Искра в аметисте
Шрифт:
Какая-то жизнь без жизни получается.
А потом, когда использовать Риджите по назначению не получилось, ее, словно сломанную игрушку, выбросили вон и забыли. Как это предсказуемо для знати и владетелей высоких домов.
Теперь понимаю, почему ей так легко удалось обмануть вайдила Фьерна. Риджите заботилась о нас — девушках, в первую очередь, создавая видимость благородного обаяния и всеобъемлющей любви. Это давалось ей легко, так как она прекрасно понимала, чего недостает сиротам, отверженным. Если старый жрец о чем-то и догадался, то он решил
И все же вайдела Беата была мне, в некой мере, матерью. Именно они с вайдилом воспитывали меня такой, какая я есть сегодня.
Тело отказывалось слушаться. Кристо не надо было даже связывать меня, все равно, я сидела безвольной куклой, и смотрела в зеркало. Из него на меня глядела с отсутствующим взглядом потрепанная рыжеволосая девица: лицо безучастное, безвольное, бледное. Неужели это одно из тех живых зеркал, о котором говорил эльфийский принц? В это верилось с трудом, и все же…
— В твоей голове слишком много ненужных мыслей, дорогая, — вкрадчиво произнесла, не известно откуда появившаяся, вайдела. — Тебе нужно немного расслабиться, отдохнуть.
С этими словами она провело по моим растрепавшимся волосам костяным гребнем. И на минуту мне, как будто, стало очень хорошо, легче задышалось, и груз прошедших дней и забот схлынул с души. Образы прошлого проплывали перед глазами и растворялись в зеркале, в которое я так самозабвенно смотрелась, и уже не видела себя. Зато оттуда на меня смотрела темноволосая девушка…
Она звала и показывала на залу, в которой на зеркальном полу расположились в неровном круге все избранницы короля Витгерда. А прямо в центре девичьего ковена висел хрустальный гроб, в котором лежала Людя.
Девушки не обращали ни на что внимания, находясь, видимо, в бессознательном состоянии — простоволосые, в одних ночных сорочках, казалось, их вытащили прямо из постелей. Движения дев были механичны и скованны, если бы не открытые глаза, можно было подумать, что они спят.
Невесты превратились в участниц ритуала, которым заправлял эльфийский принц.
— Скоро все закончится, — будто бы издалека до меня доносился голос наставницы.
— Скоро все встанет на свои места…
Она перебирала пряди на моей голове, и только сейчас я поняла, что так же, как и девы по ту сторону зеркала, не могу пошевелиться по своему желанию. Казалось, я вижу сон с открытыми глазами. А Риджите запела колыбельную. Ту, которую мне мама пела в детстве. И откуда она только знала…
Из зеркала ко мне потянулась тонкая женская рука и тронула меня за запястье.
— Проснись, дочь Инге… — прошептал едва уловимый голос. — Слышишь меня? Проснись…
Я бы закричала от ужаса, будь у меня силы, но сил и хоть каких-то шевелений внутреннего сопротивления не было. Я стала безвольной куклой в чужих руках. Только и могла, что таращиться на зовущую меня из зеркала незнакомку.
— Безумная Риджите воплотит свои мечты, если ты не станешь ей сопротивляться,
— продолжала обеспокоенно шептать дева.
Только мое тело не желала мне повиноваться, а сладость сна казалась все более заманчивой.
— Смотри же, — опять она показала дев. — Еще немного, и глупый эльф, повинуясь собственному невежеству, откроет врата в Навь… все девушки погибнут. Станут пищей для свиты Гильтине. Еще чуть-чуть… и наступит вечная тьма над миром, потому что в нем станет править смерть. А безумная Риджите будет танцевать на костях своих жертв… заполучив твое тело и уничтожив душу.
И зачем вайделе Беате мое тело? Я ведь ничего дурного ей не сделала.
— Пламя! — будто бы меня услышав, воскликнула дева. — Ей нужно твое пламя. Так она станет равной по силе своей госпоже, которой присягнула когда-то…
Мысли совсем запутались… какая госпожа, о чем вообще идет речь? Зачем кому-то нужно пламя? Хотя, если подумать, здесь было довольно прохладно.
— Все, кто дорог тебе погибнут… очнись…
Я, наверное, слишком далеко ушла за грань, которая отличает сон от яви. Потому что мне не было никакого дела до чьей-либо смерти. Пока я не вспомнила девушку, которая звала меня. Это она снилась мне когда-то. Тогда она пела песню маленькому мальчику. Именно эту песню потом пела мне мама, а сейчас напевала на мое ухо… Риджите.
Меня вышвырнуло из оцепенения так резко, что опомнилась я только тогда, когда сжимала сухопарое запястье бывшей наставнице.
— Откуда… — мои пальцы впились ей в руку с новой силой. — Откуда… вам известна эта… колыбельная?
Вайдела попыталась вырвать руку, но не тут-то было.
— Пусти… Гинтаре! — шипела старуха. — Эту песню знают все…
Лицо мое, из-за резкого пробуждения, покрылось холодным бисером пота, голова кружилась, а желудок жаждал освобождения от накопившейся желчи. В нос ударил запах пережженной бичевы. Но рука как будто жила своей жизнью, и хватка ее даже не думала слабеть.
— Вы лжете! — воскликнула я, снедаемая обидой и злостью на саму себя. — Эту колыбельную не могли знать все!
Не могли, потому что ее сочинили мама со своей подругой, чтобы петь маленьким сестре и брату Герды.
Ах! Как много крошечных моментов из детства не смогла я связать в единый узор. А ведь все лежало на поверхности.
В памяти, не к месту, всплыл умирающий Уго Дардас, и его слова острым лезвием вонзились в душу: «Инге… знала…она у-уз-зна-ла е-е…».
Моя мать умерла потому, что кого-то встретила и узнала.
— Это тебя она узнала, так ведь? — я со злостью отбросила руку старой ведьмы. — Ты убила ее… ты!
— Погоди, — взмолилась старуха, в которую за годы испытаний и занятий запретной магией, превратилась Риджите. — Ты не так все поняла.
— Как же! Это ты убила Герду Вардас, а душу поместила в это зеркало… ты и маму убила!
— Выслушай меня, глупая девчонка’
— Я слишком много слушала… так много, что чуть было не стала вместилищем вашей сущности, не так ли?!
— Ты не понимаешь…