Искушение чародея (сборник)
Шрифт:
— Ты лучше крокодила своего от дверей убери, мне в контору нужно, звонить будут. И-и-и… — он покрутил пальцем перед огромной, крутобокой кружкой, — завязывай. Попадешься когда-нибудь.
— Пивко, стало быть, не будете? Зря, — Михалыч поставил на прилавок пустую кружку, вытер о штаны руку и, сжимая в руке вторую — полную до краев, двинулся, широко улыбаясь, к катку.
— Что ты все веселишься, вот что ты веселишься? — продолжал кипятиться Корнелий Иванович.
— А почему бы и не повеселиться? Как известно, делу — время, потехе — час. А рабочее время еще
Удалов пару секунд молча наблюдал за всеми манипуляциями работника, потом в сердцах махнул рукой и быстро-быстро двинулся в сторону аварийного выхода.
— Сейчас допью и сразу начну работать, — вслед прокричал Михалыч, но Корнелий Иванович лишь еще раз рубанул рукой воздух и засеменил прочь. Михалыч гипнотизирующе посмотрел на пиво, с жалостью — вслед стремительно удаляющемуся начальнику, крякнул и решительно осушил кружку, еще раз крякнул и полез наружу. — Не дадут спокойно выпить перед началом рабочего дня, понимаешь, — добродушно проворчал он себе под нос. Но Корнелий Иванович исхитрился услышать ворчание.
— Работать нужно, работать! — он вновь резанул рукой воздух сверху вниз.
— Так разве ж я не работаю, Корнелий Иванович? — удивился Михалыч. — Пива только в жару такую выпить хотел…
— Пива? — Удалов на мгновение даже дар речи потерял от наглости подчиненного. Что уже он ни делал, но ничего поделать не мог: Михалыч пил пиво, пьет и будет пить, хоть тресни. — Разгильдяй ты, Михал Михалыч, я тебя в милицию сдам!
— Да разве я не работаю? Пива чуток выпил, так жарко же, Корнелий Иванович. А так все в полном ажуре.
— А машина не мытая? — брякнул Удалов.
— Да как же не мытая-то?
— Вон, что это такое? — потыкал пальцем в передний цилиндр-каток Корнелий Иванович. — Что за огромная жвачка? А потом будем удивляться, что за пятна на асфальте? — он дотронулся пальцем до грязно-розового пятна, и то вдруг резко поменяло цвет на зеленый, перелилось всеми цветами радуги и осыпалось под пальцем разноцветной блестящей пылью.
— Да где грязь-то? — подошел к нему Михалыч. Удалов вдохнул, в носу защекотало, и он громко чихнул. — Будьте здоровы, Корнелий Иванович, а где грязь-то?
— Ты это видел? — спросил между чиханиями Удалов.
— Что? Грязь? Нет? А где она? Будьте здоровы — чего это вы расчихались? — посыпались из Михалыча вопросы. — А чего это вы так смотрите? Чего там? Может, вам пива выпить? Вы попробуйте, пивко хорошее, вкусное…
Корнелий Иванович удивленно посмотрел на Михалыча, промычал что-то неопределенное и вдруг совершенно отчетливо понял, что он и в самом деле хочет пива. Он хочет пива? Просто неимоверно хочет, все мысли о холодном, сводящем зубы, пиве, с обильной пеной, в высокой граненой кружке, с большой полукруглой ручкой сбоку.
Елена Анатольевна, секретарша Удалова, нерешительно помялась в дверях.
— Да,
— Корнелий Иванович, мне нужно уйти сегодня, разрешите? Из школы позвонили, опять сын…
— Так идите, — не дослушал ее Удалов. — Дети — наше все. Идите, Елена Анатольевна, идите, я как-нибудь сам.
— Спасибо, — она собралась выйти, обернулась. — У вас сегодня звонок от Сесенова, по поводу поставки кирпича на стройку, — напомнила она. — Он опять будет тянуть время…
— Не волнуйтесь, Елена Анатольевна, я решу все проблемы, — пообещал Удалов.
— Все пользуются вашей добротой, Корнелий Иванович! — заметила секретарша и вышла.
— Все пользуются моей добротой! Все пользуются моей добротой, — словно мантру повторял Удалов. Он знал это слабое место, «любимую мозоль», как он сам называл это свое качество, но ничего не мог поделать — все пользовались его добротой. — Все… пользуются… моей… добротой… Пора с этим что-то делать. Никто не… — но договорить не успел — зазвонил телефон. — Удалов слушает! Да-да, Василий Никифорович, да, кирпич нужен срочно! — в ответ трубка что-то активно заверещала, Корнелий Иванович даже отодвинул ее от уха.
«Никак не получится, — кипятилась телефонная трубка, — дорогой ты наш Корнелий Иванович, большая поставка… Через две недели… Ты же сможешь подождать? Ведь скажи, можешь. Можешь!» — и замолкла, так как знала, что вот ждать-то Удалов и не может. Но Корнелий Иванович улыбнулся, прижал трубку к уху и радостно ответил:
— Да, конечно, через две недели, значит, через две недели. Ничего страшного. Да, до встречи, Василий Никифорович! — Удалов положил трубку на аппарат и ошарашенно уставился на нее. Какие две недели? Все сроки уже прошли! Как он это сказал? Как даже ОН мог это сказать? И ведь в мыслях не было не согласиться с Семеновым… Он, конечно, безотказный, но не до такой же степени? Корнелий Иванович почесал переносицу, собираясь с мыслями, когда в дверь грохнули, и в кабинет вошел Михалыч.
— Я в таких условиях работать отказываюсь… Дорогой ты мой человек, жара такая, что все просто плавится.
— Пил бы лучше меньше, — буркнул под нос Удалов, но Михалыч услышал.
— Я может с горя пью, — с вызовом заметил Михалыч. — Что премию мне не выписывают. — Корнелий Иванович лишь рукой махнул в ответ, но Михалыч уже разошелся. — Вы выпишите мне премию, выпишите! Я сразу перестану.
— Михаил Михайлович! Я вас прошу…
— Не, вы выпишите… — продолжал канючить Михалыч. — Я сразу исправлюсь. Выпишите мне премию…
— Да ты же все равно пить будешь! — криво улыбнулся Удалов. Но рука уже сама тянулась к ручке в нагрудном кармане пиджака. Он был уверен… да что там уверен! Уверен, это есть доля сомнений, но ты все же считаешь, что все будет так, а тут Корнелий знал, знал, что работник его обманывает. Получит деньги и тут же пропьет их с сотоварищами. — Выпишу! — неожиданно согласился он. У Михалыча даже лицо вытянулось — просил-то он без особой надежды на успех, так, в никуда просил. — Выпишу, раз ты обещаешь…