Искушения Господа нашего Иисуса Христа
Шрифт:
Затем отрицательная критика находит основания для возражения против достоверности евангельской истории искушения — и далее против вообще учения о существовании диавола — в том характере антропоморфного действия диавола, какой будто, утверждается евангельским рассказом. Газе, указывая на то, что диавол во всем Новом Завете выступает лично только в истории искушения, и обращая особенное внимание на это явление, как на такое, то или другое понимание которого должно иметь решающее значение в вопросе о личном существовании диавола, спрашивает: какую цель имел диавол в этом явлении Христу? Так как, продолжает Газе, он не мог надеяться соблазнить Бога, то и утверждают обычно, что он не знал лица Иисуса, но его внимание было обращено событиями крещения и теперь в пустыне он желал достоверно узнать, кто был этот Иисус из Назарета. Но такую уловку в ответе Газе находит невозможным примирить с обычными представлениями о сатанинском царстве: нужно было бы предположить, по его словам, что оно дурно пользуется услугами тайной полиции на земле, если тотчас же не получило точных сведений о событиях при рождении Иисуса [87] и проч. — Действительно, некоторыми защитниками буквального смысла евангельской истории участие диавола в искушениях Христа понимается крайне антропоморфно, так что в качестве объективной причины искушений Иисуса Христа указываются те или другие мотивы со стороны диавола. Таким мотивом обычно считается любознательность диавола, его желание достоверно узнать, кто был Иисус из Назарета. Основываются в этом случае экзегеты обычно на форме обращения если Ты Сын Божий, с которого начинаются первые два предложения диавола: форма обращения выражает, по мнению их, сомнение, проистекавшее из неведения [88] . В позднейшее время это мнение, которого держались еще древние экзегеты [89] , выражается в столь грубой форме, что у диавола предполагается богословско–научная любознательность. Так, по мнению одного иезуита [90] , диавол желал узнать чрез искушение, есть ли Иисус Сын Божий по естеству, само Слово Божие, или же только по усыновлению — an Christus esset filius Dei naturalis ipsumque Patris Verbum, an vero dumtaxat adoptivus per gratiam [91] . Чтобы удовлетворить своему любопытству диавол и придумал предложить Христу обратить камни в хлебы, соображая, что сделать это может только Сын Божий.
87
253 folgg. pass.
88
Многие св. отцы и древние писатели утверждали,· что тайна божественного достоинства Христа была сокрыта от диавола. См. Матвеевского, 253, прим.
89
Так св. Иоанн Златоустый говорит про диавола , , — также св. Кирилл Алекс. Maji, t. VIII, 75; Xp. Чт. 192; Феодор Мопсуестский, Евфимий Зигабен t. 1, 119. Но древние экзегеты выражались сдержанно, как об этом будет сказано немного ниже.
90
Corn. а Lap. in Matth.
91
Ср. бл. Иеронима, св. Киприана, Lucas Brugensis: an Iesus sit Christus verus atque Filius Dei. О таком же мотиве диавола говорят Knabenbauer (diabolum voluisse explorare, utrum Iesus esset Filius Dei necne...);
Но действительно ли само евангельское повествование дает основания представлять присутствие диавола при искушениях Иисуса Христа столь антропоморфно, чтобы можно было говорить об его мотивах к искушению и пр.?
