Искры гнева (сборник)
Шрифт:
Уже за ужином разговор пошёл спокойнее. Мать рассказывала о разных сельских новостях, о делах в колхозе и о своей огородной бригаде. Хвалилась, что Ольга у них старательная, понимающая, можно считать, что первая ученица в восьмом классе. И хваткая к работе. В это лето на школьной экспериментальной делянке вырастила со своими подругами какую-то на удивление большую свёклу. И будто бы её повезут в Москву на выставку.
— А это большая честь и школе и нашей семье, — радостно говорила мать.
Григорий слушал, изредка задавал вопросы, но о себе не говорил
— А мы только вчера получили от тебя письмо! — сообщила мать. — Ты писал, что, наверное, перейдёшь работать на другой участок, но на той же шахте, а сегодня вот и сам…
— По болезни, — будто поперхнувшись, глухо сказал Григорий. Хотя мать, собственно, ещё ни о чём не спросила, она только намекнула: "…а сегодня вот и сам".
Почти целые сутки думал Григорий над тем, что будет говорить, когда дома зайдёт об этом разговор. Много было придумано всевозможных ответов, но ни один из них полностью его не удовлетворял, так как к тем ответам, как он думал, могли придраться, не поверить. А это "по болезни" — чудесно. Григорий даже довольно улыбнулся, с облегчением вздохнул и сказал, что он хотел бы ещё чего-нибудь поесть.
Мать в третий раз положила в миску ароматных, со свежим творогом, выкупанных в масле вареников и здесь же рядом поставила другую миску со сметаной.
Чтобы не томить мать, которая вдруг опечалилась оттого, что её сын болен, Григорий вышел из-за стола, снял рубашку и попросил посмотреть "ушибленное" место. Скособочившись, будто у него и правда болело, он показал на правое плечо и начал рассказывать, как во время работы в шахте его ушибла каменная глыба, как он долго после того отлёживался, лечился. Плечо и правда было немного поцарапано, но очень давно. Григорий об этом знал, поцарапано оно было не в шахте. Балуясь около общежития с товарищами, он нечаянно задел плечом о штакетник.
— След есть, — вздохнула мать, внимательно осмотрев ушибленное место. — Но уже будто и зажило.
— А в середине болит, — сказал Григорий. — Бок тоже болит. — И он снова начал рассказывать о каменной глыбе, хотя мать и не допытывалась, что это за глыба такая в шахте, обдирающая бока.
От радости, что так хорошо обошлось с возвращением домой, Григорий отдал матери все деньги, которые у него были, оставив себе только на мелкие расходы. С мыслью, что всё идёт как нельзя лучше, он и заснул в своей постели, под крышей родного дома.
Утром сквозь дремоту Григорий слышал, как переговаривались мать и сестра, как кто-то посторонний заходил в избу, наверное соседи, спрашивали о его здоровье. Потом стало тихо. Когда Григорий окончательно проснулся, в избе всё ещё было темно. Он догадался — завешены окна. Подхватился, сорвал плотную материю, отворил рамы и выглянул: солнце поднялось уже высоко, шёл, наверное, девятый, а может быть, и десятый
"На утренний наряд опоздал, — пришло в голову шутливое. — Ребята из уступов, наверное, уже не одного "коня" выгнали. А вот и мне "пай выделили", — и Григорий с удовольствием окинул взглядом на столе целую гору пирожков, жареную, с румяным отливом курицу, кольцо надрезанной колбасы, свежие и малосольные огурцы, помидоры, а на другом конце стола — полную миску мёда в окружении яблок, груш и слив.
После завтрака Григорий снова улёгся в постель, но ему уже не хотелось ни спать, ни лежать. И он решил немного поразмяться. Несколько раз крутнулся посреди комнаты, прошёлся с подскоком, ногой ударил по дверям и очутился во дворе. Здесь, на раздолье, на густом, зелёном спорыше можно было бы вволю попрыгать и покачаться. Но по улицам проходили люди, того и гляди увидят и подымут на смех.
Прохаживаясь по двору, споткнулся о камень, нагнулся, поднял его и с размаха запустил в самый конец огорода. Потом поиграл немного со щенком Рудьком, перепрыгнул через плетень и наткнулся на кувалду. Ухватился за рукоятку и ударил по колу, торчавшему около сарая. После третьего удара кол сравнялся с землёю. Но хотелось ещё бить. И он бил, бил, изгибаясь вправо и влево, и гул ударов эхом покатился в самый конец села и по оврагам.
Григорий вытер пот со лба и оглянулся: на плетне, около сарая, сидело, наверное, десятка два ребятишек, они с любопытством наблюдали за его упражнениями с молотом, а немного дальше, на улице, опершись на палку, захлёбывался от смеха дед Семён, прозванный на селе Грушкою.
Григорий бросил молот, заторопился в избу, почти вслед за ним вошла мать, а за нею какой-то мужчина в дорожном плаще и с чемоданом в руках. Это был врач, которого вызвали к больному шахтёру Григорию Глушко из самого райцентра.
Но визиты на этом не закончились.
Через некоторое время после того, как ушёл врач, а за ним и мать, из сельсовета явился рассыльный с известием что к Глушкам должен зайти товарищ из района по очень важному делу. Это сообщение насторожило Григория. Он рад был бы куда-нибудь исчезнуть, так как неизвестно, по какому делу явится этот товарищ, да и вообще Григорию не хотелось ни с кем встречаться. День выдался какой-то жаркий, удушливый. И хотя солнце давно уже повернуло к западу, пекло всё ещё сильно.
В такую погоду было бы самое лучшее махнуть садами и огородами за село, на пруд, и хорошенько искупаться.
Это намерение Григорий уже хотел осуществить, но в избу нагрянул тот неизвестный товарищ. Оказалось — представитель районной газеты "Красная заря" Олекса Шаблий. Он вежливо поздоровался, спросил, как здоровье и как отдыхается в родных краях, искренне признался, что рад случаю познакомиться с настоящим шахтёром.
Григорий, смутившись, молчал. В этот момент он готов был шмыгнуть в двери или в окно и бежать куда глаза глядят, очертя голову. Но, "захваченный" в своей избе, должен был сидеть. Хотя чувствовал себя как на раскалённых углях, крайне ошеломлённый и обречённый.