Искупивший
Шрифт:
него были музейные экспонаты, менее древние из которых датировались эпохой Очищения,
некоторые были столь стары, что могли принадлежать временам до Эпохи Объединения. И все же, тут
не было реликвий, не в прямом понимании слова. Тут не было хрупких предметов, застывших во
времени, на которые можно было смотреть с расстояния и размышлять о том, что они ничего не стоят.
Каждое отдельное боевое оружие было готово к битве, всего лишь нужно было призвать их на службу.
Каждая
Это был арсенал, галерея смертельного искусства - и не было более подходящего места для ноши, которую он взял с собой.
– Тут, - сказал Криксос, останавливаясь перед пустым альковом. Эта секция коридора утопала в тенях, подсвеченная только полосками люмина в потолке. Что-то в глубинах и оттенках мрака беспокоило
Рафена. Он был столь стигийским, что даже его оккулобы не могли всмотреться в него. Криксос, кажется, не замечал и Рафен отмел эту мысль, вслушиваясь как технодесантник в открытую передавал
короткий импульс бинарного лингвакода. В ответ на звук, потайной шов в алькове заскрипел и отошел, роняя потоки собранной пыли. Внутри было ограниченное, похожее на крипту пространство, с низким
алтарем на котором виднелась серия креплений, явно предназначенных для титанового контейнера.
– Брат-сержант Рафен, - начал последнюю финальную формальность Криксос, - твое владение орудием
подошло к концу. Именем Регио и властью Магистра Клинка, я готов принять его. Отдашь ли ты мне его
добровольно, во имя вечного правления Императора, во имя чести Сангвиния?
– Я… - Теперь, когда пришло время сказать слова, Рафен почувствовал тот же самый тяжелый клубок
эмоций в груди. Как только он отдаст орудие, последняя ниточка связи между Рафеном и Аркио будет
перерезана. Отдать его было почти то же самое, что и предать память своего единокровного брата. Он
нахмурился; он никогда не позволит, чтоб это произошло. Отдай его, сказал сам себе Рафен. Ты
исполнил свой долг.
– Я добровольно отдам, - наконец произнес Кровавый Ангел и его руки скрестились на груди, чтоб
образовать аквилу.
– Так провозглашено, - сказал Криксос, не комментируя возникшую паузу. Он махнул сервитору и илот
приблизился к крипте.
– Оно наконец вернулось домой, - Рафен озвучил свои мысли, - после такого долгого отсутствия.
– Да, - голос появился из тьмы позади них, подобно вытащенному из ножен клинку, -
орудие принес домой тот, кто последний пролил им кровь.
Потрясенные Рафен и Криксос шокировано отреагировали, рука сержанта схватилась за кобуру болт
пистолета, серво-доспех технодесантника развернул дуло лазгана к источнику звука.
–
Черные волосы ниспадали на широкие плечи воина и намек на что-то - скрытая угроза - играла на его
губах.
– Милорд… - Тон Криксоса изменился и Рафен почти смог представить себе выражение смущения на
лице технодесантника.
– Я пришел, чтоб стать свидетелем, - ответил он на не заданный вопрос.
Вновь прибывший остановился перед Рафеном и Кровавый Ангел не отвернулся, когда
непоколебимый пристальный взгляд десантника опустился на него. Он понял, что смотрит в глаза
легенде; или, как сказали бы некоторые из его братства, кошмару.
Генное проклятье Кровавых Ангелов, смертельный недостаток был наследием их давно умершего
примарха и проявлялся в них в виде Красной Жажды и Черной Ярости.
Две стороны одной и той же траурной монеты, обе объединено подталкивали нормальных боевых
братьев к безумию берсеркеров, из которого не мог вернуться ни один, если их железный
самоконтроль незаметно ускользал. Рафена затронули края этой великой ярости на Сабиене и
воспоминания об этом моменте до сих пор холодили его сердца, когда он возвращался к нему. Он
взглянул в пропасть, глубоко в своей душе и отпрянул от края, пока не стало слишком поздно - но не
многим так везло. Проклятье лежало на сердце каждого Сына Сангвиния, как на Кровавых Анеглах, так
и на преемниках… и некоторые заходили слишком далеко в безумии. Слишком далеко даже для
последнего шанса на искупление в Роте Смерти. Когда этот ужас забирал разум и душу боевого брата, оставалось только лезвие Топора Палача.
И это лезвие сейчас покоилось на плече стоящего перед Рафеном воина, того, кого они называли
Избавителем Потерянных, старшего капеллана.
– Я Асторат, - нараспев произнес он и в этот раз обнажил зубы, - твое имя известно мне, брат Рафен.
Асторат Мрачный. Имя похоронным звоном гудело в мыслях Рафен. Словно мифический призрачный
жнец из Старой Ночи, Асторат был Тем Кто Выбирает Павших, вечно путешествуя по галактике в
поисках той родни Сангвиния, которая потерялась в Ярости. Он носил мастерски сработанную броню
цветов кроваво-темно-красного, медного и золотого. Пластины напоминали узлы мышц, лишенные
кожи - Рафен видел подобный дизайн у лорда-псайкера Мефистона, но на этом похожесть двух
великих Кровавых Ангелов заканчивалась. Библиарий горел изнутри невидимым ощущением мощи,