При тщательном исследовании дела на этот вопрос надлежит ответить отрицательно. Прежде всего, относительно слов: должно заметить, что в них, правда, выражается сомнение, однако это не сомнение неведения. Напротив, слова диавола предполагают прежде всего действительность внешне–утвержденного (при крещении) богосыновства Христа Иисуса и вместе уверенность, что богосыновнему достоинству должна соответствовать жизнь внешне–славная, а не уничиженная, и уже потом они выражают сомнение в действительности богосыновства Иисуса, находящегося в беспомощном положении пустынной жизни. Это — сомнение в смысле страданий веры, хотя не колеблющейся, но жаждущей подтверждения, — сомнение, которое может зародиться в сердце или быть воспринято сердцем самого искушаемого человека. Искушения диавола клонились к тому, чтобы вызвать сомнение в душе Иисуса Христа [92] . Приступ искушений был приступом такого сомнения и уж конечно он определился не произволом, не мотивами диавола, а условиями собственной жизни Христа. — Да и вообще неразумно ставить вопрос о мотивах, которыми руководился диавол при искушении Христа: именно буквальное понимание евангельской истории не позволяет объяснять действительность искушений Христа какими бы то ни было мотивами диавола. В самом деле. Ведь победа Христа над искушениями от диавола, несомненно, имела великое значение в Его искупительном подвиге. Но если бы искушения от диавола определялись его произволом или свободою; в таком случае и значение победы Христа вполне зависело бы от произвола диавола и, если бы диавол не приступил с искушениями, то не было бы победы [93] . И мало того. Так как значение победы Христа состояло прежде всего в том, что это была победа над диаволом, а диавол по своей умной природе не мог не предузнавать такого исхода своей борьбы с Сыном Божиим, то в его прямых интересах было бы не вступать в эту борьбу. — И помимо значения победы, Иисус Христос был веден Духом в пустыню прямо для искушения от диавола. Но как это могло быть, если бы приступ искушения от диавола непосредственно обусловливался его личным произволом? Ведь тогда могло бы случиться, что Дух Святый привел бы Иисуса в пустыню для искушения, а искушение не состоялось бы, потому что не явился бы диавол. Следовательно, если Дух Святый повел Иисуса Христа в пустыню для искушения от диавола, то в приступе искушений от диавола нужно предположить что–то необходимое, свободное со стороны Христа, но не свободное со стороны диавола. — Наконец, в искушениях Христа от диавола всеми признается глубина смысла, планомерность и полнота [94] содержания — все в строгом соответствии с богосыновным достоинством Иисуса Христа: не доказывает ли все это неопровержимо, что „диавол сам собою не выдумывает искушений“, но что его искушения обусловлены собственною природою человека [95] .
92
Так именно и думают св. Иоанн Златоустый и другие греческие отцы. Св. Иоанн Златоустый, хотя и говорит, что диавол , однако недоумение диавола объясняет тем, что он, с одной стороны, слышал глас с неба, а с другой, видел Христа голодающим. Предложение диавола клонилось к тому, чтобы вызвать во Христе недоверие небесному голосу: . — Св. Кирилл Алекс. так передает слова диавола: слышал я глас, сходивший свыше, который назвал Тебя Сыном Божиим, но не поверю этому, пока не научит меня опыт. Maji, t. VIIІ, 76; Хр, Чт, 192 Cp. Mayer: Christo dubitationem injicere de filiatione ejus divina, Hist. diab. p. 287, Meyer Weiss). Католические писатели знают это объяснение, как объяснение школы Иоанна Златоустого, но не соглашаются с ним. Объясняя слова диавола его желанием узнать, кто есть Христос, Corn. а Lap. продолжает: Quare minus verisimile est quod sanctus Chrysostomus hic hom. 13 ait diabolum voluisse Christum inducere in incredulitatem, q. d. Audisti in baptismo vocem: Hic est Filius meus: ne credas te esse Filium Dei etc. Это именно католические богословы придали нелепое выражение мысли о сомнении диавола в его словах: . — Это надлежит принять к сведению тем из православных богословов, которые неразборчивы в усвоении чужих мнений.
93
Так, по крайней мере, Христос не мог бы дать образец борьбы и победы.
94
Окончив все искушение, диавол отошел (Лук IV, 13).
95
Очевидно, что одно известное diabolus, cujus officium est tentare мало помогает в решении поставленных вопросов.
Что же делало искушения Иисуса Христа свободными с Его стороны и несвободными со стороны диавола? Немощи человеческой природы и страдания Иисуса Христа. В неразрывной связи с этими немощами и страданиями и должны быть рассматриваемы искушения Христа от диавола; в отдельности от них нельзя понять ни объективной действительности искушений Христа, ни их смысла.
„Своим алканием, по словам св. Василия Великого, Господь доставляет противнику удобство приступить к Нему. По высоте божества Он был бы неприступен противнику, если бы чрез алкание не снизошел до человеческой немощи“ [96] ; „взалкал, по словам св. Иоанна Златоустого, подавая таким образом случай диаволу приступить к Нему“ [97] .
96
Твор. ч. IV, М. 1846, 12–18.
97
Ср. Кирилла Александрийского, Феофилакта. Конечно слова Василия Великого и Иоанна Златоустого менее всего можно понимать в том смысле, что алкание Христа было pia fraus, приманкою для диавола, как Lucas Brugeusid, Maldonatus и др. католические богословы.
