Искаженная демократия. Мнение, истина и народ

Урбинати Надя

Процедурализм в его стандартном определении достался нам в том виде, который ему придал автор, сделавший его известным, то есть в версии Йозефа А. Шумпетера, который не любил демократию и концептуально развил это понятие именно для того, чтобы сгладить демократическую составляющую (политическое равенство) и, прежде всего, отделить участие избирателей от достижения цели, которая выходит за пределы сложения индивидуальных интересов и претендует, напротив, на осуществление всеобщего интереса или на стремление к нему. Разведение процедурной демократии и шумпетерского процедурализма стало проектом нескольких поколений исследователей – в частности, если вспомнить наиболее известных из них, Ганса Кельзена, Роберта Даля и Норберто Боббио. Джерри Мэки недавно предложил следующую формулировку демократического процедурализма, она вносит некоторые поправки в определение Шумпетера: «В настоящей демократии избиратели обычно контролируют парламенты, а парламенты обычно контролируют руководителей – за счет проспективного голосования, публичного мнения между выборами и, наконец, ретроспективного голосования на регулярно проходящих выборах» [36] . В целом процедурная демократия означает не только подсчет голосов или институциональную правильность, но также использование свободы речи вместе со свободой прессы и собраний для того, чтобы неформальная, внеинституциональная сфера стала важным компонентом политической свободы. Демократия – это сочетание решений и суждений о решениях: разработка предложений и принятие решений по ним (или по тем, кто будет их принимать) в соответствии с правилом большинства. Демократия по своему характеру является диархической, а по природе – процедурной. Таков ее облик.

36

Mackie. Schumpeter’s Leadership Democracy. P. 129.

Если сделать еще один шаг, можно сказать, что демократический процедурализм служит равной политической свободе, поскольку предполагает и утверждает равное

право и равные возможности граждан принимать участие в формировании взгляда большинства своими индивидуальными голосами и мнениями; именно он характеризует демократию как форму правления, при которой граждане подчиняются законам, в создание которых они прямо или косвенно вносят вклад. Демократия предоставляет всем гражданам правовые и политические условия, благодаря которым они способны, если на то будет их решение, принимать в политике участие, понимаемое в широком и сложном смысле, то есть за счет формирования, критики, оспаривания и изменения коллективных решений в обстановке «душевного спокойствия», если использовать удачное выражение Монтескье [37] . Нормативное значение демократических процедур заключается в том, что они создают возможность для включения граждан в политический процесс и для контроля этого процесса их силами. Голосование и форум идей – это взаимосвязанные силы и существенные условия демократической свободы. Они являются принципиальными факторами, а потому не нуждаются в эмпирическом подтверждении: равное избирательное право существенно, даже если мы не учимся голосовать, когда голосуем, а наши равные возможности принимать участие в широком и здравом общественном форуме существенны, даже если это не гарантирует того, что мы придем к хорошим, рациональным или верным решениям и что увеличение информации отразится в приросте знаний. В следующей главе я использую процедурную интерпретацию демократии в этой конкретной трактовке, чтобы выдвинуть ряд аргументов против эпистемической теории демократии, указав на то, что именно процедуры (правила игры), а не содержание или результаты, являются первичными благами, определяющими нормативный характер процедурной концепции демократии. Нормативная ценность демократии заключена в присущей ее процессам несравненной способности защищать и развивать равную политическую свободу. «Свобода и равенство – две ценности, лежащие в основе демократии… общества, которое регулируется так, что составляющие его индивиды более свободны и более равны, чем при любой иной форме сосуществования» [38] .

37

Монтескье Ш. Л. О духе законов. М.: Мысль, 1999. С. 138.

38

Bobbio N. Eguaglianza e liberta. Turin: Einaudi, 1995. P. XII (Перевод мой. – Н.У.).

Равная политическая свобода предполагает не только равное распределение базовых политических полномочий в принятии решений, но также и участие в политике посредством свободного выражения собственных мнений, которое должно осуществляться в условиях равных возможностей; защита гражданских, политических и базовых социальных прав имеет определяющее значение для осмысленного равного участия [39] . Демократия обещает, прежде всего, свободу и использует правовое и политическое равенство для защиты и исполнения этого обещания. Так было со времен ее изобретения в античности, и то же остается верным и сегодня, хотя достаточно сильная либеральная традиция, возникшая в антиякобинском контексте, развивала мысль, что демократия движима страстью к равенству, а не любовью к свободе, и что равенство враждебно свободе. Однако в Афинах демократия началась с isonomia или «равенства посредством закона», а также с isegoria и parrhesia или равного права на высказывание и голосование на собрании, на свободное и откровенное высказывание [40] . Равенство, поддерживаемое законом, означает как раз политическое равенство – равные и защищенные законом возможности всех граждан отправлять свою власть посредством участия в процессе принятия решений. Таким образом, Афины понимались в качестве politeia en logois (полиса, основанного на речи), а его граждане определялись как hoi boulomenoi («любой, кто желает так сделать», то есть обратиться к собранию) [41] . Электоральная трансформация современной демократии не изменила этот принцип.

