Искушение Модильяни
Шрифт:
Полчаса пролетели незаметно, и все же, перед тем как войти в церковь Воскресения Словущего, Наталья постояла несколько минут, любуясь архитектурой здания.
На отпевание Елены Визировой собрался весь бомонд. Не то чтоб это было очередным развлечением или глубокой народной скорбью, но телеведущую знали очень многие и попрощаться с ней – не только повод шикануть новым автомобилем или нарядами, но и единственная возможность проявить искреннее сочувствие.
Полированный дубовый гроб с латунными накладками стоял на специальной подставке.
Крышку гроба не открывали, видимо никакие гримеры не брались привести в более-менее пристойное состояние обгоревший труп. Был
Все пришедшие уже держали в руках горящие свечи. Наталья зажгла и свою.
– Благословен Бог наш всегда, ныне и присно, и во веки веков, – начал священник заупокойную молитву.
Наташа задумчиво посмотрела на настенную роспись. А потом снова перед глазами возникли картинки из недавнего прошлого: отель, вечеринка, горная дорога… Успех, деньги, любовь к жизни, искушения, беззаботность и такой печальный конец. Наталья тяжело вздохнула. Разве это справедливо?
– …Во блаженном успении вечный покой подаждь, Господи, усопшей рабе Твоей Елене и сотвори ей вечную память, – пропел диакон.
Хор трижды повторил последние слова, и отпевание завершилось.
Началось прощание. Наталья впервые увидела родителей Елены, первыми обходивших гроб. Еще совсем нестарые люди, но горе превратило их в стариков. А вот и Визиров. По его плохо выбритым щекам катились слезы, он театрально прижался к кресту на крышке гроба и громко, со всхлипами, стал просить прощения за нанесенные покойнице обиды. Кто-то потянул его в сторону, подвел к руке священника. Алексей, будто ничего не видя, приложился к ней и, обхватив голову, отошел.
Ваганьковское – не столько место скорби, сколько некрополь-музей. Могилы писателей, спортсменов, художников, артистов – посещаемые и ухоженные или, наоборот, всеми забытые и заброшенные… Наталья бродила между ними, занятая своими невеселыми мыслями.
Наталья подошла к гробу одной из последних. Положила букет нежных роз. Грустно покачала головой.
Запел хор, гроб вынесли из церкви, и траурная процессия медленно двинулась в глубь кладбища. Скорбные лица заметно оживились. Трое весьма солидных мужчин начали тихо переговариваться о чем-то, явно не относящемся к прошедшей церемонии. Человек пять, и вовсе не стесняясь, разошлись в стороны и с нескрываемым любопытством поглядывая по сторонам в поисках могил известных людей или знакомых. Наталья понимала, что это общее оживление – вовсе не черствость и толстокожесть всех участников действа, а просто вполне закономерная реакция на только что пережитое. Да и вообще, отпевание имеет не столько печальный, сколько трогательный и торжественный характер, в нем нет места гнетущей душу скорби и безнадежного отчаяния. Даже одежда священника светлая, а церковный чин не усиливает скорбь, не возбуждает безудержного плача. Тем не менее такое нескрываемое равнодушие к чужой смерти возмутило ее не меньше, чем показное Визировское витийство.
Однако спектакль еще не закончился. Когда гроб начали опускать в могилу, Визиров взвыл как заправская плакальщица в классической греческой трагедии, бросился к открытой могиле, будто намереваясь быть погребенным вместе с Еленой, но был, разумеется, остановлен. Тогда он бухнулся на колени, трясущимися руками вытащил из-за пазухи черный
Рядом кто-то потрясенно ахнул, за спиной раздался сдавленный вскрик, а Наталья лишь досадливо поморщилась. Какая низкопробная мелодрама, пусть даже и искренняя.
Над могильным холмиком поставили добротный крест. Рядом уложили цветы и фотографию Елены. Рыдающего Визирова подхватили под руки двое дюжих молодцев и осторожно повели к выходу.
Наталья уже открывала дверцу машины, когда кто-то осторожно дотронулся до ее руки.
– Пройдемте, девушка, – прошептали над ухом.
Она вздрогнула и стремительно обернулась.
Перед ней стоял улыбающийся Владимир.
– Извини за глупую шутку, – жизнерадостно сказал он. – Уж больно ты грустно выглядела, хотелось развеселить. И первое, что пришло в голову, – этот дурацкий розыгрыш.
– Да уж, – сразу же успокоившись, усмехнулась Наташа, – шутка действительно дурного тона. Впрочем, здесь этим все грешат. Ты ведь, наверно, видел, какую оперетку Алексей устроил?
– Нет, только в самом конце подошел… Подвезешь меня до управления?
– Конечно.
Она вывела машину со стоянки и покосилась на Владимира.
– А ты как тут оказался?
– По долгу службы, – неопределенно ответил он.
Наталья обиженно отвернулась.
Не очень-то ей и нужны его секреты, хотя, если дело касается рисунков – а ведь ясно, что именно так, – мог бы и рассказать что-нибудь. В конце концов, ведь только благодаря ей он узнал, что существует еще целая серия подделок.
А он молчал вовсе не потому, что сохранял некую служебную тайну. Никакой тайны попросту не было. Был тупик. И оттого, безо всякой надежды, Воронцов заглянул сюда, благо был как раз неподалеку: вдруг хоть что-то всплывет чудесным образом. Не всплыло. Чуда, как и следовало ожидать, не произошло.
Как назло, сейчас все улицы были забиты пробками. Машина двигалась как черепаха. Наталья зевнула и для того, чтобы прервать затянувшуюся паузу, сказала:
– Знаешь, я на кладбище видела очень любопытную могилу Соньки Золотой Ручки. Она действительно так популярна?
– Сонька жила обманом, поэтому спустя сто лет мы почти ничего не знаем о ней достоверно, – ответил Воронцов. – А в тюрьму попала из-за мужчины, взяла на себя вину молодого любовника.
За мостом пробка рассосалась, и Наталья прибавила скорость.
– В общем, мексиканская мелодрама, – подвела итог Наталья.
– Воровской мир любит романтические истории, – согласился Владимир.
– Но эту сентиментальную даму все-таки посадили.
– Да, хотя на самом деле даже начальство Сахалинской каторги не было уверено, что срок там отбывает именно Соня, а не подставное лицо. Во всяком случае, с Сахалина она бежала трижды. В первый раз ее просто вернули и пожурили, после второго – заковали в кандалы, это была первая закованная женщина в истории каторги! На третьей попытке, совершенной то ли в одиночку, то ли с любовником-убийцей, Соня сломалась, смирилась и стала содержательницей квасной, развлекала местных жителей. А последние годы доживала в Москве у дочек, которые успешно выступали в оперетте. И когда чекисты расстреляли ее любовника, ездила по улицам в открытом авто и разбрасывала деньги на поминки мужа. Но это уже легенды чистой воды, такой же чистой, как те бриллианты, которые она воровала.