Так, с одной стороны, высота богосыновнего достоинства и полнота даров Святого Духа, с другой, уничижение, немощи и страдания составили условия искушений Иисуса Христа.
Наконец, возражают и против объективного, хотя не внешнего, и разумного, хотя не антропоморфно представляемого, участия диавола в искушениях. Говорят, что диавол мог воздействовать на душу Иисуса Христа или непосредственно, бессознательно со стороны Иисуса Христа, или же так, что Иисус Христос сознательно воспринимал искусительные предложении диавола, как шедшие отовне и именно от диавола. Но непосредственное воздействие диавола не соответствует общим понятиям о возможном отношении диавола ко Христу, не согласуется с Его богосыновним достоинством и безгрешностью и, наконец, ослабляет значение искушений, поскольку лишает их сознательности. В случае же, если Христос сознавал присутствие диавола, необъяснима действительность искушений, потому что одно сознание, что предложения шли от диавола, должно было уничтожить их искусительную силу. Действительно, обычно искушения Иисуса Христа понимаются так, что сознательное восприятие Христом искушений, как диавольских, делало бы их недействительными, и потому для экзегетов остается говорить или о непосредственном воздействии, диавола на душу Иисуса Христа, или же о внешнем замаскированном явлении его. Это понимание состоит в том, что искушения от диавола были внушением злых мыслей, как бы влиянием нравственной нечистоты, или яда греховного. Такое действие диавола могло совершаться или помимо сознания искушаемого, или же чрез обман при посредстве замаскированного явления. В этом отношении характерно мнение Corn. а Lapide, который, даже не упоминая о сознательном восприятии искушений, отвергает непосредственное воздействие диавола прямо в пользу внешнего явления его — на том основании, что невидимое воздействие диавола состоит в раздражении похоти, в возбуждении фантазии и помыслов, противных духу, а такое действие диавола может проявиться только в грешных потомках Адама [98] . Напротив, не допускающие замаскированного явления диавола переходят прямо к его непосредственному воздействию, как Ольсгаузен [99] . Такое ограничение искушений от диавола узкою нравственною областью составляет недоразумение, лежащее в основе всех кривотолков по вопросу о действии диавола в искушениях Христа. За невозможностью ни непосредственного действия его, ни замаскированного явления, некоторые ученые и переходят к отрицанию всякого участия диавола в искушениях. Но верно ли такое понимание искушений? Самое именование искусителя Иисуса Христа диаволом указывает на иную область его действий. — calumniator, obtrectator, delator: диавол клевещет. На кого и кому? или на человека Богу, вызывая Бога на испытание человеческой веры (как бы возбуждая в Нем недоверие к человеку), или на Бога человеку, вызывая в человеке неверие в любовь Божию. В качестве клеветника на человека диавол предстал, по свидетельству Ветхого Завета, пред Богом, чтобы побудить Его на испытание богобоязненного Иова. Сказал Господь сатане: обратил ли ты внимание твое на раба Моего Иова? Ибо нет такого, как он, на земле: человек непорочный и пр. И отвечал сатана Господу, и сказал: разве даром богобоязнен Иов (Иов. I)? и пр. Грехи человека дают диаволу средство быть пред Богом нашим обвинителем и поэтому он есть (Апок. XII, 10). Но диавол не только клевещет на людей пред Богом, но и на Бога людям, по справедливому изречению Иоанна Златоустого: [100] . Клевещет диавол человеку на Бога, когда, указывая ему на его немощи и страдания, вызывает в нем неверие в его богосыновство, в любовь Бога к нему. Искушения от диавола — это искушения для веры. В качестве такого искусителя диавол приступил и ко Христу. Он пред первыми людьми клеветал на Бога, говоря: в день, в который вы вкусите, откроются глаза ваши, желая тем показать, что они обмануты и ни мало не облагодетельствованы. Так и при искушениях Христа, он то же разумея, говорил: напрасно и обманчиво Ты наименован Сыном, а если не так, то прояви в доказательство божественную силу [101] . Если так, то легко видеть, что для искушения Христа диавол не имел нужды ни тайно воздействовать на Него, ни обманом внушать Ему мысли; напротив, для клеветы он должен был предстать неприкровенно: самое присутствие диавола–клеветника и порождало для Христа искушение. Подобные же искушения терпел Иисус Христос, когда Он висел на кресте и когда проходящие насмехались над Ним, злословили Его и, кивая головами, говорили: если Ты Сын Божий, сойди со креста. Такое искушение для веры порождается не возбуждением страстей и не внушением злых мыслей, не обманом, но неверием другого; для порождения такого искушения достаточно одного приступления неверующего. А диавол был для Христа представителем мирского неверия. — Что искушения диавола делало для Христа действительным, это немощи человеческой природы и страдания, — частнее, страдания пустынной жизни.
