Искусство отсутствовать: Незамеченное поколение русской литературы

Каспэ Ирина Михайловна

Вряд ли удастся разрешить эти противоречия, не выяснив, как конструировалось «поколение» и как конструировалась его «незамеченность», как создавалась столь легко воспроизводимая и столь проблематичная для исследователя коллективная репутация, как складывался образ литературного явления — целостного и размытого, состоявшегося и незамеченного одновременно. Под конструированием, конечно, подразумевается не целенаправленная и согласованная стратегия, а проявление установок и ценностных предпочтений, наиболее популярных поведенческих практик, наиболее востребованных способов самопрезентации — общий результат индивидуальных, не обязательно осознанных выборов и социальных действий. Здесь важно, кто и с каких позиций говорит о поколении, кому адресовано высказывание, какие цели при этом преследуются, какая риторика используется, какие символы выбираются в качестве поколенческих, как ищутся и находятся основания поколенческой общности.

На все эти вопросы заведомо не может быть одного ответа. Было предложено несколько образов «молодой эмигрантской литературы», но лишь одному из них удалось завоевать доминирующее положение, а позднее получить наименование «незамеченного» — именно он окажется в центре нашего внимания. Нас прежде всего интересует та самая «парижская», «монпарнасская» среда («парижская школа», «парижская нота»), которая столь охотно отождествляется с поколением в целом. Это не значит, что место жительства тех или иных литераторов будет считаться критерием принадлежности к «незамеченному поколению». Во-первых, рамки «парижского» сообщества, разумеется, не совпадали с географическим Парижем: в связи с этим сообществом принято упоминать стихи Юрия Иваска или Игоря Чиннова, хотя оба провели 20–30-е годы в странах Балтии. Во-вторых (и в-главных), мы вообще не ставим своей целью разрешить проблему «принадлежности к поколению», тем более — перечислить и изучить всех возможных его представителей. И в «Незамеченном поколении» Варшавского, и в мемуарах других, некогда «молодых» литераторов, и в работах историков русской эмигрантской литературы можно встретить длинные списки имен, призванные очертить предмет разговора, а фактически указывающие на его неисчерпаемость. Мы постараемся не столько расширить, сколько сузить круг героев исследования. В их число вполне сознательно не будут включены многие из тех литераторов, чьи имена принято связывать с образом «молодого» («младшего», «второго», «незамеченного») поколения, даже в его «парижском» варианте: Юрий Мандельштам, Виктор Мамченко, Раиса Блох, Александр Гингер, Анна Присманова. В качестве основных источников нами отобраны публицистические и мемуарные тексты, в которых образ «поколения» декларируется, отстаивается, опровергается, то есть так или иначе выражен достаточно ярко; кроме того, мы рассмотрим собственно литературные произведения, получившие наибольшее количество рецензий, упомянутые в статьях-манифестах, признанные ключевыми, знаковыми для «поколения» или спровоцировавшие дискуссии о «новой эмигрантской литературе». Участвует в подобных дискуссиях и создает для них поводы вполне ограниченный круг литераторов, который преимущественно и попадет на страницы этой книги. При этом нашими героями станут и наиболее «замеченные», «известные», «признанные», «изученные» авторы (к прочно укоренившемуся термину «набоковедение» не так давно добавилось «газдановедение» [9] , заявили о себе исследователи Поплавского [10] , Довида Кнута [11] , Нины Берберовой [12] ), и те, кто активно формировал образ «поколения», но традиционным литературоведением должен был бы считаться «вторичным», недостаточно ярким (вдвойне незамеченным) писателем, — скажем, автор «Незамеченного поколения» Владимир Варшавский, Юрий Терапиано, Василий Яновский, Юрий Фельзен, Екатерина Бакунина.

