Искушения олигархов
Шрифт:
— Готовлю почву для грандиозного прорыва отрасли, — улыбнулся Гоша, внимательно разглядывая свою клюшку.
— Да–да, примерно так я это и расцениваю, — с ответной, несколько сдержанной улыбкой кивнул Герцензон. — Итак…
Иван Адамович взял паузу и дождался, пока Гоша установит свой мячик на ти и произведёт удар. Вышло у Гоши вполне даже удачно.
И оба соседа, захватив бэги с клюшками, двинулись в направлении своих улетевших мячей, упавших поблизости друг от друга, — совсем неподалёку от первой лунки, обозначенной флажком.
— Итак… — продолжил Герцензон на ходу, — рассмотрим разницу между внешним
Бонд, смешно вскидывая лапы, нёсся по направлению к полю со скоростью прямо–таки космической.
— Так вот, допустим, Бонд подбирает лежащий неподвижно мяч и убегает с ним. Вы заменяете мяч безо всякого штрафа. Если же собака подбирает мяч катящийся и убегает с ним, то это рассматривается как неровность на грине. И вы должны играть мяч с того места, куда его отнесёт собака…
Бонд до грина всё–таки не добежал — его заинтересовало что–то другое, кажется, бабочка. Пёс несколько раз крутанулся вокруг собственной оси и помчался назад, в сторону герцензоновского дома.
— Ваш удар, Иван Адамович, — напомнил Гоша.
Иван Адамович достал из бэга подходящую клюшку и несколько раз примерился к мячу. Удар получился аккуратным, но всё равно с перебором — мяч укатился метра на полтора дальше лунки.
Гошин мяч и находился поближе, и стоял поудачнее. Гоша, почти не раздумывая, ударил с хода. Мячик подкатился к самой лунке, покружил по её краю, замер на мгновение.
— Давай, давай, родимый! — шёпотом подбодрил его Гоша.
И «родимый» благополучно «приземлился» в лунку.
— Да, Георгий Валентинович, вы определённо делаете успехи, — развёл руками Герцензон.
— Стараюсь, — добродушно усмехнулся Гоша. В кармане его заверещал телефон. — Да, Зера! Хорошо, сейчас подойду.
Теперь уже Гоше пришлось развести руками, убрав телефон:
— Извините, Иван Адамович. Жена зовёт обедать. Доиграем после?
— Непременно, Георгий Валентинович, непременно доиграем. А ужинаем, как договорились — у меня. Без дам, уж извините. Будут все свои. Петя Бондаренко и Теймур Теймуразович. Всё–таки надо нам в узком кругу обсудить Немало — Корякский вопрос…
— Договорились, Иван Адамович, — закидывая бэг на плечо, натянуто улыбнулся Гоша. — Но я всё–таки очень надеюсь, что вы выступите исключительно на моей стороне. И уже на следующем этапе я готов привлечь к разработке и вашу СНК, и «Маг–ойл», и уральцев. Нефти там на всех хватит. Но сейчас я бы не очень хотел, чтоб мне мешали. У меня чёткие договорённости с правительством. Мне там пока доверяют. Вы меня хорошо понимаете?
— Я — всецело на вашей стороне, Георгий Валентинович. Можете на меня рассчитывать. Мешать мы вам не будем. Я надеюсь…
— Я — тоже, — кивнул Гоша и позволил себе на сей раз не улыбнуться.
От бесконечных словесных и мимических реверансов у него уже трещала голова и сводило челюсти. Так вот однажды, неровён час, заклинит — и останется он навеки с физиономией чересчур внимательного приятного собеседника, украшенной умильной улыбкой клинического идиота. Гоша взглянул на часы.
— Ну что, через час продолжим?
— Через час я вас жду! — с готовностью согласился Герцензон, забрасывая на плечо свой бэг с клюшками. — Будем надеяться, что Бонд не утащит мой мяч куда–нибудь на край грина. А то я и так пока в
— Обязательно! Предупредите Стеллу: Зера хотела только шоколадного!
— Будет ваш шоколадный, будет! — заулыбался Герцензон, показывая во всей красе свои великолепные, покрепче Бондовых, зубы.
— Анна Валентиновна, вам просили передать! — пожилая вахтёрша вместе с ключами от номера протянула Нюше изящную длинную открытку.
По торжественному и многозначительному выражению лица вахтёрши Нюша сразу догадалась, что и ей пришло приглашение на званый вечер от известного телеведущего Тухачевского. Юлиана Семёновна, получившее такое приглашение накануне, страшно им гордилась, и не рассказала о нём разве что перелыгинским Пафнутиям. Впрочем, скармливая вечно голодным псам остатки обеда, переводчица, возможно и упомянула ненароком о великой чести, оказанной из всего Дома творчества только ей и бывшей оперной диве Кларе. И вот, оказывается, теперь ещё и Нюше.
Нюша Тухачевского знала шапочно. Так, встречалась на тех тусовках, где телевизионные знаменитости пересекались с литературными. Может, ошибка?
Но нет — на открытке было отпечатано «Сидоровой Анне Валентиновне», далее — текст приглашения. Сегодня, в 19.00, улица Григоровича, форма одежды — свободная. Благодарим за внимание. Ждём.
Идти или не идти? — вот в чём вопрос.
Пойду, — решила Нюша и, поднявшись на свой второй с половиной этаж, провела смотр боевых доспехов. Остановиться решила на открытом светло–сером платье, которое в сумерках вполне можно будет принять за серебряное. Очень даже свободная форма одежды. Интересно, а ватник — тоже свободная форма одежды? А арестантская роба — уже несвободная? И вообще — где границы свободы и несвободы?
В дверь деликатно постучали.
— Открыто! — крикнула Нюша, кидая серо–серебряное платье на диван.
— Анечка, я к вам, — вплыла в номер Юлиана Семёновна. — Вы не одолжите гель для волос? А то Клара, вы же знаете, какая она щеголиха, решила соорудить на голове башню, а она получается не Останкинской, а Пизанской! Прямо беда! Без вашей помощи пропадём!
— Конечно, Юлиана Семёновна! Проходите, я сейчас! — Нюша зашла в ванную за гелем, а когда вернулась в комнату, обнаружила, что Юлиана Семёновна уже разглядывает заветную открытку.
— Замечательно, Анечка, что вы тоже приглашены! Будете сопровождать двух старух, чтобы не сбились с пути! — радостно воскликнула Юлиана, почему–то нюхая приглашение. — К тому же, должна вам признаться, Клара очень любит… — Юлиана многозначительно пощёлкала себя по шее, — и одной мне её обратно не дотащить. А с вами нам и море по колено!
— Чем смогу — помогу, — Нюша представила, как тащит на себе двух подвыпивших старушек и фыркнула.
— Вот спасибо, Анечка, тогда я спокойна. Ну, разве что какие–нибудь кавалеры на нас с Кларой клюнут, тогда совсем другое дело. Но на это мало надежды, сами знаете, милая, эти старые пердуны, — Юлиана понизила голос до громкого шёпота, — предпочитают свежее мясо!