39

Чарльз Бейц много лет назад поставил важный вопрос о том, должны ли мы продолжать пользоваться этим выражением («политическое равенство») или нужно отказаться от него, поскольку «в нем моменты институционального устройства смешаны с более глубокими вопросами их оправдания» при актуальном распределении. Таким образом, Бейц предлагал интерпретировать это равенство как честность или же как постулат о равном отношении граждан при распределении их базовой политической власти, то есть как равенство не результата, а условия и возможности. Я считаю, что это разумный аргумент, согласующийся с процедурной интерпретацией политического равенства. Beitz C. R. Political Equality: An Essay in Democratic Theory. Princeton, NJ: Princeton University Press, 1989. P. 18.

40

«Этому [правлению царя] противоположно правление народа: во-первых, оно описывается прекраснейшим из имен – как равенство перед законом; во-вторых, народ здесь во власти». См.: Herodotus. 4 vols. / A. D. Godley (trans.). Loeb Classical Library. London: Heinemann, 1928–1930. Bk. 3. P. 80; Finley M. I. The Freedom of the Citizens in the Greek World // Economy and Society in Ancient Greece / B. D. Shaw, R. P. Sailer (eds). University of California: Chatto and Windus, 1981. P. 77–84.

41

Greenwood E. Making Words Count: Freedom of Speech and Narrative in Thucydides // Free Speech in Classical Antiquity / I. Sluiter, R. M. Rosen (eds). Leiden: Brill, 2004. P. 175–176; Ober J. The Original Meaning of ‘Democracy’: Capacity to Do Things, not Majority Rule // Constellations. 2008. Vol. 15. No. 1. P. 3.

Откровенная и свободная речь является условием участия потому, что демократия обещает социальную стабильность и мир, достигаемые за счет всеобщего (прямого или косвенного) участия в законотворчестве. Следовательно, свобода вместе с миром – это цели равного распределения политической власти, дающей возможности принимать правомочные решения, и на таком распределении покоится демократический процесс принятия решения. Именно этим определяется отличие демократического процедурализма и от гоббсовского минималистского определения, которым подчеркивается одна цель – мир, но не принимается во внимание вторая цель, то есть свобода [42] , и от эпистемической интерпретации, которая постулирует благо в качестве чего-то трансцендентного самому процессу, например содержания результата, и порицает то, что «стремление опираться исключительно на процедурализм» в некоторой степени обесценивает демократическую власть [43] .

42

См.: Schumpeter J. A. Capitalism, Socialism, and Democracy. New York: Harper & Row, 1942; Przeworski A. Minimalist Conception of Democracy: A Defense // Democracy’s Value / I. Shapiro, C. Hacker-Cordon (eds). Cambridge: Cambridge University Press, 1999. P. 23–55.

43

«Не сам процедурализм является проблемой, а попытка опираться только на него. Демократическую власть и легитимность невозможно понять, не опираясь в той или иной мере на идею ретроспективной ценности», то есть не учитывая того, что процедурализм – это «тенденция принимать решения, которые лучше или справедливее по стандартам, независимым от реальной преходящей процедуры, которая произвела эти решения». См.: Estlund. Democratic Authority. P. 97. На это процедуралист ответил бы так: «Именно голосование дает право на принуждение, а не обоснование, стоящее за голосованием». Przeworski. Minimalist Conception of Democracy. P. 48.

Как будет показано в этой главе, процедурная интерпретация демократии, если она проводится с должной последовательностью, требует немалых усилий, хотя и по причинам, которые связаны с ее исполнением, а не с достижением определенных результатов. К числу этих непростых условий относится и открытый форум формирования мнения. Этот аргумент в 1945 году блестяще сформулировал Ганс Кельзен: «Демократия без общественного мнения является противоречием в определении. Поскольку общественное мнение может возникнуть только там, где гарантированы интеллектуальная свобода, свободы слова, прессы и религии, демократия совпадает с политическим, хотя и не обязательно экономическим, либерализмом» [44] .

