Искушение чародея (сборник)
Шрифт:
Вечером я повел госпожу Койрыто на прогулку. Мы выбрались на улицу, миновали забор госпожи Рыйло, на котором написано: «Осторожно! Злой любимец Виталий Петрович», и поравнялись с домом госпожи Сеймечко. В этот момент я ее и увидел. Девушку без ошейника и без поводка, черноволосую, миниатюрную, смуглую, с родинкой на бедре — высоко, почти в паху. Девушка окинула меня взглядом, улыбнулась, и я сразу понял, что ей понравился. Еще бы: я прекрасно сложенный блондин, синеглазый, кудрявый, кожа у меня гладкая и белая, без всяких следов загара, как у дворовых любимцев. И зубы ровные.
— Караул! Грабят! — зарычал из-за забора Виталий Петрович, едва девушка поравнялась с домом госпожи Рыйло.
— Кондратик! — окликнула меня госпожа Койрыто и дернула за поводок. — Что встал, мой хороший? Хочешь самочку, сладенький?
Я признался, что хочу.
— Нельзя, Кондратик, — строго сказала госпожа Койрыто. — Это дикая самочка, она наверняка заразная. Ничего, маленький, не расстраивайся, мы найдем тебе какую-нибудь чистенькую, из хорошей семьи. Господин Койрыто уже подумывал об этом. У вас будут детки, мы продадим их за денежку, и я куплю своему пусичке пирожок, а может быть, даже мороженое.
Я не ответил. Мороженое я очень люблю, но почему-то сейчас подумал, что хочу его гораздо меньше, чем девушку. И не какую-нибудь, а именно эту, с родинкой на бедре.
Утром вернулся Эрик и сказал, что штаб вынес главжабе смертный приговор и что исполнение возложено на нашу группу.
— О-хо-хо, — поежился дед Артем. — Ухлопаем его — жабы нас возьмут к ногтю.
Жабу так просто не убьешь. Пуля их, гадов, не берет, не говоря уже о холодном оружии. А вот зверствовать после убийства они начнут, как пить дать.
— Приказ штаба, — отрезал Эрик. — Не обсуждается. Сроку нам дали три недели. Необходимо разработать план.
Эрик по очереди оглядел нас и убрался к себе в каморку разрабатывать план. А мне стало не по себе. Одно дело воровство на фабриках или диверсии на дорогах. Другое — устранение, да не кого-нибудь, а самого главного мерзавца, здоровенного жабеня по имени Койрыто. Как, интересно знать, мы будем его устранять. Нас всего-то осталось пять человек, загнанных под землю, слабых, истощавших от голода и болезней.
Дед Артем подбросил сучьев в костер, сполохи пламени озарили наше жилище. Закопченную мозаику на стенах, здоровенные гладкие колонны, самодельные скамьи, кособокий стол. Сто лет назад здесь было метро, катились по рельсам поезда, и мирные люди дремали по пути на работу в вагонах. Поездов больше нет, вагоны разобраны на части и переплавлены в оружие. И рельсов почти нет, и трансформаторных будок, и эскалаторов. И уж точно не осталось мирных людей, ни единого. Всякий, кто живет под землей, — боец, с младенчества привычный к мысли о том, что в любую секунду может умереть.
План Эрик разрабатывал двое суток. Потом позвал меня.
— Значит, так, Ленка, — сказал он, глядя на меня исподлобья. — По всему получается вот что. На, полюбуйся на этого типа. Иван вчера его щелкнул.
Он протянул мне фотографию, черно-белую, с неважнецким разрешением. На ней был
— Да уж, — сказала я. — Красавчик. Кто такой?
— Твой будущий дружок.
— Что? — не поняла я. — В каком смысле?
— В том самом, — вздохнул Эрик. — Этот песик — главжабий любимец. Придется тебе его соблазнить.
Мне показалось, что он ударил меня с маху в лицо.
— Ты что же, — со злостью сказала я, — хочешь подложить меня под этого слюнявого щенка?
Эрик нахмурился.
— Другого варианта нет, — буркнул он. — Перетерпишь. В конце концов, не замуж же тебе за него выходить.
Сейчас ни у кого мужей и жен нет, есть только спутники. Попутчики на дороге к спонсорской пуле, гранате или газу. Вот и у меня был спутник. Карл, Эрика родной брат. Был, пока не напоролся на жабью засаду три месяца назад.
— Дрянь ты, — сказала я. — Ох, и дрянь же.
Эрик помрачнел лицом.
— Дрянь, — согласился он. — Сволочь я, Ленка, и чувствую себя сволочью. Но другой кандидатуры у нас нет. Не Машке же его соблазнять, гада этого.
Да уж. Одноглазой Машке, со шрамами во всю спину, соблазнить вряд ли кого удастся.
— Что ж, — сказала я с горечью, — стану шлюхой. Когда начинать?
— Завтра.
Ночью я вертелась в спальном мешке с боку на бок. Хотелось не то выматериться в голос, не то разреветься, а лучше все сразу. Лечь с этим бобиком, с малолетним жабьим лакеем. Да на него смотреть брезгливо, я таких, как он, ненавижу, мы все ненавидим. До такого даже дотронуться противно — разве что пинка дать. Холодный ком отвращения повис в животе и не давал уснуть. С тех пор, как погиб Карл, мне вообще никакого мужика не хотелось, даже нормального. А тут… меня замутило, стоило представить себя с этой карикатурой на мужика.
Наутро я нацепила бывший когда-то оливковым пыльник и вылезла из подземелья на свет божий. До жабьего поселения добралась к полудню. На подходе к городку пыльник сняла и прикопала под придорожным кустом. В жабьих поселениях люди одетыми не ходят: боятся эти сволочи, что в одежде можно спрятать оружие. Правильно боятся. До тех пор пока я не осталась нагишом, об этом особо не думалось. Зато теперь… До чего ж противно и постыдно оказалось вышагивать без единой тряпки на теле. Как мишень, в которую каждый встречный целится глазами.
С горем пополам, ежась от смущения, я отыскала дешевую столовку для людей, больше смахивающую на свинарник. Там и перекантовалась до вечера, кое-как свыкаясь с тем, что вокруг сплошь неопрятные голые мужики. К семи часам наконец выбралась на улицу, где было по-прежнему светло. Дед Артем рассказывал: ночь вообще не настанет, июньские ночи называют здесь белыми, светло будет, почти как днем. Странное такое, говорил, будет время. Ну, да тем, кто родился под землей и всю жизнь под ней прожил, один черт — белые ночи наверху или черные. А дед Артем толк в таких вещах понимает: в молодости он на фабрике у жаб работал, пока не сбежал.