Искупивший
Шрифт:
контейнером и ушел заранее запрограммированным курсом. Криксос пошел вслед за ним и Рафен
тоже.
Они спускались на нижние уровни завода на борту огромной наклонной платформы, размером с арену
для дуэлей. Стальной настил скрипел от резонанса с массивными барабанами, вращающимися под
ногами, медленно опуская их в наклоненную шахту на тяжелых колесах по направляющим каналам, вырезанным в камне.
Стоящий в центре платформы сервитор с пустыми глазами имел мезоморфическое
жителя одного из миров с большой гравитацией, приземистый и с хорошо развитой мускулатурой.
Невидящим взглядом раб уставился в никуда, командный модуль перфокарт, имплантированный в его
грудь, тикал как часы. Рафен секунду наблюдал за ним. Казалось неправильным, что этот раб, банальное существо с вычищенными мозгами везет оружие в место покоя - где должны были
проводиться ритуалы и церемонии, описываться великие обстоятельства и хроники. В конце концов, он
возвращался к себе домой.
Вместо этого, долг обязал его быть почти незаметным, оставаться в тени, и от этого Рафену было
нехорошо. Так много воинов умерло, чтоб привести его к этому моменту, и не воспеть их жертву
парадами и гимнами было все равно, что принизить их честь.
Но этот выбор делал не он. Конклав Ангелов, в массе своей из рядов ордена, личное собрание
советников и доверенных лиц командора Данте, приказал иное. Кровавые Ангелы были смертельно
поражены, не в первый раз случалась такая вещь, и даже не произошло худшего, но обстоятельства
были тревожными. Ненадолго над Орденом смутно нависала тень гражданской войны, ужас, который
не видели с чудовищных дней Ереси Хоруса десять тысяч лет тому назад. Хотя угроза сплоченности в
конечном счете исчезла, шок от возможности такого развития событий все еще резонировал, и
множество старших офицеров среди боевых братьев Рафена желали чтоб все упоминания об этом
инциденте были похоронены и выброшены из истории, вырезаны подобно раковой опухоли.
Неблагоразумно отрицать произошедшее, подумал он. Битва, может быть, и была выиграна, но ее
последствия еще долго будут затухать.
– Брат-сержант?
– Он осознал, что рядом стоит Криксос.
– Так как вы здесь, меня занимает один вопрос.
Губы Рафена сжались.
– Я отвечу, если смогу.
– Что там произошло? На Сабиене? Нам рассказали очень немногое. Многие из моих братьев
технодесантников не вернулись.
Он сразу же подумал о брате Люцио, настойчивом и преданном технодесантнике, которого он считал
своим братом. Теперь мертв, мертв потому что преданность Люцио выбрала ложного пророка, и он
никогда об этом не узнает. Он изгнал лицо воина из разума.
– Нас испытывали, - ответил сержант, - и мы устояли.
–
Он мог сказать, что такого ответа было недостаточно для Криксоса, даже близко - но военный кузнец не
настаивал на дальнейшем.
Платформа спускалась еще километр, пока с вибрацией не остановилась и толстые стальные двери
открылись, чтоб впустить их на двадцать седьмой подуровень Регио. Сервитор засеменил внутрь и
Рафен почувствовал, как его пульс ускорился, когда взглянул на знаки вокруг себя.
Они предстали перед одним из великих залов арсенала, где оружейники, созидатели мечей и кузнецы
брони обслуживали оружие Кровавых Ангелов. Ниже, через решетчатый настил он мог видеть
верстаки, где фигуры в робах склонились над болтганами и ракетными установками, ухаживая за ними
с нежностью родителей, нянчившихся с чадом. На верхнем уровне, вдоль прохода демонстрировалось
почтенное вооружение, многие образцы были закрыты пуленепробиваемыми панелями из
закаленного стекла или мерцанием защитных энергетических полей.
В этой эпохе еретиков и мутантов, ведьм и инопланетян, каждый Адептус Астартес шел своим путем, был живым воплощением гнева Императора. Они были Ангелами Смерти, все как один, фигурами из
легенд, широко шагавшими по всем полям сражений, чтоб противостоять всем, кто угрожает
безопасности Империума. И там где они проходили, им преклонялись. Рафен вспомнил миры, где
население падало на колени, почитая проходящих мимо Кровавых Ангелов. Он и его братья были
аватарами Бога-Императора Человечества и их облик, их броня, само оружие, все это было святой и
священной иконой.
Он видел вооружение, которое подчеркивало правдивость этого идеала. Болтер из конфликта за
Алконис, хорошо детализированная медная филигрань и платиновые завитки букв, обрамленные
золотом капли крови, вырезанные из красного нефрита, свисали на исполненных по обету цепях с
рукояти и дула. Цепной меч с ручкой, обернутой задубелой орочьей кожей, каждый отдельный зубец
клинка нес на себе выжженное лазером слово из Вермиллионовой Литании. И там, столь близко, что у
него замерло дыхание, сдвоенный боевые ножи, которые принадлежали самому великому Ралдорону
и громовой молот, который был в руках боевого великомученика Зораэля в момент его смерти. Они
взирали на него, и он видел инструменты героев, которыми они ковали легенды на протяжении десяти
тысячелетий непрерывной войны.
Это были не просто устройства для убийства, но объекты религиозного мастерства. По-своему, они
были столь же целомудренны как мощи умерших святых или освященная книга молитв. Везде вокруг