44

Kelsen H. General Theory of Law and State (1945) / A. Wedberg (trans.). Union, NJ: Lawbook Exchange, 1999. P. 287–288.

Пример древних Афин показывает, что демократия связана с возможностью заседать в собрании на равных со всеми остальными, каковое равенство должно быть закреплено законом, и одновременно высказывать свои мнения на публике [45] .

Тем самым ясно, что процедуры отличны от результата, так что наличие равных возможностей участия и благоприятной среды само по себе представляет собой благо, поскольку такие возможности позволяют каждому гражданину внести свой ценный вклад [46] . Хорошие результаты в том случае, когда и если они достигаются, являются наградой за внимание к процедурам, но не тем, что определяет их нормативное значение. Действительно, афиняне обладали своим политическим правом высказываться на собрании и ценили его, даже если применяли его редко, далеко не все и не всегда во благо. Демократическая политика напоминала соревнование атлетов, в котором все должны начинать с одной отметки, а потому подразумевалось, что условия, позволяющие гражданам начинать с равных позиций, являются существенными для того, чтобы такой политический порядок признавался демократическим [47] .

45

«…наиболее ценным качеством для афинских демократов представлялась isegoria, а не isonomia. И если isonomia предполагает как естественное равенство, так и равенство возможностей, isegoria относится именно к равенству возможностей. Ни один афинянин не думал, что каждый из 6000 граждан, которые посещали собрание, стал бы обращаться к своим согражданам. Isegoria была не для каждого, а для любого, кто стремился осуществить свое политическое право. У каждого гражданина должна быть равная возможность продемонстрировать свое превосходство, но он заслуживал вознаграждения лишь в соответствии со своими действительными достижениями». См.: Hansen M. H. The Athenian Democracy in the Age of Demosthenes / J. A. Crook (trans.). Oxford: Blackwell, 1993. P. 83–84.

46

«С этой точки зрения Первая поправка означает то, что Мишель Фуко называл „паресиастическим договором“, по которому суверенный народ получает истину, которая нужна ему для самоуправления, взамен на обещание не наказывать ораторов, которые высказывают эту истину, какой бы она ни была». Werhan K. The Classical Athenian Ancestry of American Freedom of Speech // The Supreme Court Review. 2008. No. 1. P. 16.

47

Hansen. Athenian Democracy. P. 84.

Что касается наших современных обществ, они являются демократическими по нескольким причинам: в них есть свободные выборы и возможность существования более одной конкурентной политической партии; они допускают эффективную политическую борьбу и столкновения различных взглядов, соперничающих друг с другом; наконец, благодаря выборам избранники становятся объектом контроля и проверок [48] . Соответственно, Бернар Манен связал тот факт, что представительное правление обосновано мнением, с его эгалитарной предпосылкой, поскольку из его процедур следует то, что расхождение между мнениями должно устраняться не «за счет вмешательства одной воли, превосходящей другую», а благодаря решению большинства, которое доступно для пересмотра [49] . Норберто Боббио, рассуждавший в похожем стиле, несколько лет назад пришел к выводу, что «демократия носит подрывной характер. Она выполняет подрывную работу в наиболее радикальном смысле этого слова, поскольку везде, где она распространяется, она подрывает традиционное представление о власти, настолько традиционное, что оно считается естественным, представление, будто власть – политическая, экономическая, отцовская или священная – спускается сверху вниз» [50] .

48

Превосходное объяснение и критическое обсуждение значения и следствий политической концепции процедурализма можно найти в работе: Ottonelli V. I principi procedurali della democrazia. Bologna: II Mulino, 2012. См. особенно гл. 6 «Равное уважение и политическая субъектность».

49

Manin. Principles of Representative Government. P. 188–190.

50

Bobbio N. Which Socialism? Marxism, Socialism and Democracy / R. Griffin (trans.). Cambridge: Polity Press, 1987. P. 74.

