Искупление
Шрифт:
– Это чё, по-вашему, я гоню?! Перебрасывай, лепила, а иначе…
– Что иначе?
– Ты ответишь за базар.
– Лицо не поведёт? – Варяг побагровел.
– Слышь, фраерок, я тебя за язык не тянул, а перебросить надо.
– Не, Варяг, со мной такой фортель не прокатит, а если я опять то же самое выкину, чё прикажешь с тобой делать?
– Ну, сука, раз так, сейчас буду тебя гасить. – Варяг вытянул из рукава заточку.
Но Вадим был не робкого десятка, не зря ходил на самбо несколько лет,
Первый выпад был отбит, и хата одобрительно загудела:
– Молодец, лепила, так его!
Варяг стал теснить, пытаясь загнать Вадима в угол, но тот его манёвр разгадал.
Нырнув под левую руку, Вадим резко выпрямился и ударом локтя в шею свалил Варяга на пол. Для того это было настолько неожиданно, что он рухнул как подкошенный.
– Ай да лепила.
– Хирург, однако, зараза, а по нему и не скажешь. Вадим подошёл к лежащему и привел его в чувство.
– Руку давай. Вот так, нечего на полу лежать.
– Я бы тебя добил.
– То ты, а это я. Запомни: добивать лежачего – это подло и низко. Хочешь, можем продолжить?
– Не, извини, я просто сгоряча вспылил, молодец, лепила, уважаю.
И всё. Забыли.
Но молва уже облетела зону, и смотрящий вызвал Варяга на разбор.
Помимо самого смотрящего присутствовали два вора в законе из Алчевска и Луганска.
– Слышь, Варяг, ты вроде не бык, и думалка у тебя кумекает. На кой тебе это надо было?
– В азарт вошёл, а тут ещё и лепила подлил масла в огонь, мол, лицо сотворю, ну я и вспылил.
– Ещё раз лепилу тронешь, не обессудь.
– Понял, Старик, извини, падлой буду. Занесло. Вадим тоже присутствовал на разборе.
– А тебя, лепила, предупреждаю, следи за метлой, иначе быть беде. С тебя за это причитается.
Спустя два года почему-то вспомнился медальон на шее у погибшего мужчины и фотография в нём. Где-то он её видел, но где, не мог вспомнить.
Пару раз были мать с отцом, ахали-охали, но делать нечего, ушли восвояси. Сестра письмо прислала, и всё. Дни протекали монотонно: штопал, лечил, а иногда и калечил. Кому пальцы изуродованные резал, а одному так руку оттяпал.
Но всё это было ерунда – из головы никак не выходило то милое девичье лицо на фото в медальоне. Но откуда оно?
Так прошло ещё четыре года. Часто приходил этот образ из медальона.
Уже под конец своего срока Вадим понял, кем могла быть эта девушка. Догадка подтвердилась вскоре.
– Бекетов, на выход. Лицом к стене, руки за спину.
В сопровождении конвоира через локалку шёл в комнату свиданий.
Давненько его никто не навещал. Шнырь прибежал и известил:
– А к лепиле гость!
Вопрос только – кто? Мать, отец, брат,
Знакомым до него уже не было дела.
Вдруг как вспышка это лицо, едва он вошёл в комнату. Вадим понял, кто к нему приехал.
– Но этого не может быть!
– Здравствуйте, вы меня не знаете.
– Отчего, я видел ваше фото в медальоне.
– Хорошо, тогда мне нет надобности представляться.
– И всё же.
– Марченко Ирина Максимовна.
Марченко, да, именно такая фамилия была у тех погибших из «пятерки». Значит, это их дочь.
– Простите меня, Ирина, если сможете. Мне самому, поверьте, нелегко, были планы, и всё рухнуло в одночасье.
– Вы хирург?
– Да, я работал в двадцатой больнице в Киевском районе.
– Знаю, где это, я местная.
– Теперь всё в прошлом.
– Отчего? О вас хорошо отзывались.
– Вот именно, а теперь представьте, через какое-то время я выйду отсюда со справкой, и куда? На меня будут косо смотреть, да ещё с пренебрежением.
Ирина пристально посмотрела на Вадима.
– Я слышала, вам предлагали откупиться.
Вадим спросил у Ирины разрешения закурить. Та была не против и, достав пачку «Мальборо», протянула Вадиму.
Взяв сигарету, он не спеша ее размял и только потом закурил. Глубокий вдох дыма привел его мысли в порядок.
– Да, намекали, но я из принципа отказался, да и денег тогда не было. Своим помогал. Если я не ошибаюсь, Ирина, вы не были на суде.
Девушка вытерла слезинку и тяжело вздохнула.
– К сожалению, на тот момент я была за границей и не могла быть на суде. Но за исполнением приговора следил нанятый мною адвокат. От него я знаю всё.
– Зачем вы пьяный сели за руль, неужели нельзя было вызвать такси?
– Тогда я не думал, теперь уже поздно.
– Эх вы, загубить разом четыре жизни. Это не глупо, это подло!
– Почему четыре? Свою и ваших родителей – это да, а ещё чью?
– Мою!
Это был крик души, больной, израненной слезами и страданиями души.
– Вашу, простите? Но у вас, Ира, всё ещё впереди. – На том они и расстались.
По окончании срока заключения Вадим вышел на свободу. Как говорится, с чистой совестью и справкой об освобождении на руках.
Солнце ласково светило, но в воздухе пахло прошедшим дождём. Осень. Жёлтая листва шуршала под ногами, мимо проехала машина, из окна которой лилось:
«Что такое осень? Это небо, плачущее небо под ногами».
Оглянувшись в последний раз на серые железные ворота зоны, Вадим зашагал прочь.
– Больше я сюда не вернусь, – дал он себе слово. Поймал попутку.
– До автовокзала подкинешь?
– Ага.
– Тока денег у меня…
– Че, тока откинулся?
– Да, а что, сильно заметно?