98
Accedens, assumpta scilicet humani corporis forma quasi homo ad hominem, ut eum externa voce alloquendo tentaret. Kam haec tentatio Christi, sicut et Adami per Evam in statu innocentiae, facta est per externam tantum vocis suggestionem, non autem per internas phantasiae cogitationes et commotiones, contra rationem et spiritum insurgentes. In Adamo enim, et multo magis in Christo erat justitia originalis etc. Точно также Knabenbauer.
99
Подобно Barret, 54. Ср. выше разбор рационалистических гипотез.
100
Hom. 67, ар. Cremer. — Посему только половину — и половину неподходящую к истории искушения — высказывает Corn. а Lap., когда пишет: Graecis idem est, quod accusator, calumniator, qualis maxime est, Satanas, qui homines perpetim accusat apud Deum, ut eos sibi suaeque potestati addicat in gehenna in Mat. LV, 1. Напротив того, Феофилакт: диавол называется так, т. е. клеветником, потому, что клеветал на, Бога Адаму, когда сказал ему: Бог завидует вам. Он и ныне, клевещет нам на добродетель.
101
' ' , ; , , , , , , ; . Подобно св. Афанасий: для чего диавол при каждом искушении спрашивает Христа, говоря: если Ты Сын Божий? Слова сии сходствуют с тем, что сказано было им первоначально в раю. Адаму говорил он: в день , в который вы вкусите, откроются глаза ваши, показывая тем, что прародители обмануты Богом. Потому и здесь после каждой речи своей постоянно присовокупляет: если Ты Сын Божий, т. е. если глас, наименовавший Тебя Сыном, истинен, то почему не подтвердишь его? — По словам Евфимия Зигабена, диавол, говоря: если Ты Сын Божий , , — I, 119; Киприан называет диавола cavillator и усвояет ему слова: quod si esuris, manifestum est te filium Dei non esse, quem violentia necessitatis communibus indigentiis intercludit.
Такое понимание искушений Иисуса Христа должно умиротворить все скрупулезные сомнения рационалистической критики.
о ( ) ( ) — ( ) Мф. IV, 5. 8; ( — Лук. IV, 5. 9).
21. Приступив ко Христу, искуситель сказал: если Ты Сын Божий, скажи, чтобы камни сии сделались хлебами. Здесь все указывает на историю: искушение по внешней связи относится к голоду, наступившему после сорокадневного поста, и к пустыне, в которой Христос пребывал, — содержит прямое указание на камни пустыни, особенно по передаче евангелиста Луки: вели этому камню сделаться хлебом.
Для второго искушения диавол берет Иисуса Христа во святый город, и поставляет Его на крыле храма, — и для третьего опять берет Его на весьма высокую гору. „Каким образом, спрашивает Газе, взошел Иисус с искусителем на крыло храма и на гору? Если Он переправлялся, согласно с общим (?) взглядом, которому, по-видимому, благоприятствует (?) рассказ евангелиста Матфея, подобно воздушному путешествию Фауста на мантии, то прилично ли достоинству Сына Божия такое воздушное путешествие при посредстве чар сатанинских? Предположить же, — как это можно по рассказу евангелиста Луки, — что оба странника шли по земле пешими, возможно только при условии благоприличного, вида диавола, потому что для Мессии было бы плохою рекомендациею, а для позднейшего упрека в сношениях Его с злым духом — достаточным предлогом, если бы Он посетил святой город в такой почтенной компании“ [102] .
102
Газе, loc. cit.