9

Dienes L. Russian Literature in Exile: The Life ad Work of Gajto Gazdanov. Miinchen: O. Sagner, 1982. На русском: Диенеш Л. Гайго Газданов. Жизнь и творчество / Пер. с англ. Т. К. Сабиева. Владикавказ: Изд-во Сев. — Осет. ин-та гуманитарных иссл., 1995. См. также: Кабалоти С. Поэтика прозы Гайто Газданова 20–30-х годов. СПб.: Петербургский писатель, 1998; Газданов и мировая культура: Сборник статей / Ред. и сост. Л. В. Сыроватко. Калининград: ГП «КГТ», 2000; Возвращение Гайто Газданова: Научная конференция, посвященная 95-летию со дня рождения / Сост. М. А. Васильева. М.: Русский путь, 2000; Матвеева Ю. В. «Превращение в любимое»: Художественное мышление Гайто Газданова / Науч. ред. Л. П. Быков. Екатеринбург: УрГУ, 2001; Орлова О. М. Гайто Газданов. М.: Молодая гвардия, 2003. (Серия «ЖЗЛ»); Семенова Т. О. Система повествования Г. И. Газданова: Автореф. дисс…. канд. фил. наук. СПб.: Пед. ун-т им. Герцена, 2003; см. также сайт «Общества друзей Газданова»: http://www.hronos.km.ru/nroektv/gazdanov/index.html

10

Наиболее капитальные исследования здесь — диссертации: Menegaldo Н. L’univers imaginaire de Boris Poplavski. Doctorat d’'etat. Paris: Universit'e de soutenance, 1981; Yetter S. The Orphic Theme in the Poetry of Boris Julianovic Poplavskij. Madison: University ofWisconsin, 1992; Андреева H. B. Черты культуры XX века в романе Бориса Поплавского «Аполлон Безобразов»: Автореф. дисс…. канд. филос. наук. М.: Моск. гос. ун-т, 2000.

11

Хазан В. Довид Кнут: Судьба и творчество. Lyon: Centre d’'etudes Slaves Andre Lirondelle, Universit'e Jean-Moulin, 2000.

12

См. материалы коллоквиума, посвященного Нине Берберовой (Арль, октябрь 2001): http://www.rusmysl.ru/2001IV/4383/438330-Nov01.html

Выбор столь узкого предмета исследования легко мотивировать тем, что интересующий нас «частный случай» отсылает к глобальным сюжетам культурных кризисов и катастроф. В самом деле, это и определения межвоенного десятилетия как времени общеевропейских переломов — социальных, политических, эстетических (от кризиса либеральной системы и формирования тоталитарных режимов до появления «новейшего», «модернистского» романа); и популярные уже во второй половине XX века метафоры «современного», а точнее, «постсовременного» сознания, на первый взгляд удивительно совпадающие с символами эмигрантской идентичности — «культурный шок», «заброшенность», «оставленность», «одиночество и свобода»; и, наконец, ситуация распада социальных институтов, слома норм, побуждающая принять послереволюционную эмиграцию едва ли не за идеальную модель «переходного», «промежуточного» общества и провоцирующая всевозможные параллели между русским Парижем 30-х и новорусской Москвой 90-х. Ключевым во всех случаях будет слово «перелом». «Переломность» («промежуточность», «рубежность») ситуации, в которой оказались русские литераторы-эмигранты (в терминологии Виктора Тернера такую ситуацию следовало бы назвать «пограничной», «лиминальной»), в последнее время все чаще подчеркивается исследователями «молодого поколения первой волны» (включая предложение заменить столь громоздкое определение емкой метафорой «поколение полтора» [13] ), а иногда и квалифицируется как уникальный поколенческий опыт [14] .

13

Кондаков И. В., Брусиловская Л. Б. Оттепель в культуре русского зарубежья (опыт позднего Газданова) // Газданов и мировая культура: Сб. статей / Ред. и сост. Л. В. Сыроватко. Калининград: ГП «КГТ», 2000. С.4–11.

14

Хазан В. Незаметный писатель «незамеченного поколения» (о прозе B. С. Варшавского) // Вторая проза: Сборник статей / Под ред. И. З. Белобровцевой, С. Н. Доценко, Г. А. Левинтона, Т. В. Цивьяна. Таллин: ТРЬ Kiijastus, 2004. C.225.

