Искры
Шрифт:
Доведя Соню до палатки дьячка Татоса, я удалился.
Глава 37.
МАСКА СРЫВАЕТСЯ
Было уже поздно, а я, увлеченный размышлениями, блуждал, не зная куда идти. Сведения, сообщенные Соней, не давали мне покоя. Я был ими крайне смущен.
Вдруг передо мной, словно из земли вырос дядя Петрос.
— Пойдем, — сказал он важно и деловито, — пойдем ко мне, заблудившаяся овца, мне нужно с тобой поговорить.
Я покорно последовал за ним, так как с детства привык почитать его, как отца. Он повел меня к себе в палатку. Жене и всем, кто находился там, он велел уйти к соседям и, оставшись со мной наедине, начал говорить. Разговор касался охотника, Каро и других моих товарищей… Слова дяди подтверждали все, рассказанное мне Соней. Новостью было для меня лишь то, что рассказал мне дядя о молодости, о полном превратностей громком прошлом старого охотника. Дядя Петрос рассказал о том, как старый охотник, скрывающийся под именем Аво, когда-то бежал в Персию из Мокского и Сасунского края, скрываясь от преследования. Прежде его звали не Аво, а Мелик-Мисак, и он был князем всего Мокского и Сасунского края. Там был у него свой замок, богатые поместья и целое войско. Весь Сасун и все полудикие племена Мокского края трепетали перед его могуществом. Он обуздал и покорил не только всех армян, но и все курдские племена.
В своем управлении страной Мелик-Мисак ничем не отличался от крупных, самовластных князей курдов. Он также шел походом на непокорных соседей, захватывал их земли или военную добычу, уводил жителей в плен. Таким образом, ему удалось покорить и подчинить себе не только всех армян, но и несколько курдских племен. Эти последние были так привязаны к своему мелику-армянину, что охотно принимали участие в его походах против соседних курдских же племен.
Тут я прервал рассказ дяди Петроса, спросив:
— А разве курды не также поступают с армянами?
— Да, поступают, но разве достойно для армянина брать пример с разбойника курда?
Мне вспомнились слова старого охотника и я ответил дяде:
— С разбойником надо поступать по-разбойничьи. Нельзя поступать как отшельник, когда имеешь дело с разбойником. Когда курд идет на нас с мечом, идет с тем, чтоб разорить наш дом, захватить наше имущество, обесчестить нашу семью, мы должны встретить его не с крестом и евангелием в руках, а с мечом, дабы защитить нашу честь.
— Заразился бедняжка! — сказал дядя Петрос, качая головой. — Так может говорить только усердный ученик старого охотника.
— Правда, я прежде думал не так. Мне казалось, что создав армянина, бог осудил его на жалкое существование раба, написал на его челе, чтоб он трудился на других, чтоб он терпеливо и покорно выносил побои и поношения, одним словом всякое бесчестие. Но теперь я понимаю, что бог не хочет того, чтоб армянин был беден и жалок и что, если он находится в таком печальном положении, то в этом виноват он сам…
— Ты заразился… Бедный мальчик! — произнес дядя Петрос, соболезнующим тоном. — Ты повторяешь слова знаменитого разбойника (старого охотника). Это слова «старого волка», для которого жизнь человека, что жизнь мухи, который убил столько людей, сколько у него волос на голове, который разорил тысячу семейств, у которого нет ни совести, ни жалости…
Последние слова дяди еще больше рассердили меня. Это была беззастенчивая брань, направленная против человека столь великодушного, столь добросердечного, столь отзывчивого на горе и нужду бедняка. Я готов был схватить дядю за горло и задушить его, но внезапное появление гостя помешало мне проявить свою ярость.
— Мир вам, — услышал я за своей спиной чей-то голос и в палатку вошел мой учитель, отец Тодик.
— «Блудный сын», появился! — сказал он, увидев меня. — Но раскаялся ли он?
— Напротив, он еще больше ожесточился, — ответил дядя Петрос. Я молчал.
Священник уселся.
Дядя Петрос вкратце передал ему содержание нашего разговора и самыми темными красками обрисовал перед попом мое упрямство и заблуждение.
Поп начал упрекать меня за мои мечтания и стал развивать передо мной свою обычную церковно-религиозную философию.
— Мы грешные рабы божьи, ничто не в наших руках, ничего мы не можем сделать. Все совершается по воле бога. Против его воли и лист не слетит с дерева. Бог создал всех и судьбу каждого предопределил сам. Вола он создал для того, чтоб он пахал пашню человека, овцу создал, чтоб она давала человеку молоко, мясо и шерсть, лошадь создал он для того, чтоб она таскала тяжести. Так каждого создал господь и каждому определил его назначение. Человек не может требовать, чтоб молоко и шерсть давал ему волк, и от льва он не может требовать, чтоб тот пахал, равно и от медведя не может требовать, чтоб он таскал тяжести. Это звери, которых создал бог как наказание для других животных. Их назначение захватывать, грабить, отнимать, их назначение, — питаться кровью и мясом других.
Я обратился к своему бывшему учителю и не смущаясь, спросил:
— Какая же аналогия между теми, о которых вы говорите и людьми?
— Очень простая, — ответил поп. — Люди созданы также. У одного нрав овечий, у другого — волчий.
— Какой же нрав у нас, у армян?
— Мы агнцы божьи, — ответил он, приведя цитату из евангелия, — «паси овец моих» — сказал господь наш Иисус Христос апостолу Петру. Отсюда ясно, что мы не должны быть такими как звери — курды.
В словах попа я не нашел ничего нового. Он повторял свои старые проповеди, слышанные мной тысячу раз. Но теперь все это не лезло мне в голову. Теперь я понимал, как вредны эти проповеди.
Еще более неприятно было мне то, что поп пришел и помешал нашему разговору с дядей Петросом. Рассказ последнего о прошлом охотника остался недоконченным. Мне страшно любопытно было узнать до конца историю жизни этого скрытного человека.
Но дядя Петрос сам дал повод к продолжению этого рассказа.
— Видишь, сын, — сказал он, — вот и батюшка говорит то же, что и я. Уйди ты от этих людей, если не хочешь погубить себя.
— Я хочу узнать их лучше и ближе. Расскажите, пожалуйста, как произошло падение Мелик-Мисака, и каким образом он появился в Персии под видом простого охотника.