ее не сразу заметила, обнаружился лифт – небольшая кабинка с раздвижной решеткой, покрытой рыжими отметинами коррозии. Стены узкой площадки у лифта местами потемнели от влаги. Пахло плесенью.
– Под нами еще три этажа. – Сага вдавила кнопку вызова. Из глубин шахты хрупко зарокотало. – Лифт – единственный способ туда попасть.
– А если он сломается?
– У того, кто останется внизу, будет предостаточно времени, чтобы изучить всю библиотеку.
Лифт ехал недолго, но медленно. За фигурной решеткой перед нами проползли два неосвещенных этажа. Когда лифт достиг нашей остановки и замер, Сага сдвинула решетку, и мы шагнули в сердце подземной библиотеки. Нас окружили старинные книжные шкафы. Полки, украшенные резными листьями и цветами, не то, чтобы ломились от книг, а небольшие витражные витрины и вовсе пустовали.
Где-то едва слышно гудел генератор. Но даже если к нему и были подключены обогреватели, они не справлялись: на подземном этаже царили холод и сырость, и на каждом выдохе из наших ртов вырывался пар. Не лучшее место, чтобы хранить книги, но, наверное, у Дозорных на это были причины.
Сага повела меня вглубь книжного лабиринта, мимо старых томиков, сбившихся на полках в сиротливые группки. Среди незнакомых названий на разных языках мелькала поэзия – я заметила сборники Китса, Врхлицкого, Фроста, – а еще я заметила, что шикарные книжные шкафы пребывают в не менее печальном состоянии, чем их содержимое. Их стенки уродовали вмятины и царапины, появившиеся, по-видимому, при транспортировке. Великолепное красное дерево местами разбухло от влаги и деформировалось.
Библиотека Дозорных отлично иллюстрировала рассказ Саги о том, как безответственно бывшая верхушка относилась к своим обязанностям. Они были слишком заняты, тратя деньги Анджелы Боттичелли и закрывая глаза на ее маленький бизнес. Они были слишком заняты даже для того, чтобы оборудовать хранилище, в котором шкафы не раскиснут от сырости, а хрупкие странички не пойдут волнами.
У стола, в просторной нише между шкафами склонился над каким-то манускриптом молодой мужчина. На нем был толстый вязанный свитер с рождественскими узорами и желтая шапка. Рядом с кипой книг стояли два термоса – Ласло хорошо подготовился к местной холодрыге, начавшей забираться и мне под толстовку.
– Эй, Ласло! Мы к тебе.
Он не услышал Сагу и вообще не понял, что больше не один, пока она не коснулась ладонью его спины. Ласло подскочил и развернулся, из уха вылетел белый наушник и приземлился на пол. Из него грохотало что-то тяжелое и странно сочетавшееся с милым рождественским свитером.
– Прошу прощения, увлекся, – сказал Ласло, нажимая что-то на телефоне, и музыка смолкла. Подняв наушник, он быстро засунул его в карман вместе со вторым. – Значит, ты Клара.
За последние сутки я услышала свое имя больше раз, чем за всю жизнь.