Искушение Торильи

Картленд Барбара

Конюхи, приезжие и местные перекрикивались друг с другом, а хозяин гостиницы сновал туда и сюда со счетами, на выписку которых, должно быть, потратил полночи.

Не забыв о щедрых чаевых, маркиз спешно отъехал, чтобы выбраться на дорогу прежде, чем движение станет оживленным; до следующего места назначения ему предстояло преодолеть неблизкий путь.

День складывался удачно. Заказанной Гаррисом ленч, которым Хэвингэм насладился в очередной почтовой гостинице, оказался тем более приятным, что был сдобрен великолепным

кларетом, купленным слугой у местного землевладельца. Маркиз приобрел несколько дюжин бутылок и велел отослать их на юг, несколько увеличив тем самым и без того внушительные запасы вин, хранившихся в его погребах.

Он даже решил угостить им принца, считавшего себя знатоком по части горячительных напитков.

Путешествуя, маркиз задумал устроить небольшой, но веселый обед, за которым гостям будут предложены самые разнообразные вина и непременно шампанское, особенно ценимое принцем.

Он уже составил в уме список гостей и даже меню, но вдруг вспомнил о своей будущей жене. Как поступить, если леди Берил захочет присутствовать на подобной вечеринке?

В конце концов маркиз решил, что присутствие женщины на обеде, где предметом общего интереса будут вина и яства, несомненно, окажется нежелательным.

А потом пришел к заключению: чем раньше Берил поймет, что во время холостяцкой вечеринки ей следует самой позаботиться о себе, тем будет лучше.

Думая о своей суженой, Хэвингэм вспомнил, как была разочарована маркиза, узнав о его выборе.

Он предвидел это, еще отправляясь на север, однако не мог забыть печаль в глазах матери.

«Ничего, женюсь, и она снова будет счастлива, — старался ободрить себя Хэвингэм, — а когда у нас родятся дети, ей будет кого любить и пестовать».

И тут он впервые осознал, что образ жизни, который вела до сих пор Берил, едва ли способен вызвать к ней расположение матери.

Он ведь сам называл ее душой каждого приема.

Берил всегда была окружена толпой восхищенных обожателей: они реагировали на каждую ее шутку, явно преувеличивая ее наклонности к остроумию.

И как бы в утешение себе маркиз подумал; «У нас одинаковые вкусы и жизненные принципы».

Чем не основание для брака?

Близился вечер, однако до «Георгия и Дракона», где маркиз собирался остановиться, надо было еще ехать и ехать.

Огибая поворот узкой, обсаженной зелеными изгородями дороги, Хэвингэм заметил впереди какое-то движение.

Он немедля осадил свою упряжку на полном ходу.

— Там что-то случилось!

— С дилижансом, милорд; — сказал Джим.

Они подъехали ближе. Дилижанс накренился набок под немыслимым углом с левой стороны дороги. Он только что столкнулся с каретой, возле которой метались две ошалевшие лошади.

Заросли изгороди не дали экипажу перевернуться, но привязанный к крыше дилижанса багаж оказался на дороге. Вокруг

него с писком сновали белые цыплята, выбравшиеся из корзинки.

Жалобам птенцов вторило блеяние зашитой в мешок овцы, лежавшей вверх тормашками на травянистой обочине.

Вокруг раздавались причитания женщин и проклятия мужчин. Владелец кареты, разъяренный джентльмен средних лет, на чем свет стоит ругал кучера дилижанса.

Последний при активной помощи кондуктора отвечал ему тем же.

Маркиз не долго взирал на эту суматоху.

Проехать было невозможно, и, поскольку никто не собирался что-либо предпринимать, он передал поводья конюху.

Не торопясь сошел на дорогу и чистым, ясным голосом велел бранящимся немедленно закончить конфликт:

— Эй, вы, дураки, берите под уздцы своих коней!

Владелец кареты и кучер дилижанса удивленно воззрились на него.

— К лошадям! — еще раз приказал маркиз, неожиданно быстро добившись повиновения.

Бросив взгляд на мужчину, слезавшего с крыши дилижанса, Хэвингэм показал на тех, кто мог лишь высунуться в окно, не имея возможности выбраться из накренившегося экипажа.

— Все наружу! — распорядился маркиз. — А потом выправьте дилижанс, если не хотите провести здесь всю ночь.

Его решительность заставила мужчин взяться за дело.

Толстуха фермерша, выбравшаяся с их помощью первой, запричитала:

— Ой, цыпки мои… ой, мои бедненькие цыпки, всех передавят…

Она настояла, чтобы спасители сначала приняли у нее корзинку, где еще оставалось несколько однодневных цыплят, которых она, вероятно, везла на рынок. А затем стала выражать недовольство:

— Просто позор, как нас возят эти кучера! Чтой-то с ними надобно делать, вот что!

— Полностью согласен с вами, мэм, — поддержал ее маркиз.

Женщина вернулась к своим тревогам и цыплятам. Хэвингэм же сосредоточил внимание на пожилом джентльмене, который, содрогаясь от негодования, выбирался из экипажа и при этом утверждал, что в его теле сломана каждая косточка.

За ним последовали еще трое мужчин, и наконец маркиз увидел под несколько примявшимся капором овальное личико с огромными перепуганными глазами.

Торилья выбралась наружу с такой легкостью, что едва прикоснулась к рукам двоих мужчин, готовых предложить ей помощь.

Оказавшись на дороге, она взглянула вверх и заметила маркиза.

Румянец заиграл на ее бледных щеках, когда Хэвингэм снял шляпу с высокой тульей и сказал:

— С новым свиданием, мисс Клиффорд!

От смущения девушка не могла найти нужных слов, и, бросив на нее взгляд из-под ресниц, маркиз возобновил улаживание дорожного инцидента.

Лошадей, запряженных в карету, уже успокоили, Итоном, не допускающим возражений, маркиз велел их владельцу, джентльмену средних лет, отправляться.