Действительно, объяснения евангельской истории, которыми Газе и другие оправдывают свое отрицательное отношение к ней, нередки. Еще Киприан полагал, что по буквальному смыслу евангельского повествования, которое он понимал иносказательно, Иисус Христос переправлялся из пустыни в Иерусалим, сидя на плечах диавола, или вообще был им перенесен [103] . Иероним же такое воздушное путешествие Иисуса Христа признал столь же согласным с текстом, сколько вполне правдоподобным. Его мысли повторили и повторяют — Григорий Великий, неизвестный автор op. imp. in Mat., Фома Аквинат, Корнелий а Ляпиде, Кнабенбауер, [104] и другие. Вообще это мнение, в буквальном смысле слова, латинское. При этом автор op. imp–и и Фома Аквинат усматривают нарочитое намерение диавола в том, чтобы все видели Христа в его сообществе и сочли бы Его за это сообщество с диаволом простым магом. Однако Христос, по их словам, перехитрил диавола и, без ведома его, сделался и оставался во все время путешествия невидимым. — Но не согласнее ли с словом Божиим думать, что Христос шел на своих ногах, как это полагал Евфимий Зиг. [105] , а диавол сопровождал Его невидимо? Если диавол сопровождал Христа невидимо, то путешествие Христа, на Своих ногах, в сообществе с диаволом не могло быть смешным и для Иисуса Христа не было нужды в сокрытии Себя от глаз людских. Представить же путешествие Христа естественным без посредства сатанинских чар, слова и , вопреки мнению Кнабенбауера и других, ни мало не препятствуют. — assumo, mecum sumo, mihi adjuncto, в соед. с дополн. , socium, comitem, — не означает непременно внешнего захватывания, физического воздействия, [106] . Случаи употребления слова подтверждают эту мысль. Когда Христос при Кесарии Филипповой, предсказал ученикам о Своих страданиях, то Петр прекословил Ему и тем доставил Ему соблазн, заслуживший Петру имя сатаны: о ., по р. пер.: и отозвав Его, Петр начал и пр. (Мф. ХVI, 22). Вполне понятно, что Петр не схватил Христа и не повлек Его за собою, но Христос позванный шел за Петром. Затем это слово употреблено о Самом Господе по отношению к ученикам, с которыми Он взошел на гору Преображения: взял Иисус Петра, Иакова и Иоанна, брата его, и возвел их на гору высокую одних (Mф. XVII, 1; Mp. IX, 2; Лук. IX, 28), или по отношению ко всем ученикам, которых Он, восходя во Иерусалим, отозвал дорогою (Mф. XX, 17; Mp. X, 32; Лук. XVIII, 31; ср. Mф. XXVI, 37; Лук. IX, 10). Ср. также Числ. XXIII, 14: и взял (Валаам) его (Валака) на место стражей, на вершину горы Фасги; Mp. IV, 36: они (ученики) отпустив народ, взяли Его с собою, как Он был в лодке; V, 40; Мф. XII, 45 и Лук. XI, 26: тогда идет (нечистый дух) и берет с собою семь других духов, злейших себя, Деян. XV, 39. — Справедливо говорит один из английских экзегетов [107] : слово берет не должно понимать так, что диавол несет Иисуса чрез воздух или принуждает Его идти против воли, или вообще делает какое–нибудь чудесное перемещение. Ниоткуда невидно, что сатана имел бы силу совершить что–либо подобное. Диавол сопровождал Иисуса, но не делал над Ним насилия. — Аналогично следует понимать и слово поставил [108] . Странные, выше указанные, толкования мнимое основание могут находить в неправильном мнении, что крыло храма было остроконечное. Но по рассказу Евсевия (со слов Гегезиппа) Иаков Праведный был поставлен на такое же крыло (H. Е. 2, 25: — ’ , — и глагол употреблен тот же самый, что и в евангельском рассказе). Следовательно, в евангельской истории искушения совершенно нет zauberhafte Wechsel der Situation [109] .
103
Quod corporaliter eum diabolus tulerit, videtur inconveniens; quod humeris ejus Salvator insederit et pro, vehiculo usus sit quem praecipitatorem sciebat; vel ei ferendum se commiserit cujus insidias agnoscebat, p. 36.
104
Knabenbauer: Quod aliqui imaginati sunt Iesum ductum esse pedibus et quasi iter instituisse cum diabolo, ridiculum videtur, et quamvis non sola voce excludatur, tamen satis voce statuit exploditur.
105
Op. Maldonatus.
106
Ср. Dictionnaire de th'eologie par Bergier, — Perro, — Migne, sub. v.: tentation, t. 4, p. 668: le grec et le latin assumpsit ne signifient pas toujours transporter; ils veulent dire souvent prendre avec soi, conduire etc.
