Искушение ворона
Шрифт:
Не с тех ли самых пор в нем проявилось это пристрастие к Набокову? Клэр и Бишоп… Питеру была близка изощренная игра ума великого интеллектуала. Дубойс читал и перечитывал романы Набокова и все не мог уловить, как, в какой момент шахматные фигуры вдруг превращаются в людей, а люди совершают обратную метаморфозу… «И ферзь – соловей. Я тянусь к соловью…» Клэр. Я опять тянусь к соловью? Где жизнь? А где литература? Сами мы живем, своей жизнью, или по Набокову и Пастернаку? Ряд литературных ассоциаций опять привел его туда, куда входить он себе запретил…
Нет, он должен разгадать
Но каков их новый шеф? То, что было почти переварено целым ведомством, отнюдь не простачками, Хэмфри Ли Берч с первого же взгляда поставил под сомнение. И на чем основывались сомнения? На том, что слишком все съедобно. Порезано, отделено от костей, приправлено и расфасовано. Кушайте, господа из ФБР! Приятного аппетита!
А если пользоваться для сравнения шахматной доской, то опытный игрок сразу бы догадался: при такой расстановке фигур никакой игры нет. Кто-то расставил фигуры для шахматной задачки с очевидным решением. Мат в два хода. И фэбээровцы блестяще с задачкой справились, но настоящей шахматной игры не уловили.
Первый труп – помощник сенатора Фэрфакс. Пусть он будет ладьей. Лео Лопс. «Шестерка» Фэрфакса. Темная лошадка. Черный конь. Сделал ход конем и оказался в Штатах. Возможно, жертва случайная, незапланированная. А может, и нет? Предполагаемый убийца – турецкий террорист Мустафа Денкташ. Но какой-то очень умелой рукой сделан намек на его переодевание в женщину. Причем намек будто бы витал в воздухе. Когда ФБР намек понимает, он тут же растворяется. Кто первым подал эту идею? Откуда она взялась? А Мустафа, естественно, умер. От сердечного приступа. Какая случайность! Как красиво все сложилось! Вернее, как красиво все это кто-то сложил!.. Турок Денкташ – конечно, слон. Bishop… Но слон, по Набокову, а еще по жизни Питера Дубойса – это женщина?! Опять женщина…
В личном деле сотрудника ФБР Питера Дубойса среди лаконичных пунктов характеристики значилось: «Способен просчитать комбинацию на несколько ходов вперед. Честолюбив…»
Таня Розен – Григорий Орловский
Сан-Франциско, Калифорния —
Майами, Флорида
Апрель 1996
Лизавета сразу почуяла перемены, произошедшие с Татьяной. Если мать манкирует общением с детьми – это самый верный признак, что она влюбилась. Как кошка влюбилась.
Сперва-то Лизавета относила долгое отсутствие Тани на счет занятости в съемках, и Татьяне удавалось маскировать утрату материнских приоритетов ежевечерними звонками и бесконечными сюсюканиями, вроде того – ах, как я скучаю, и ах, как вы там без меня, мальчишки мои!
Но когда Таня, едва приехав домой во Фриско и побыв с сыновьями всего-то день, вдруг сорвалась по какому-то звонку… Лизавете все стало понятно.
Все-таки не первый год замужем, как говорят у них в России! И все-таки старшая она
Татьяна прилетела тогда, олицетворяя воплощенный ураган материнской радости. Всю дорогу из аэропорта – а Лизавета приехала с мальчишками ее встречать, – всю дорогу Татьяна в каком-то особенном возбуждении целовалась, хохотала, сидя с детьми на заднем сиденье. Лизавета, отрывая глаза от дороги, невольно поглядывала назад на эту идиллию в зеркальце заднего вида и дивилась, вот как сестрица по мальчикам-то соскучилась!
И мальчики тоже. Не то слово!
А сколько восторгов было, когда Таня стала распаковывать багаж и принялась одаривать ребят подарками!
И какие слезы навернулись у сестрицы, когда Митька, младшенький, принес из своей комнаты рисунок и, подойдя сзади и обняв Татьяну за шею, когда та сидела в кресле, сказал:
– Это, мамочка, я тебя нарисовал, как ты в кино снимаешься с папой…
Татьяна тогда порывисто принялась целовать его маленькие ручки и все приговаривала: «Любимый, милый, родной!»
А вечером, часов в одиннадцать, ей позвонил какой-то мужской голос. Лизавета уже по-хозяйски сама трубку сняла. Бархатный такой роскошный баритон спросил миссис Розен.
Татьяна вспыхнула, зарделась маковым цветом и, замахав рукой – мол разговор конфиденциальный, – убежала с трубкой к себе наверх… Лизавета и не слыхала, о чем они там говорили.
Но через полчаса, спустившись назад в просторный холл, Татьяна, пряча глаза в пол, вдруг объявила, что планы руководства изменились и ей надо срочно улетать на съемки.
Лизавета только спросила:
– Таня, ты мне все говоришь? Все как есть?
И Татьяна как-то вдруг возмутилась: мол, разве не ты сама хотела, чтобы я снималась? Разве не ты мне твердила про камень лежачий, что мхом обрастает? Так что же ты, мол, теперь думаешь? Актерская работа – это разъезды и суета!
Лизавета ей не поверила. Поглядела сестре в глаза и пальцем погрозила – ай, Танька, не теряй головы!
А та ей в ответ, уже с собранными чемоданами, когда такси к воротам подкатило:
– А кто детям на пропитание теперь зарабатывать должен, когда Пашка в тюрьме? У меня же в Голливуде роль!
И Лизавета согласно кивнула, обнимая сестрицу.
А когда через неделю пришли счета от «Белл-телеком», Лизавета увидела, что входящий звонок в ту пятницу был из Майами.
Лизавета взяла на себя труд позвонить в агентство «Пан-Америкэн» и поинтересоваться, каким рейсом вылетала госпожа Розен в Лос-Анджелес в прошлую пятницу. Но ей ответили, что госпожа Розен вылетала не в Лос-Анджелес, а в Майами…
Вот как!
И Лизавета припомнила, как заплаканному младшенькому, когда тот все тянул маму за юбку и ныл: «Не уезжай, не уезжай…» – Таня, присев, поглядела в заплаканные глазки и спросила, ущипнув за розовую щечку:
– Что тебе привезти из Голливуда? Хочешь лошадку, как у ковбоев? Я привезу!..
Что ж… Может, из Майами дельфина привезет? Или нового папу?
– Знаешь, а здорово, прямо в самую точку у Джаггера: Love – it’s the bed full with blues… – сказал Григорий, сладко вытягиваясь в кошачьей истоме.