Искушение чародея (сборник)
Шрифт:
— Уберите зверя!
— Руслан, фу…
Мы могли бы догадаться: это был Федька Митяев. Именно он ехал с Днем-Добрым, когда того скрутил артрит. Меня сбило с толку, что он уступил место после приступа болезни… Или все же до?.. И День-Добрый просто спутал причину и следствие.
— Поднимайся… — велел Федьке Сорокалет. — И не вздумай ныть.
В начале пятого горизонт посветлел. Втроем мы сидели на лавочке в парке.
Сорокалет вертел в руках прибор — размером с мыльницу с двумя
Сорокалет выбрал одно изображение, и, поднеся прибор к массивной чугунной урне, стоящей около лавочки, нажал кнопку. На ладонь высыпался какой-то желтый порошок.
— Сера, — пояснил Сорокалет. — Шестнадцать протонов. Содержание в чугуне — около пяти грамм на сто кило.
— Где ты его взял? — спросил я, указывая на прибор.
— Нашел в кабине «Чертового колеса» в ЦПКиО, — ответил, всхлипывая, Федька.
— И что, так просто разобрался?
— Да чего тут разбираться? — ответил Сорокалет. — Во всей вселенной атомы золота выглядят одинаково. Это еще хорошо, что он извлекал из организма золото, а не железо, — оно для человека куда важней.
Немного помолчали.
— А с вором что делать будем?.. — спросил Сорокалет. — У вас при Доме Пионеров, кажется, впору открывать детскую комнату милиции.
Федька всхлипнул громче.
— Эти случаи проработаем на пионерском собрании…
Когда мы шли к усадьбе, уже светало. За рекой пели петухи, и кто-то недремлющий ударил в колокол, извещая мир о начале нового трудового дня.
Колокол звучал глухо, словно был отлит из свинца.
— Ты не золото украл, ты звук украл у колокола! — зло сказал Сорокалет.
Федька молчал.
Звук колоколу, тем не менее, вернуть удалось. Сорокалет провозился с прибором до обеда и установил, что с помощью прибора можно возвращать извлеченное вещество назад.
— И зубы можно вернуть? — спросил я.
— Я не уверен, Бабкин, но прибор, похоже, запоминает структуру до изменений. Удивительная вещица!
Сорокалет желал немедленно вернуться в Москву и уже набирал по межгороду ассистентов, чтоб те собирались и готовили лабораторию.
В столицу мы попали лишь к вечеру и заехали по пути в Дом Пионеров к Дню-Доброму, где задержались попить чай и перекусить.
— Безусловно, надо узнать, какова мощность прибора, какие максимальные объемы он может переработать, — рассуждал Сорокалет, расхаживая между приборами в секции радиодела. — А также откуда он получает энергию для работы.
Это было разумно. Ведь прошлая наша инопланетная находка, проработав четырнадцать дней, сломалась на пятнадцатый. Я говорю о саквояже, который умел похищать мысли и эмоции. Видимо, мы слишком увлеклись извлечением из окружающих ненависти, неуверенности, сомнений…
— Но вообще, коллеги, открываются невиданные возможности. Митяев был неуч. В речной или морской воде золота содержится около четырех килограмм на кубокилометр. И извлекая драгоценный метал оттуда, он бы никогда не был бы пойман.
Возможности и правда восхищали: мир, в котором нет больше недостатка в редких материалах. Мир, где возможно получение идеально чистого вещества: ведь абсолютно чистое железо ценится гораздо дороже драгоценностей.
Ответно можно было бы получить любой сплав — хотя для этого следовало еще поработать с прибором…
…И тут кто-то в комнате откашлялся.
Мы втроем подпрыгнули.
Кто-то откашлялся еще раз, заговорил:
— Простите, но этот прибор придется вернуть.
Говорил, но не показывал телевизор. Тот самый «КВН-49», не подключенный к электросети и лишенный некоторых деталей.
— Простите, — осторожно спросил День-Добрый, уставившись на телевизор. — А вы, собственно, кто?..
— Мы были на Земле, в Москве с экскурсией и потеряли эту вещь. Нам пришлось возвращаться к вам от Порциона. Это, между прочим, десять ваших световых лет.
Я расстроился: по-честному следовало отдавать. Иначе чем мы будем лучше Федьки.
Но День-Добрый был совершенно иного мнения.
— Я не отдам! — он прижал прибор к себе. — Это как минимум Нобелевская премия! А то, наверное, и две! Да это несправедливо, в конце концов, — если бы не ваш прибор, мой нутроскоп был бы вполне цел!
— Это нечестно с вашей стороны, — ответил телевизор.
— Ну! — ответил День-Добрый. — Сейчас вы будете говорить о том, что человечество не доросло до прибора, что мы превратим все в оружие.
— А разве не так?.. Что стоит извлечь из вашего тела, скажем, весь азот? Или превратить броню в труху?.. Примеси бывают и вредные. Очень вредные. Мы не можем вам оставить прибор.
— Мы — хорошие… — заметил я.
— Может быть. Но подумайте вот о чем. Пройдет еще немного времени, и вы вступите в отношения с другими цивилизациями. К вам они уже сейчас присматриваются. Мы вернемся к себе, и нас будут спрашивать: как там земляне? А нам придется ответить, что вы по-прежнему жадные и не желаете отдавать то, что попало к вам в руки?
Это был довод.
У меня с Сорокалетом имелся опыт общения с инопланетянами, и он был неприятен. Впрочем, полагал я, инопланетяне, как и люди, могли быть разными.
Я взглянул на Сорокалета.
Тот расстроенно кивнул:
— Надо отдавать…
— Если вас интересует мое мнение — я против, — ответил День-Добрый.
— Двое против одного, — подытожил я.
— Скажите… — спросил Сорокалет невидимого собеседника. — Вы можете восстановить сгоревший прибор? Вернуть золотые зубы их владельцам?