107
Barnes.
108
Понимание слова определяется всецело значением слова .
109
Weiss., 325, Anm.; Strauss, 437: Kuhn, 389. При понимании путешествия Христа, как естественного, теряет силу возражения поднимаемый Мейером, Газе, Вейсом, Штраусом вопрос о насилии над Христом диавола. Отношение Христа к диаволу хорошо изображается у Оригена: sequebatur plane quasi athleta ad tentationem sponte proficiscens, — et quodammodo loquebatur: duc, quo vis, tenta, ut placet, ad tentandum sponte me tribuo; sustineo quao suggesseris: praebeo me in quibuscumqie tentaveris: invenies (me) in omnibus fortiorem — in Lucam p. 968.
— Мф. IV, 5; Лук. VI, 9.
22. Диавол берет Христа во святый город и поставляет Его на крыле храма. Восточные жители, говорит Фольней (Reise nach Syrien, В. II, s. 304) Иерусалим никогда не называют иначе, как el–Kods, святой, а иногда еще добавляют esch–Scherif, благородный. Это имя el–Kods, кажется, присвоялось в древнее время всем местностям, которые, подобно Иерусалиму, имели двоякое отличие: во- первых, лежали на возвышенностях, а во–вторых, имели храмы, или были священными местами [110] . Поименованный у евангелиста Матфея святый город у евангелиста Луки прямо называется Иерусалимом. Но трудно составить ясное представление о том, что нужно разуметь под . уменьш. от , соответствует еврейскому и значит 1) ala, pinna, pinnula, — 2) quaevis extremitas in acutum desinens. Под Mф. IV, 5; Лук. IV, 9 одни разумеют вершину храма ( , как у Евсев. H. E. 2, 23), другие — вершину портика или притвора Соломонова, бывшего на востоке от храма ( — ), третьи — вершину царского портика, или галлереи , которая была такой высоты, по словам Иосифа Флавия Antt. XV, 11, 5 ’ , , . Предполагая, что Иисус Христос был поставлен над тою глубокою долиною, о которой говорит Иосиф Флавий, под io , конечно, нужно разуметь [111] зубцы южного царского притвора. А предположение, что Христос был поставлен на крыле храма над (указываемою) глубокою долиною, находит прием из желания объяснить искусительную силу предложения диавола именно опасностью положения. Особенно наглядно это желание проявляется у Гримма. Полагая с уверенностью, что под крылом храма нужно разуметь во всяком случае выдающееся по высоте место на храмовой крыше, на которое нельзя было взойти естественно и с которого сойти можно было не иначе, как бросившись auf gut Gl"uck, Гримм продолжает: вознесенный туда против воли насилием сатаны, утомленный физически и исполненный естественного желания отделаться от близкого и невыносимого присутствия богопротивника, Иисус был настолько в беспомощном и безысходном положении, что предложение диавола — в уповании на Бога броситься вниз — было действительно тяжелым искушением [112] . Но стараться объяснить силу искушения из физической безысходности положения значит отказаться от разумного понимания этой силы. Для объяснения силы искушения нет нужды предполагать, что Иисус Христос был поставлен на самом опасном месте храмовой крыши и разыскивать, где было такое опасное место. Достаточно предположить, что это было довольно высокое место, с которого, хотя можно было бы сойти естественно, однако броситься и не коснуться о камень ногою можно было бы только при помощи сверхъестественной силы. И прежде всего нет нужды предполагать, что Иисус Христос был поставлен на самой высокой части собственно храмовой крыши, т. е. на крыше собственно храма , которая, притом же, была уставлена гвоздями в предохранение от птиц; с другой стороны, нет нужды представлять дело так, что Христос был поставлен над пропастью, во- первых, потому, что, по сообщению Гегезиппа, фарисеи и книжники поставили Иакова праведного на крыло храма и затем, когда сбросили его, он не умер , так что его уже добили, и, во–вторых, потому, что по смыслу искушения его предметом было торжественное и чудесное, при помощи сверхъестественной силы, явление Христа с высоты пред дверями храма — ввиду народа, но для очевидности этой сверхъестественности явления достаточно было порядочной высоты и не было нужды в пропасти: с этой стороны не мог стоять и народ. Поэтому под естественно разуметь крышу какой–нибудь из пристроек храма и притом не внешнюю окраину крыши (напр. по направлению в долине Иосафатовой), а внутреннюю по направлению к какому–нибудь двору храма или ко входу в самый храм. — Хёлеман хочет ослабить сходство положения Иакова, как о нем сообщает Евсевий, с положением Христа указанием на то, что у Евсевия употреблено выражение io , тогда как в евангельском рассказе стоит выражение . Но если и различать в данном месте от [113] , то следует признать положение Иакова более опасным, так как самый храм был более высок, чем его пристройки [114] .
