Искушение чародея (сборник)
Шрифт:
— На катке? Но этого не может быть! — Грубин умоляюще взглянул на Минца. — Просто не может быть! У меня же и образования нет! Но… Лев Христофорович, я, кажется, знаю, в чем здесь дело…
— Да? И в чем же? — поинтересовался Лев Христофорович.
— Я философский камень делал … — зажмурившись, выпалил Грубин.
— И как? — прищурился Минц.
— Как видите… Раны он не заживлял… Ну, я его в окно-то и выкинул, а там как раз каток ехал. Он его и переехал… — виновато засопел Грубин и тут же гордо вскинул голову: — Но ведь получилось! Получилось! Корнелий Иванович вдохнул пыль и сам стал этим… — он помахал
— Его, может, еще на опыты сдать надо… — взорвался Минц. — Ты понимаешь, что ты наделал?
— Не надо меня на опыты, — испугался Корнелий Иванович. — Просто сделайте меня, как раньше, а?
— Тихо! — одновременно приказали Саша и Минц. И Удалов послушно замолк.
— Я тебе говорил, что без образования в науке делать нечего? Говорил… что ж ты наделал? — укоризненно посмотрел на друга Минц. — Он желания исполняет собственными руками! Чужие желания — своими руками.
— Но ведь, Лев Христофорович, вы это сможете исправить?
— Смогу, — просто согласился Минц. — Смогу. А ты заодно посмотришь, как работают настоящие профессионалы. Корнелий Иванович, мне у вас кровь взять нужно. И хорошенько подумать…
Удалов молча протянул руку, отчаянно моргая глазами.
— Ох, боже мой. Говорите, Корнелий Иванович, говорите, — сообразил Минц. — Нужно быть осторожнее при вас, а то так что-нибудь брякнешь… идите домой, отоспитесь. Как только будет готово, я дам знать.
— Я завтра зайду, узнаю, как дела? — жалобно, с надеждой спросил Удалов.
— Да. Нет! Завтра у меня гости, — вспомнил Минц, — будет сам Орехов, артист, кумир женщин в возрасте от 18 до 100, мне будет некогда.
— А как же я? — позволил себе напомнить Удалов. — Кирпич же…
— Я знаю. Послезавтра приходите, оба, — решил Минц. — К этому времени все сделаю.
Через два дня гордый Минц продемонстрировал Удалову и Грубину маленькую пробирочку с голубоватой жидкостью.
— Здесь антидот, так сказать, — довольным голосом пояснил он.
— Что? — не понял Удалов. — Антидот? Из чего?
— Не из чего, а из кого! Из комара, — и Минц радостно захихикал. — Подумать только — из комара. Я перепробовал все. Человека — себя то есть. А что делать? Наука требует жертв. Собаку, кошку, рыбку, даже мух. Ни-че-го… И вдруг — смотрю, комар летает. Вот его, думаю, еще не пробовал. Кинулся ловить, Орехов сначала перепугался, думал, я умом тронулся. Пришлось объяснять — без подробностей, конечно, — что это для опыта. Проводил его и взялся за дело. И вот он — результат.
— Выжимка из комара? — уточнил Удалов.
— Не совсем, конечно, но мысль верная. Теперь это нужно выпить и дело в шляпе. Пейте! — он протянул Корнелию Ивановичу пробирку. — Не бойтесь, не ядовитая. Смелее!
Дрожащими руками Удалов поднес пробирку к губам и одним глотком опустошил.
— Ну… попросите у меня что-нибудь? — умоляюще поглядел он на Минца.
— А проползите-ка под столом, уважаемый Корнелий Иванович, — развязно предложил Грубин.
Удалов поддернул штаны, присогнул колени, а затем резко выпрямился.
— Да что вы себе позволяете?! Сами там ползите!
— Работает! Лев Христофорович, работает! — в восторге заорал Саша. — Вы — гений!
— Ну, я всегда
— Да, да. Теперь могу, — Удалов сиял, как начищенный самовар. — Спасибо вам, дорогой вы мой! Спасибо! Я пойду.
— Но если вдруг что, вы приходите, — Минц проводил гостя до двери.
— Если — что? — перепугался Корнелий Иванович.
— Ну, это просто образное выражение такое.
— А-а-а, — протянул Удалов, — тогда, если что — обращусь, — пожав хозяину руку и махнув Саше, вышел.
Он шел под дождем, не замечая его. Все казалось Корнелию Ивановичу особенно прекрасным сегодня. И дети, прыгающие по лужам, и машины, несущиеся по улицам, и улыбающиеся ему женщины, идущие навстречу… все улыбающиеся женщины, идущие навстречу. Они улыбались, строили глазки, а одна особо активная молодая особа лет двадцати пяти даже прижалась к нему в автобусе. Правда, справедливости ради стоит заметить, в автобусе было много народу, поэтому Корнелий Иванович справедливо не придал этому значения. Единственно, что немного удивило, — почти все женщины из автобуса вышли вместе с ним и пошли следом. Но Удалов шагал слишком быстро, и скоро женщины остались позади. В остальном же день ничем не отличался от всех предыдущих.
Елена Анатольевна, как обычно, принесла бумаги на подпись. Как всегда, подавала их начальнику через стол, но чем больше она находилась в кабинете, тем необычнее себя вела. Сначала она просто поправляла прическу, и без того идеальную, затем стала одергивать юбку-карандаш, потом расстегнула верхнюю пуговку блузки. А потом произошло вообще нечто невообразимое, отчего Корнелия Ивановича сначала обдало жаром, а потом резко — холодом.
Елена Анатольевна обошла стол и встала за спиной шефа. Подавая бумаги, она склонилась вперед, отчего бок ее прижался к плечу начальника, и стала по одной выкладывать бумаги на стол перед Удаловым. Корнелий Иванович сдвинулся влево, бок Елены Анатольевны проследовал следом. Удалов подвинулся еще немного, Елена Анатольевна не отставала. В конце концов отступать стало некуда — колено Удалова уперлось в боковую стенку стола.
— Елена Анатольевна, с вами все в порядке? — смущаясь, спросил он верную секретаршу.
— Ах, Корнелий Иванович… — прошептала та, заливаясь краской, собрала бумаги и, кокетливо виляя бедрами, стремительно вышла из кабинета.
Удалов на секунду завис в раздумьях. Явно что-то происходило. Но он никак не мог нащупать ниточку, которая привела бы его к решению проблемы. А тут еще Елена Анатольевна, томно вздыхая, сообщила по селектору, что к нему посетительница.
Посетительница влетела в кабинет раскрасневшаяся, явно настроенная на эмоциональный разговор, решительно пробежала до самого стола начальника стройконторы, не забыв от порога представиться: «Надежда Синевратова, председатель ТСЖ № 3» и вдруг стушевалась. Лицо ее резко побледнело, а затем щеки внезапно залились свекольным румянцем. Она поправила прическу (при этом движении Удалов замер), одернула юбку (Удалов затаил дыхание) и разгладила складочки на блузке на груди (тут Удалов непроизвольно повернул стол одним боком ближе к стене, а сам повернулся спиной в другую сторону, облокотился о столешницу).