Искушение Анжелики
Шрифт:
— Кроме того, я умираю от голода, — в ее голосе послышался гнев. — Это уж слишком!
Не сказав ни слова. Колен ушел, вернулся с охапкой сушняка, разжег костер между трех крупных камней и снова исчез. Через некоторое время он пришел, держа в руках большого, только что вытащенного из воды омара, который возмущенно шевелил своими огромными клешнями.
— Вот нам и товарищ, который поможет скоротать время, — заявил он.
Он положил омара на горячие угли, ловкими движениями перевернул его несколько раз, пока тот из голубоватого не стал ярко-красным. Затем вскрыл обжигающе горячий панцирь и протянул Анжелике самую аппетитную
Колен смотрел, как она ест, околдованный неповторимой грацией ее движений, всегда узнаваемых и восхищавших его. Как же, наивный человек, он сразу не понял тогда, лишь увидев, как она ест, что это знатная дама!.. Уверенность, с какой она без малейшей неловкости держала в пальцах мясо омара, непринужденность, с какой она откусывала без малейшей вульгарности кусочек за кусочком, разве все это не свидетельствовало о воспитании, которое можно получить лишь за столом королей.
Анжелика ела с таким аппетитом и в то же время была так озабочена, что, казалось, и не замечала взглядов Колена.
Часто в Вапассу она мечтала о том дне, когда, вернувшись в Голдсборо, она в компании друзей, вместе с детьми зажарит омара или лангуста у подножья скал. Она и вообразить не могла, что нечто подобное произойдет в кошмарных сумерках этого вечера. Вапассу был далеко. Далеким стал и отец Верной, Джек Мэуин с его непроницаемым взглядом, в котором она различала блеск живых искорок симпатии к ней. А ведь это было вчера!.. Только вчера иезуит вещал своим вкрадчивым голосом: «Когда дьявольские замыслы пущены в ход, все идет очень быстро… Время останавливается… Все происходит вне времени…»
Всего три ночи назад она развлекалась и танцевала в Монегане, совесть ее была чиста, и ей не в чем было себя упрекнуть. А сегодня она рискует навсегда потерять любовь Жоффрея, а может быть, и жизнь.
— Я боюсь, — сказала она вполголоса. — Здесь полно нечистой силы. Я чувствую, как злые духи бродят вокруг нас, хотят нашей погибели.
Оперевшись на локоть, нормандец полулежал по другую сторону костра, не сводя с лее глаз. В зыбком свете костра она казалась такой несчастной и бледной, что он не находил слов.
Она поднялась и пошла к воде сполоснуть руки. Каким трудным был этот день, на исходе которого она появилась здесь, измученная, оглушенная, испытывая боль во всех суставах.
Ласковые и протяжные прикосновения волн вызывали у нее головокружение. Она вернулась, одергивая смятую юбку.
— Моя одежда пахнет кровью, порохом, потом несчастных и смертью… Я не в силах это вынести! Они умирали у меня на руках.
Она снова присела у костра, сама того не желая, поближе к нему.
— Расскажите мне, — сказал Колен, — что же произошло в Голдсборо и в бухте? Держу пари, что-то скверное. Это на мой корабль «они» напали?
— Да! И захватили его. Корабль сейчас в порту, полузатопленный. Половина ваших людей перебита, остальные либо ранены, либо взяты в плен… Вам конец, Золотая Борода! Вы не будете больше досаждать добрым людям… А где же были вы в это время?
Она и сама не ожидала, что вложит в эти слова столько злости и жестокости, столько желания в свою очередь посильнее уколоть собеседника.
Сидя у костра, обхватив руками колени, она напряженно вглядывалась в сторону Голдсборо, обуреваемая желанием оказаться там немедленно.
Туман
Временами, когда шум прибоя слабел, Анжелике казалось, что она слышит характерный шум порта, а порой видит мерцание огней и свет корабельных фонарей, более яркий и резкий, нежели свет маяков.
Что там происходит? Заметили ли ее исчезновение? Ищут ли ее? «Ну и ладно,
— говорила она себе, — все равно я погибла.., погибла!»
Колен сидел молча, будто подавленный ударами судьбы и жестоким рассказом Анжелики о страшных для него новостях.
За их спиной поднималась огромная бесформенная луна, окруженная золотистым ореолом тумана. Ее свет серебрил лениво бегущие волны и песок пляжа, преодолевая свет умирающего костра. Анжелике показалось вдруг, что она различает человеческие фигуры, которые двигались между скал и выбирались из волн на берег. В ней вспыхнула надежда, смешанная со страхом. Но то была лишь небольшая стайка тюленей, которые, немного порезвившись, ушли в море, испуганные, наверное, присутствием людей на их излюбленном пляже. Их отрывистое жалобное тявканье, постепенно удаляясь, смолкло.
Никто не появится этой ночью на острове Старого Корабля. Анжелика переживет с Коленом одну из тех особых ночей, ночей одиночества в целом мире, которые знакомы лишь беглецам, всеми отверженным, осужденным и преследуемым любовникам, какими они были когда-то в пустыне. Ночей нежности и страха, когда осознание враждебности окружающего их мира сближает разбитые сердца и трепещущие тела.
Колен Патюрель шевельнулся.
— Итак, я все потерял, — сказал он, как бы обращаясь к самому себе. — И это во второй раз… Нет, в третий… А может быть, даже в четвертый. Такова уж жизнь джентльмена удачи и бедного матроса… Выйти в мир… По голубым волнам. Далеко, далеко. Выиграть один раз, другой. И вдруг встречный корабль, внезапный порыв изменившего направление ветра, и жизнь летит кувырком, начинается новый цикл… Двенадцать лет плена в варварской стране… Побег, новый старт, восстановленное богатство… И снова полный крах…, Остается ждать смерти… Или некоей другой жизни?..! Последней песчаной отмели, где больше нет никого и всему конец.
Анжелика слушала этот монолог, и сердце ее сжимали смутные угрызения совести.
— Вас я тоже потерял, — продолжал он, поднимая на нее взгляд своих потрясающе голубых глаз, перед которым она чувствовала себя совершенно беззащитной. — Раньше вы были со мной, ваше присутствие, мечта о вас, лицо женщины были моим богатством. Сегодня все исчезло.
— Колен! Колен! — вскрикнула она, — мой дорогой друг, вы меня истязаете. Выходит, я причинила вам столько горя, а ведь я вас так любила. К чему эти сетования?.. Я их не стою. Вы обожествили какое-то из ваших воспоминаний и только понапрасну терзаете свое сердце. Я лишь обыкновенная женщина, чья дорога пересеклась с вашей, как пересекаются пути многих и многих женщин с путем моряка… И я спрашиваю себя, что же вас привлекло в той несчастной женщине, какой я была, с обгорелой кожей, грязными ногами и иссохшим телом, которая с трудом тащилась по камням, сдерживая своей слабостью ваше движение…