Очевидно, институты и процедуры могут быть искажены; в демократическом обществе искажения возникают в результате нарушения принципа равенства или роста неравенства в условиях, которые определяют справедливое пользование этими институтами и правилами. «Вряд ли можно серьезно относиться к своему статусу равного гражданина, если, к примеру, в силу недостатка ресурсов нет возможности действительно излагать свои взгляды на публичном форуме» [51] . Для правильного функционирования процедур требуется, чтобы совокупная политическая система принимала во внимание не только свои формальные условия, но также и то, как граждане воспринимают ее эффективность и ценность. Внимание к демократическим процедурам требует постоянной работы по их поддержанию. Критерий, определяющий поддержание правильного функционирования процедур, должен согласовываться с процедурной интерпретацией демократии: он должен блокировать перевод социально-экономических видов неравенства в политическую власть [52] . Как мы увидим далее, эта задача весьма сложна, поскольку обособление политической системы должно быть выполнено без разрыва той коммуникации между обществом и институтами, которая является одной из важнейших черт представительного правления, как раз и определяющей его диархический характер.

51

Beitz. Political Equality. P. 192.

52

Афины как подлинная демократия – это оселок для процедурной интерпретации демократии. Демократии, родившейся в качестве компромисса между недавно наделенными властью «обычными людьми» и уже имевшими власть богачами («мощный щит, которым защищены обе стороны»), понадобилось несколько революций, чтобы стать правлением большинства (бедного или «обычного»). Демократия означала, что бедность не является ни тем, чего люди должны стыдиться, ни причиной политического и гражданского бесправия. См. фрагменты Солона в: Early Greek Political Thought: From Homer to the Sophists / M. Gagarin. P. Woodruff (eds). Cambridge: Cambridge University Press, 1995. P. 26, а также «Надгробную речь» Перикла у Фукидида: Фукидид. История. Л.: Наука, 1981. С. 79–84.

Что такое демократическая диархия?

Диархия воли и мнения относится, в частности, к представительной демократии, системе, в которой собрание выборных представителей, а не сами граждане, наделяется обычной функцией законотворчества. Парламент, являющийся ключевым институтом выборной демократии, предполагает и поддерживает постоянное отношение с гражданами – как частными лицами, так и политическими группами или движениями, а мнения – это средство, благодаря которому это отношение развивается. Теоретическое представление современной демократии как диархии приводит к двум тезисам: во-первых, «воля» и «мнение» – это две власти демократического суверена, а во-вторых, они отличаются друг от друга и должны оставаться отличными, хотя им и нужна постоянная коммуникация. Используемая мной терминология является переложением языка суверенитета, который в его современной кодификации описывал власть государства как «волю», позволяющую принимать правомочные решения, в равной мере обязывающие всех подданных. С точки зрения Жана Бодена, Томаса Гоббса, Жана-Жака Руссо и теоретиков конституционного правления XIX и начала XX веков, «воля» означает процедуры, правила и институты, то есть нормализованную систему публичного поведения, которая порождает и исполняет закон.

Однако классическая теория суверенитета, которая была создана до того, как началось развитие представительной демократии, не рассматривала суждение или мнение подданных в качестве функции суверена [53] . Тогда как демократия, особенно если она осуществляется посредством выборов, не может игнорировать то, что граждане думают или говорят, когда действуют в качестве политических акторов, а не избирателей. Следовательно, в представительной демократии суверен – это не просто уполномоченная воля, заключенная в гражданском праве и осуществляемая государственными должностными лицами и институтами, но, по сути, двойственная сущность, в которой одним компонентом является решение, а другим – мнение тех, кто подчиняется и лишь косвенно участвует в правлении. Мнение причастно суверенитету, хотя у него нет никакой правомочной власти; его сила является внешней для институтов, а его авторитет – неформальным (поскольку оно не переводится напрямую в закон и не наделено признаками обязательности). Представительная демократическая система – «та, в которой высшая власть (высшая потому, что только она одна имеет право использовать силу в качестве последнего средства) исполняется во имя и от имени народа благодаря процедурам выборов» [54] .

53

Жан Боден и Роберт Филмер строго разделяли законодательный акт и обсуждение, которое ему предшествовало; первый состоял исключительно в суверенном акте обнародования закона; второе проводилось «советниками», чье мнение или суждение король мог выслушать или проигнорировать. См.: Bodin J. On Sovereignty: Four Chapters from the Six Books of the Commonwealth / J. Franklin (ed.). Cambridge: Cambridge University Press, 1992. P. 23; Filmer R. Patriarcha // Patriarcha and Other Essays / J. P. Sommerville (ed.). Cambridge: Cambridge University Press, 1991. P. 47.

54

Bobbio N. The Future of Democracy / R. Griffin (trans.), R. Bellamy (ed.). Minneapolis: University of Minnesota Press, 1984. P. 93.