Искушение Торильи
Шрифт:
— Мне он не кажется занудой! — воскликнула Торилья.
— Конечно, моя дорогая, но не все это понимают, — смягчилась Эбби. — А потому, забудьте обо всем, что видели здесь: вернитесь к светлой жизни, которая была у вас дома.
Последние слова Эбби сказала преднамеренно, и в синих глазах Торильи вдруг вспыхнул свет.
Девушка вспомнила, как счастлива она была в родной семье, среди благодатной деревенской природы, где крытые соломой домики утопали в цветущих садах.
— Обещайте мне, — потребовала Эбби.
— Не
— Для меня будет праздником уже то, что вы наконец повеселитесь.
Она посмотрела на дорогу и заметила вдали дилижанс.
— Вот он! — обрадовалась Эбби. — Ну что ж, в добрый час, моя дорогая. Наслаждайтесь каждым мгновением и забудьте обо всем грустном.
Обняв старую служанку, Торилья поцеловала ее в обе щеки.
— Спасибо, дорогая Эбби, за то, что ухаживаешь за папой. Я буду на свадьбе Берил лишь благодаря тебе.
— Передайте от меня ее светлости огромного счастья, — сказала на прощание Эбби. — Надеюсь, муж окажется достойным ее.
— Я тоже надеюсь на это, — ответила Торилья.
Дилижанс с грохотом остановился возле них. Его крыша была заполнена багажом, на котором разместились несколько пассажиров-мужчин. Кондуктор соскочил, чтобы поднять небольшой, с закругленной крышкой саквояж Торильи и, прежде чем открыть перед девушкой дверь, отправил его на крышу. Торилья заметила, что для нее на заднем сиденье осталась только узенькая полоска между двумя дородными селянами.
— До свидания, Эбби, — промолвила она и, поднявшись внутрь, стала извиняться за то, что ступает по ногам пассажиров.
Кондуктор забрался наверх, а Торилья, примостившись на сиденье, выгнулась вперед и помахала рукой. Эбби махала ей вслед. Она улыбалась, хотя в глазах ее стояли слезы. Кучер щелкнул кнутом, и дилижанс отправился дальше.
Глава 2
Маркиз Хэвингэм лихо направил великолепную четверку гнедых во двор гостиницы «Пелиган». Его дорожный фаэтон, сделанный по особому заказу, был легче и быстрее, чем другие повозки на дороге.
— Похоже, мы сегодня установили рекорд, Джим, — заметил маркиз.
— Превосходный результат, милорд. — Джим уже представил себе, как станет хвастаться им в пивной перед конюхами.
Маркиз недовольно оглядел заполненный модными колясками двор. Их здесь оказалось больше, чем он предполагал.
— Конечно же! — внезапно воскликнул он. — Донкастерские скачки! Я совсем забыл о них!
— Надеюсь, вашей светлости будет здесь удобно, — умиротворяюще произнес Джим. — Мистер Гаррис уже обо всем позаботился.
Маркиз нисколько в этом не сомневался, ибо послал камердинера вперед с багажом и мог рассчитывать по прибытии на самую уютную комнату и все необходимое для пребывания здесь.
Однако было ясно также и то, что скачки привлекут в городок знать из дальних и ближних окрестностей. А значит, в гостинице будут царить суета, шум и гам, слуги собьются с ног от всяческих хлопот и поручений. Всего этого маркиз, проведя целый день в дороге, хотел бы избежать.
Тем не менее предпринять что-либо не представлялось возможным, и, выходя из фаэтона, Хэвингэм уже почти сожалел, что не остановился у друзей, как сделал это, направляясь на север.
— К кому ты заедешь на обратном пути? — спросила мать, прощаясь с ним.
— Я решил ехать на юг как можно быстрее, — ответил маркиз. — Откровенно говоря, мама, большинство тех, у кого я гостил по пути сюда, оказались чрезвычайно скучными людьми.
Он не стал указывать на одну из причин своего недовольства. А состояла ома в том, что владельцы больших комфортабельных особняков, встречавшие его с таким гостеприимством, неизменно пытались пробудить в нем интерес к своим простоватым косноязычным дочерям. Эти маневры заставляли маркиза вспоминать об умудренных опытом, остроумных и соблазнительных женщинах, с которыми он проводил время в Лондоне.
К счастью, все они были замужем, и — что не менее важно — соблюдали правила игры: в их обществе ему не грозили обручальным кольцом, с точки зрения Хэвингэма, ограничивавшим свободу не хуже, чем пара наручников.
К тому же он был обручен с Берил Фернлей, и теперь навязчивое внимание к его особе вызывало крайнее раздражение.
Словом, добравшись до Харроугейта, он решил, что больше не даст никому повода испытывать его терпение.
— Но ты же ненавидишь гостиницы и отели, — удивленно заметила маркиза.
— Конечно, мама, но речь идет всего лишь о нескольких ночах, а Гаррис позаботится о возможных в данной ситуации удобствах.
— И все-таки я чувствую себя спокойнее, когда ты останавливаешься у друзей, — не унималась вдова.
— Нет, я не стану этого делать! — возразил Хэвингэм. — И не надо беспокоиться, мама, — я буду путешествовать инкогнито, как всегда.
Маркиз был знаменит как представитель высшего света, но особую известность он приобрел чуть ли не в каждом уголке страны как владелец конюшни с великолепными скаковыми лошадьми.
А посему, останавливаясь в гостиницах или на почтовых станциях, он пользовался одним из своих меньших титулов.
Вот и теперь Гаррис записал своего хозяина в «Пелигане» как сэра Александра Эбди, дабы избежать приставаний попрошаек, обычно досаждавших ему на скачках в Лондоне своими просьбами или же — в худшем случае — претензиями на дружбу, якобы сложившуюся во время войны.
Маркиз вошел в «Пелиган» со двора и обнаружил за дверью ожидавшего его Гарриса.
С камердинером был и старший конюх, также отправленный вперед, чтобы приглядеть за лошадьми.