110
Roresm`uller, d. Alte u, N. Morgenland, В. V, (Leipz. 1820), s. 18. — Именно для Матфея, как для иудея Иерусалим был святым местом (XXIV, 15), городом великаго Царя (V, 35).
111
Вместе с Hoelemann также Olear, Deyling, Kuinoel, Meyer и др.
112
S. 192.
113
et ita differunt, ut illud totum templi circuitum, totum aedificiorum, murorum, porticuum, atriorum, ad templum pertinentium complexum, hoc aedem sacram proprie dictam, duabus e partibus, sancto et sancto sanctorum s. sanctissimo constantem, designet, Grimm.
114
Устери (St. u. Kr. 1829, 3, 450 — Strauss, 437—438) указывает на то кажущееся, противоречие, что в евангелии не упоминается о народе, присутствие которого предполагается вторым, искушением, а “если бы присутствовал народ, то какое произошло бы в нем волнение, при виде Иисуса, стоящего на Крыле храма”. — Но хотя второе искушение в своем полном объеме рассчитано на присутствие народа, однако это присутствие было бы необходимо лишь в случае, если бы Иисус Христос согласился на предложение диавола. Искушение может относиться к предстоящему дню (и даже задолго вперед) и умопредставляемым обстоятельствам этого дня, но для своего первоначального зарождения оно не предполагает необходимо реального присутствия предмета, к которому относится, и тем более условий своего исполнения.
( ) — Мф. IV, 8; — Лук. IV, 5.
23. Для третьего искушения диавол берет Иисуса Христа на весьма высокую гору и показывает Ему все царства міра и славу их. — На всем земном шаре, говорит де–Ветте, нельзя отыскать такой высокой горы, с которой можно было бы видеть все царства міра. В действительности, пишет Хёлеман, даже самая высочайшая гора земного шара не так высока, чтобы с неё можно было видеть все царства міра и даже во мгновение. О такой горе, по словам Мейера, и вопроса быть не может при чудесно–магическом характере обстановки искушения. Ради этого–то характера, обстановку третьего искушения более, чем что либо из всей истории искушения, экзегеты- рационалисты склонны принимать иносказательно. — Однако, если бы показывание царств было магическим, что предполагают в тексте рационалисты, тогда не зачем было бы обращаться к горе. Самое упоминание о горе высокой весьма указывает на естественное созерцание. Если же созерцание с горы вселенной было естественным, тогда необходимо упростить понимание евангельского текста чрез ограничение понятий –. Попытку ограничить эти понятия мы встречаем у Лайтфута. Он разумеет под евангельскими Рим с его властью (римскую империю) и блеском: 1) потому, что римское государство называется как у церковных, так и у светских писателей , — 2) потому, что ко времени расцвета Римского государства поблекли все другие и уже никакая страна вне пределов Римской империи не имела государственной славы; 3) потому, что Рим — седалище сатаны по Апок. XIII, 2 и ему именно дал дракон силу свою и великую власть; 4) именно блеск и могущество римских цезарей и их власть над всем миром диавол обещал Христу Иисусу. — Первый из представленных пунктов во всяком случае показывает, что можно (и действительно существуют разумные основания) ограничить евангельские понятия –. Но более естественно под в евангельской истории разуметь не Рим, а Палестину. То правда, что для римлян Римская империя была orbis terrarum (по переводу на греческий язык — , как у ев. Лук. II, 1); но у греков это земля, обитаемая греками в отличие от варварских; равным образом в Ветхом Завете , евр. употребляется только о Палестине Лук. IV, 25 . Пример показывания Палестины с высокой горы Втор. ХХХIV, 1–4: и взошел Моисей с равнин Моавитских на гору Нево, на вершину Фасги, что против Иерихона, и показал ему Господь всю землю Галаад до самаго Дана, и всю (землю) Неффалимову, и (всю) землю Ефремову и Манассиину, и всю землю Иудину, даже до самаго западнаго моря, и полуденную страну и равнину долины Иерихона, город пальм, до Сигора. И сказал ему Господь и пр. Разумея это, Филон пишетъ: , . (de, migratione Abrahami, ed. Paris, p. 394–5). — Если же под в евангельском рассказе разуметь Палестину, то под царствами следует разуметь царства Палестины. Иудея была разделена римлянами на три части, которые назывались царствами; и сыновья Ирода, владевшие этими частями, также назывались царями. — Выражение , — которое должно понимать не в современном смысле слова мір, а уже в виду его соответствия слову в смысле части міра (вместо целого), т. е Палестины (пример такого употребления слова Римл. IV, 13), — в связи с выражением все царства может также указывать на мирскую благоустроенность той земли, которой принадлежали эти царства, и в этом смысле вполне могло быть употреблено также только об одной Палестине [115] .