Казалось бы, неуспешность, «незамеченность» такого поколения должна подразумеваться сама собой. Пожалуй, единственная на сегодняшний день развернутая попытка увидеть здесь не аксиому, а исследовательскую проблему была предпринята канадским славистом Леонидом Ливаком. Рассматривая «незамеченность» как особую стратегию, практикуемую несколькими молодыми эмигрантскими писателями, он убедительно очерчивает круг контекстов, которые эту стратегию формируют; с такой точки зрения «незамеченность» — литературная маска, заимствованная у французских современников и адаптированная к языкам, актуальным в эмигрантском литературном сообществе [15] . В этой книге мы тоже постараемся показать, что далеко не достаточно признать «незамеченное поколение» обреченным на неудачу «самой историей». Даже если под персонифицированной историей понимаются вполне конкретные — в самом деле сложные, трагические, — события и обстоятельства. Однако наша задача — обнаружить не столько дискурсивные, сколько нормативные, ценностные, институциональные контексты «незамеченности». В этом смысле термин Варшавского указывает не на безжалостную историю, но и не на дискурсивный фантом, а прежде всего на проблематичность символов социального успеха и неудачи. При таком ракурсе не возникает потребности доказать «масштабность», «уникальность» или «типичность» той ситуации, которую мы исследуем; значимо другое: как в «частной» ситуации, по-своему уникальной и по-своему типичной, создаются и работают механизмы социализации, реализации, успеха, что представляет собой «путь в литературу».

15

Livak L. How It Was Done in Paris: Russian 'emigr'e Writers and French Modernism. Madison, Wis.: Univ. of Wisconsin Press, 2003; Livak L. A Mirror for the Critic: Two Aspects of Taste and One Type of Aphasic Disturbance in Vladimir Nabokov’s «Despair». // Canadian-American Slavic Studies. Vol. 34. № 4. 2000. p. 447–464; Ливак Л. К истории «парижской школы». Письма Анатолия Штейгера. // Canadian-American Slavic Studies. Vol. 37. № 1–2. 2003. p. 86–87.

Литература для наших героев — одновременно область невозможного и область должного. «В эмиграции писателей больше, чем можно было бы ожидать» [16] , — замечает (кажется, не без иронии) Джон Глэд, автор нескольких книг о русской эмигрантской литературе. Вопрос о том, что такое литература в эмиграции, что означает здесь желание стать «русским писателем», откуда берутся литераторы, которым как будто бы не для чего и не для кого писать, — звучит наивно, однако он может быть задан как вопрос о культурном статусе литературы вообще и национальной литературы в частности. Попытка «войти в историю русской литературы» и одновременно из нее выпасть едва ли не больше говорит о том, чем была и, возможно, осталась русская литература, нежели о ее незамеченном, невидимом, отсутствующем поколении. Василий Яновский, один из тех, кто активно манифестировал собственную принадлежность «молодому», а затем и «незамеченному» поколению, в середине 50-х на страницах нью-йоркской газеты провозгласил: «Самим своим появлением… молодые писатели отрицали все материалистические основы эстетики, не могущей, как уверяют, развиваться из ничего» [17] . Выясняя, как и когда знаки поражения, невостребованности, незамеченности начинают проступать сквозь поколенческие манифесты, мы так или иначе будем сталкиваться с литературой, декларативно сделанной «из ничего». Это и есть конечная цель наших изысканий — ценности, на которые опирается столь шаткий конструкт, а возможно, и ценности, которые вытесняются, не замечаются, не называются, помечаются словом «ничто».

16

Глэд Дж. Беседы в изгнании. Русское литературное зарубежье. М.: Книжная палата, 1991. С. 281.

17

Яновский В. Мимо незамеченного поколения // Новое русское слово. 1955. 2 окт. С.2.

Таким образом, отобрать необходимый для наших задач инструментарий позволят несколько проблемных блоков. Один из них задается проблемой «поколения» как особой формы групповой идентичности, особого режима социализации, особого способа структурировать историю, особой мифологии. Эта проблема — отправная точка нашего исследования, и о ней мы поговорим подробнее, чем об остальных.

