Искусство - вечно

Иторр Кайл

6. В природе человека

– Ты даже не представляешь, насколько вовремя появился здесь, сказала Берберская ведьма. Эр-Рахман промолчал, однако старуха не дожидалась ответа. Большая любительница поговорить, она совершенно не нуждалась в чутких и внимательных собеседниках. - Твой сиятельный отец, умирая, завещал опеку престола и царства совету мудрых, с тем, чтобы правление перешло к тебе только на восемнадцатую весну. Верно я говорю, а?
– Ответа снова не последовало, но ведьму это не обеспокоило.
– И вдобавок, если до истечения сего срока ты не свершишь ничего, что показало бы тебя достойным преемником великого Керима эль-Адреа - твой титул старшего сына и наследника престола будет стоить не дороже пригоршни верблюжьего помета. Так, а? - Ты многое знаешь, - наконец процедил Ади эр-Рахман, старший и ныне единственный сын первого султана Берберии, неистового Керима по прозвищу эль-Адреа, что значило "черногривый лев". - Ну, что бы это я была за ведьма, коли не прознала бы об этом, а?
– Старуха хихикнула.
– Сейчас тебе пятнадцать, а самым значительным подвигом твоим остается неудачная охота на горного гуля в Игиди... Кстати, он просил при случае передать, что в тех пещерах скрываются существа куда как опаснее его. Эр-Рахман вновь промолчал, хотя - Аллах свидетель!
– это недешево ему обошлось. Берберская ведьма не обладала всезнанием Аллаха, но терпение принца испытывать далее не стала. - В год сто третий лунной хиджры, если только повелитель правоверных не промедлит с выступлением, звезды предвещают ему победу над испанцами. - Отец собирался покорить живущих по ту сторону Мадыку Бугазу, в сени горы Пути, Jabal Tariq, - заметил эр-Рахман, - но... - Но ни ему, ни эмиру Тарику, сыну Зияда, светила не благоприятствовали, - резко промолвила ведьма.
– С тобой все может быть и по-другому, а? Только знай, принц, у твоих мудрецов не достанет мудрости и знаний, чтобы определить

единственно верный момент. О, они вполне способны править царством, а? Даже улучшать жизнь твоих подданных, не только свою и своих семей; однако же, в мудрости высшей, в алмазных письменах небесного свода, разбираются они ничуть не больше тебя самого. - И ты предлагаешь мне сделку, - проговорил принц. - Называй это так, если желаешь, Ади эр-Рахман. Слышал спор моих дочерей прошлой ночью, а? Возьми одну из них в жены (тебе самому решать, будет это Саилар, Медеар или Адар) - и я назову точный час. А сама она станет тебе хорошей помощницей, хотя я бы не советовала доверяться ей полностью. Быть может, эр-Рахман и не обладал силой и упорством своего отца-воителя, огнем и мечом выкроившего удел в юго-западном уголке Внутреннего моря, в Магриб эль-Акса - а после еще и сумевшего отстоять независимость своей державы от растущего халифата властных Омейадов. Однако, Аллах не обделил принца умением думать и принимать решения; эр-Рахман отлично понимал, что помощь ведьмы требуется ему именно теперь, а что касается брака... Жена, в конце-то концов, не худшее из бедствий, какое суждено живущим! Правда, женатые иногда в этом сомневаются, причем вслух и весьма громко, но здесь у принца большого выбора не было. - Я должен увидеть их всех, - произнес он. Берберская ведьма снова сверкнула в усмешке белоснежными зубками, и громко позвала: - Девочки, сюда! Цветной вихрь шелка и скользящий шорох атласа заставил эр-Рахмана на мгновение зажмуриться. Когда же он открыл глаза... Три девушки выстроились перед ним - как и подобает истинным дочерям правоверных, скромно склонив головы и скрывая лица и волосы непрозрачными платками, оставив на виду только глаза и часть лба; у ног принца лежали три широких цветных покрывала. Больше на дочерях Берберской ведьмы из одежды не было даже шелковой нитки. Нельзя сказать, чтобы Ади эр-Рахману никогда до сих пор не доводилось видеть обнаженного женского тела (доводилось, причем не только видеть, но и все остальное). Только уж чересчур неожиданной оказалась проделка юных ведьмочек. Саилар, Медеар и Адар были не старше его самого; однако, как давно подметили поэты (и не они одни), в южных краях, под горячим солнцем пустыни, люди взрослеют чрезвычайно рано... И в обычное-то время не отличавшийся разговорчивостью, сейчас принц сглотнул - и едва не проглотил язык. - Выбирай, - насмешливо потребовала старуха. Эр-Рахман еще раз сглотнул, нарочито громко откашлялся, безуспешно собираясь с духом, - и выбрал. Девушки прыснули, поспешно подобрали покрывала и не менее поспешно закутались в них. Берберская ведьма задумчиво постучала согнутым средним пальцем по переносице. - Поистине, умение из трех зол выбирать наихудшее, четвертое с самого рождения заложено в природе человека.

