Искушение
Шрифт:
Забавно, как некоторые вещи порой становятся безусловными. Еще пару часов назад я была убеждена, что никуда завтра не пойду. Поеду. С Максом. В противоположную от сегодняшнего дня сторону. А вот теперь направление моего движения изменилось (куда же мне еще идти, как не в ДК, единственное знакомое мне место?), а появляться в гостях с пустыми руками не хотелось.
— Пойдем со мной, — предложил Смотритель. — У меня в номере есть диван и кровать.
Его слова проходили мимо меня, перед глазами стояла странная картинка — чашка, из нее свисает хвостик чайного пакетика. Это будет. Причем уже скоро.
— Утром чай заваривать
Антон еще пару раз стукнул по сумке, посмотрел на меня так, будто на расстоянии измерял температуру тела.
Я пошла искать магазин, Смотритель брел за мной. Вывеска «Хрусталь» в темноте читалась плохо. Антон молча протянул мне деньги.
— Если хочешь, я утром могу зайти.
— Ты всегда возвращаешься, когда обещаешь? — Этот вопрос сильно волновал меня — насколько мужчины верны своему слову.
— Иногда возвращение становится невозможным.
Звезды над головой меркли. Скоро будет рассвет. Вокруг было на удивление тихо. Давно я не слышала такой тишины.
— Антон…
Смотритель скривился, поднял руку, чтобы взлохматить свои некогда длинные волосы, но вовремя вспомнил, что прежней шевелюры нет, и, завершая жест, отмахнулся от меня.
— Туда я вернусь, — крикнул он, отходя от меня. — Ирка просила ничего не делать, но я все равно вернусь. Я понимаю, открывать твой аркан, чтобы выпустить ее, нельзя. Выпустишь одного, за ним потянется другой. — Он горько усмехнулся. — Но ведь любую схему можно обмануть. В Нордкине твой аркан запер вампиров. Я смог легко уйти, добраться до города, сесть в автобус, потом на самолет и вернуться домой. Понимаешь, человек может это сделать.
— Ирина пришла сама. Она знала, что с ней случится.
Антон не слышал меня.
— А человек может… — повторил он.
Потом еще немного постоял и побрел прочь.
Он был живое воплощение вечной войны. За жизнь, за любовь, за свое предназначение. Ходячий создатель арканов на неудачу.
Я еще какое-то время посидела и отправилась бродить по окрестностям. Ноги сами принесли меня к ДК. Боковая дверь была не заперта. Да-да, мне это обещали. «Мои двери для тебя всегда открыты», — так сказал Эдо. Он много что говорил, только я не слушала.
Дошла до гримерки, устроилась на диване и тут же уснула. Я впервые была в состоянии «без места и времени». Совсем одна. Деньги в кармане, и те не мои.
Когда в десять стали появляться первые студийцы, я успела сходить за чайником, на сдачу купила пряников и заварки. Остальную еду ребята принесли сами. Пока народ собирался, я вытащила костюмы, перебрала их. Половину надо было зашивать.
— Доброе утро.
Эдо не удивился, увидев меня, обложенную костюмами.
— Чего я не знаю? — спросила я вместо приветствия. Чувствую, ничего не знаю. Если все это отдавать, то самое время отправляться к Эдо в полон. Саму жизнь придется заложить.
Колдун усмехнулся, отодвигая стойку с костюмами в сторону.
— Ты не знаешь, чем закончится эта история, — ответил он мне словами Сказочника.
— Значит, я вам должна отдать историю? — запуталась я окончательно. Спала я мало, и от этого в голове поселилась неприятная тяжесть. Было лень говорить, сидеть, жить.
— Заварника пока будет достаточно. Ты же не знала вчера, что его купишь.
Я закатила глаза. Если бы все в жизни было так просто.
Но все действительно так и оказалось — просто. Чаепитие
От таких мыслей сыпался бисер, я постоянно кололась иголкой, ухитрилась порвать кружево. Костюм у меня отобрали. И вот уже девчонки наперебой спорили, как надо пришивать украшения.
Я залезла с ногами на диван, положила подбородок на колени.
— Тебе не скучно? — До этого Семен ко мне не обращался, поэтому сначала я не поняла, кому он это говорит.
— Непривычно, — пожала я плечами. — Как будто все это со мной уже было, но в другой жизни.
Я чувствовала себя странно. Словно у меня что-то отобрали. Украли в толчее, и вот я ощупываю карманы, пытаясь понять, что это было, но не могу. Забыла.
— А пойдемте на Прямушку! — вспыхнуло вдруг у всех над головами.
Тут же все костюмы были повешены на свои места, чашки вымыты, стол убран. Даже пол подметен. Шумная толпа повалила на выход. Я с удивлением узнала, что сегодня суббота. В памяти всплыло давно забытое слово — выходной. Это когда можно выкинуть из головы все будничные мысли и просто отдыхать.
На улице было прохладно, поэтому мне выделили куртку, большую, безразмерную. Около ворот с часами я посмотрела на другую сторону улицы, где еще вчера стояла черная «Тойота» с тонированными стеклами, а сейчас ехали обыкновенные машины. Попыталась привычно почувствовать, какая опасность кроется вокруг меня, но крики и смех отвлекали. Я бежала следом за всеми, понимая, что в таком темпе не смогу закрыться, уйти в себя, нормально пережить все то, что со мной случилось.
Зашли в магазин, купили хлеба и сосисок, у кого-то дома раздобыли шампуры и целую связку туристических ковриков. Увидев в руках вчерашнего Советника гитару, неприятно поморщилась. Но это был другой инструмент. Тот, лаковый, с благородным коричневым корпусом, остался в Австрии. Эта гитара была с оборванной обмоткой на шестой струне, потертая, ядовито-желтая, с красным обвисшим бантом, привязанным к грифу. Вряд ли пафосные Смотрители позволили бы себе такую глупость. Кстати, вспомнила, статус-кво оттуда, из Австрии.
И уже трещал костер. Бывшие советники, стражники и вороны жарили сосиски и хлеб. Маленькая разбойница и Принцесса сооружали из первых цветов какую-то икебану. Эдо сидел в стороне, крутил между пальцами былинку.
— Ты разбираешься в растениях? — спросил он, протягивая мне травинку.
— В розах, — пробормотала я, понимая, что ни за что не отличу рожь от пшеницы. И та и другая колосок. — Белая символизирует невинность, розовая — дружеское расположение, желтая — знак измены, красная — страсти, черная — глубину чувств.