115
Так возражение Газе против понимания под „громким именем всех царств міра“ одной Палестины падает само собою.
Выражение вопреки мнению тех, которые понимают его в значении моментальности созерцания и видят в нем указание на чудодейственность диавола, и согласно с контекстом следует разуметь в смысле одновременности видения всех царств мiра в противоположность последовательному (и продолжительному) рассматриванию [116] . Искушающая сила рассматривания міра состояла не в действии внешнего блеска и богатства земных царств на внешние чувства созерцавшего, не в обольщении чрез действие на внешние чувства видимою красотою и крепостью городов, роскошью жилищ и богатством их обстановки. Сила третьего искушения создавалась представлением о той мирской, в противоположность божественной, славе земных царств, началом и властителем которой был диавол , владычествовавший в сердцах людей. Внешнее показывание царств было только средством вызвать в душе Иисуса Христа это тяжелое представление, которое должно было, встретившись в Его сознании с идеею Его мессианского служения, приобрести искушающую силу, равную той силе, с которою Он любил всех людей, погибавших под властью злого духа. — Позднее, в конце уже земной жизни Иисуса Христа, когда Он однажды вышел из храма, приступили к Нему ученики, чтобы показать Ему здания храма. Все здания храма занимали обширное пространство и нужно было долгое время, чтобы обозреть их. Но то представление, которое вызвали в душе Иисуса Христа желание учеников и беглый взгляд, брошенный на здания, не требовало внимательного рассматривания красоты и величия зданий: Иисус же сказал им: видите ли все это? Истинно говорю вам: не останется здесь камня на камне, все будет разрушено (Mф. XXIV, 1–2). Так и созерцание царств міра было средством вызвать известное представление о власти злого духа, — поэтому оно не должно было быть последовательным и внимательным. Конечно, в соответствие с характером представления или чувства, которое должно быть вызвано созерцанием, требуется высота пункта; но последовательность и внимательность разглядывания уместна только там, где самое рассматривание предмета доставляет пищу уму или чувству“ [117] . Точно также, когда победитель или император созерцает с высокой горы всю подвластную ему землю, опять достаточно общего взгляда с возвышенности довольно высокой, господствующей над довольно обширным пространством земли, чтобы вызвать чувства и представления, приятные для гордого победителя или императора [118] .
116
Meyer–Weiss.
117
Сfr. S. Ambros, in Lucam, 50–51.
118
Ovid. Trist. III, 7. 51, — Dumque suis victrix omnem de montibus orbem Prospiciet domitum Martia Roma. — Dio Xiphilini p. 295 de Severo imp, i o , ) , — av a . — Cnfr. Spart. — Somniavit primo–deinde ex altissimi montis vertice terrarum Romamque despexit, etc. Vid. Wetsten in h. loc.
В подтверждение высказанного мнения со стороны авторитетов, можно указать на автора op. іmр–і и Евфимия Зигабена, которые показывание царств разумели в том смысле, что диавол, указывая в ту или другую сторону, говорил: вот там Рим, там Египет и пр. Это понимание разделяют Бержье, Мальдонат и нек. др.
Но не было ли созерцание (одной Палестины) узко сравнительно с представлением, которое надлежало вызвать, — с представлением о царствах міра? Подобно тому, как Палестина с своими царствами служила отголоском римского строя, так она в виде народных надежд на мирское владычество чрез Мессию, в виде мирского понимания царства Мессии могла служить представительницей мирского духа, — духа внешней славы, — господствовавшего над людьми.