Истоки исследовательского взгляда на поколение как на рамку культурной, исторической, социальной, а не онтологической или биологической общности обычно связывают с Дильтеем и его интерпретацией немецкого романтизма, но основы «теории поколений» — довольно разработанной на сегодняшний день области социологических, историко-культурных, антропологических изысканий — закладываются после Первой мировой войны, как раз в актуальные для нас годы. «Поколения» вызывают интерес во Франции — в 1920-м вышел пространный труд последователя дюркгеймовских традиций Франсуа Мантре [18] ; в Испании — немногим позднее Мантре свой вариант «метода поколений в истории» предложил Ортега-и-Гассет [19] ; наконец, в Германии публикуется очерк Карла Мангейма [20] , наметивший отправные точки современных социологических подходов к «проблеме поколений». В те же годы понятие поколения обсуждается и в России, в кругу теоретиков ОПОЯЗа: инструментальные возможности поколенческой терминологии живо интересуют Эйхенбаума, Шкловского и вызывают иронию Тынянова [21] .

18

Mentr'e F. Les g'en'erations sociales. Paris: Bossard. 1920.

19

Ortega у Gasset J. El tema de nuestro tiempo. Madrid: Revista de Occidente, 1923; Ortega у Gasset J. En torno a Galileo: esquema de las crisis. Curso dado en 1933 en la C'atedra Valdecillas, de la Universidad Central. Madrid: Revista de Occidente, 1956. На русском: Ортега-и-Гассет X. Тема нашего времени // Он же. Что такое философия? / Пер. с исп. под ред. М. А. Кисселя. М.: Наука, 1991. С. 3–50; Ортега-и-Гассет X. Вокруг Галилея // Избранные труды / Пер. с исп. А. М. Руткевича. М.: Весь мир, 1997. С. 233–403.

20

Mannheim К. Das Problem der Generationein // K"olner Vierteljahrshefte f"ur Soziologie. 1928. № 7. S. 157–185, 309–330. На русском: Мангейм К. Проблема поколений // Очерки социологии знания / Пер. Е. Я. Долина. М.: ИНИОН, 2000. С. 8–56; Мангейм К. Проблема поколений / Пер. В. Плунгяна и А. Урманчиевой // Новое литературное обозрение. 1998. № 30. С. 7–47.

21

Об этом: Чудакова М. О. Социальная практика, филологическая рефлексия и литература в научной биографии Эйхенбаума и Тынянова // Тыняновский сборник. Вторые Тыняновские чтения. Рига: Зинатне, 1986. С. 109–131.

Эта волна внимания к понятию поколения прежде всего лишает его прозрачности. «Поколение» перестает казаться удобным измерительным прибором, привязанным к определенной системе дат, обладающим отчетливыми границами и однородной структурой. В этом смысле Февр призывает вообще «отбросить» риторику «поколений» [22] , наиболее радикально выражая общие сомнения исследователей школы «Анналов» в инструментальной надежности поколенческих конструкций. Предпочитая проблематизировать эту тему, Ортега уточняет, что принадлежность к поколению определяется не только совпадением возраста, «места в историческом времени», но и «места в пространстве», причем возраст должен вычисляться не «математически», а именно «исторически» [23] . Используя язык социологии, Мангейм тоже описывает поколенческую общность как определенное «место», «положение», «нишу» в культуре или, точнее, в социальной системе [24] . При этом он не ограничивается указанием на единство культурного, исторического опыта и вводит еще одну категорию — «общей судьбы», «общего ответа на вызовы». С признанием, что поколения возникают (или — что важно — не возникают) в результате социальных действий, поколенческая риторика утрачивает ту онтологическую основательность, с которой Франсуа Мантре рассуждает о генерациях животных и насекомых, но приобретает большую четкость и верифицируемость.

22

Цит. по: Нора П. Поколение как место памяти / Пер. Г. Дашевского. Новое литературное обозрение. 1998. № 30. С.55.

23

Ортега-и-Гассет X. Вокруг Галилея // Избранные труды. М., 1997. С. 261–263.

24

Мангейм К. Проблема поколений // Новое литературное обозрение. 1998. № 30. С. 18.

В дальнейшем испанские, немецкие и в особенности французские традиции поколенческих исследований продолжают интенсивно развиваться; в 1950–1970-х годах формируется довольно влиятельная англоязычная школа. В то же время складывается и поддерживается общее коммуникативное поле, с общими ресурсами цитирования, что собственно и позволяет (со значительной долей условности) говорить о «теории поколений» в единственном числе [25] . В последние годы появляются трактовки «проблемы поколений» на русском языке — с позиций истории культуры [26] , истории литературы [27] , истории идей [28] , социологии [29] .

25

Подробные исторические и историографические обзоры «проблемы поколений», анализ наиболее востребованных исследовательских языков см.: SpitzerA.B. The historical problem of generations // American Historical Review. 1973. N. 78. P. 1353–1385; Jaeger H. Generations in history, reflections on a controversial concept // History and Theory. 1978. № 2. P. 273–292; Attias-Donfut C. Sociologie des g'en'erations. Paris: Press Universitaires de France, 1988; Савельева И. М., Полетаев А. В. Смена поколений // Они же. История и время. М.: Языки русской культуры, 1997. С. 360–371; Дубин Б. В. Поколение: социологические границы понятия // Мониторинг общественного мнения. 2002. № 2. С. 11–15.

26

Савельева И. М., Полетаев А. В. История и время. М.: Языки русской культуры, 1997. С. 360–371.

27

Чудакова М. О. Заметки о поколениях в советской России // Новое литературное обозрение. 1998. № 30. С. 73–91.

28

Зенкин С. Н. «Поколение»: опыт деконструкции понятия // Материалы международной конференции «Смена поколений в социокультурной динамике XX века». 28–30 июня 2004, Москва. (В печати).

29

Левада Ю. А. Поколения XX века: Возможности исследования // Мониторинг общественного мнения. 2001. № 5. С. 7–14; Он же. Заметки о «проблеме поколения» // Мониторинг общественного мнения. 2002. № 2. С. 9–11; Дубин Б. В. Социальный статус, культурный капитал, ценностный выбор: Межпоколенческая репродукция и разрыв поколений // Мониторинг общественного мнения. 1995. № 1. С. 12–16; Он же. Поколение: социологические границы понятия // Мониторинг общественного мнения. 2002. № 2. С. 11–15.

Во всех этих исследованиях так или иначе определяются рамки, при помощи которых удается сузить, конкретизировать размытую «проблему поколений». Одна из таких рамок связана с особенно занимавшей Мантре темой «выразителей поколения», элиты, способной предстательствовать за всех остальных. Иными словами, речь идет о поколенческой дифференциации внутри отдельных институтов, о коллективных «движениях», «течениях», «школах», которые по тем или иным причинам приобретают статус поколенческих и обычно обладают полномочиями формировать образы, мифологию «поколения в целом». Особенно активно пишется история политических поколений, но у литературных поколений тоже есть некоторая историография [30] .

30

Petersen J. Die literarischen Generationen. Berlin: Junker und D"unnha, 1930; Peyre H. Les g'en'erations litt'eraires. Paris: Bowin, 1948; Wyka K. Pokolenia literackie. Krakyw: Wydawn Literackie, 1977.

Другая исследовательская рамка (как правило, она дополняет первую, но может использоваться и независимо от нее) задается при помощи тех или иных хронологических координат, указывающих на определенные «исторические события», «повороты», «вехи», «декады». Здесь важно, какой этап поколенческого сюжета отмечает ключевая дата, что именно выбирается за основание общности: это может быть год рождения («сыны века», «ЬаЬу-boomers», «дети перестройки»), или некий особый, общий культурный опыт («поколение 1914 года»), или же момент «реализации» поколения, время, когда поколение «проявляет себя» («люди 1930-х годов», «шестидесятники»). Понятно, что во всех трех случаях конструируются принципиально различные модели поколенческой идентичности. К нашей теме имеет непосредственное отношение подробная монография Роберта Уола, посвященная мифологиям «поколения 1914 года» в разных европейских странах и прежде всего во Франции [31] .

31

Wohl R. The Generation of 1914. Cambridge, Mass.: Harvard Univ. Press, 1979.