7. Мой дом родной

Я шла промеж свинцовых снов, бесплотных и чужих; я шла на свет иных миров - верней, на свет Иных; и рая видела цветы меж серных адских ям. Передо мной был Путь... Мечты! Здесь нет уж места вам! Скользя по огненной реке, не чувствуя тепла, я в беломраморном песке нашла кусок стекла. И путеводные лучи в единый яркий СЛЕД я собрала, создав ключи от Врат минувших лет. Теперь я - знаю! Да, теперь - я знаю. Зря. Была я - той, кому не надо в Дверь, сквозь злые зеркала. А суждено мне стать... Ну да, нет в Знаньи проку, нет... Уж это-то я навсегда запомнила, обет дав среди спора мудрецов - молчать, а говорить - лишь с эхом, чтобы жизнь творцов случайно не прожить. Я уходила. Позади - разбитый Ключ лежал. Он был изгоями Пути подобран - как металл, что годен для святых мечей, для колдовской брони. Обломками чужих Ключей не брезгуют они, - идущие тропою слов, чей смысл давно забыт; и не дано им в мире снов свой, личный Ключ добыть... О нет, не презираю я их, обреченных жить - я, ядовитая змея, не властная убить. Не презирать ведь тех, кем стать придется мне самой. И пусть!.. Мне нечего терять. Ведь Навь - мой дом родной...

8. Игра началась

Окружающая Ораса тьма неохотно отступала, держась подальше от горевшего на ладони юного мага бледно-желтого огонька. Вот именно, бледно-желтого. Орас вновь видел мир в цвете, но на сей раз он не знал, место ли стало тому причиной, или это сработали его собственные, не очень-то надежные заклинания. Как бы то ни было, тьма отступала. И то, что скрывалось в ней, вынуждено было выйти на свет. Орас не был знатоком легенд дикого края Ахаггар, предпочитая мифам о богах и героях - истории о реальных личностях, вроде того же Керима эль-Адреа, или о его старинном приятеле из Багдада, мореходе Синбаде. Зу-ль-Аккан не раз предупреждал ученика, что мифы зачастую реальнее, чем думали их создатели, но эти слова Орас успешно пропускал мимо ушей. Однако теперь - вспомнил. Не столько наставления учителя, сколько легенду, о которой тот мог бы заговорить, окажись он сейчас здесь, рядом, в этом подземелье... Миф о Владыках межзвездных просторов, которые явились в незапамятные времена на земли черного континента Нуб (или Гондваны, как предпочитал называть Зу-ль-Аккан, знаток и любитель старинных наречий). Миф о Владыках безвременно поседевшей древности, которым подчинялись нефритовые рыбы, железные птицы и хрустальные драконы. Миф о Владыках, сражавшихся на стороне людей в великой битве против богов (битву ту всезнающий Зу-ль-Аккан звал Титаномахией, отчего-то болезненно морщась, произнося это слово). Миф о Владыках, что вечно странствовали меж миров и навеки упокоились в окровавленной почве последнего для них мира... Орас зажмурился, затем резко открыл глаза. Видение не исчезло. Тяжелая железная дверь, чуть тронутая ржавчиной, была приоткрыта. Видимо, поджидала появления того, кто... Кто - что? пройдет внутрь, надеясь раскрыть тайны былых эпох? запрет дверь так, чтобы никому больше и в голову не пришло сюда соваться? сплюнет, повернется и уйдет от греха подальше? Юноша не очень-то понимал, почему делает именно этот выбор. Но поступить иначе был просто не в силах. Волшебный огонек на его ладони стал ярче, превратившись в крошечный осколок солнца, потом задымил и погас. За дверью, в клубящейся тьме, загорелась красная точка. Мигнула. Раз, другой, третий. Пауза, затем снова три вспышки теперь промежутки между ними были примерно втрое длиннее. Пауза, три короткие вспышки - такие же, как в первый раз - и, сипло зашипев, красный огонек потух. Орас вытер холодный пот, выступивший на лбу, и переступил железный порог, решив считать это приглашением войти. Собственного спокойствия ради. Поток силы чуть не оглушил его, но молодой маг все же справился с нахлынувшим водопадом. Иногда силу сравнивали с текущей водой, хотя многим Следующие Пути это не нравилось, - однако тут другое сравнения трудно было подобрать. Когда поток ослабел, став ручейком, из которого можно было без опаски черпать энергию, Орас наконец смог рассмотреть, что же скрывалось за дверью. Точнее, не рассмотреть, пользы от глаз здесь, в кромешной тьме, было немного, - а УЗРЕТЬ. Словно не доверяя внутреннему взору, он протянул руку - и коснулся чего-то легкого, небольшого и холодного, сделанного вроде бы из полированной кости. Нетерпеливый щелчок пальцев вновь зажег волшебный огонек, и маг удовлетворенно хмыкнул. Это умение, в отличие от стихотворческого, было ему по плечу. Скрестив ноги, он опустился на пол перед расчерченной на ровные клетки Доской. Фигуры, как и поля, виделись ему черными и белыми; и хотя формой Доска и Фигуры несколько отличались от традиционного набора "шах-мат", "смерть царя", - Орас не сомневался, что видит перед собой по меньшей мере нечто подобное завезенной из далекой Индии игре. Игре, в которой, по преданиям, сходились изначально только великие маги и еще более великие полководцы. Игре, в которой он обыгрывал Зу-ль-Аккана три раза из пяти. По ту сторону доски - это юноша отметил лишь уголком глаза, сосредоточившись на позиции, - сгустилась тень. Тусклый металл, покрытый слоем ржавчины и пыли - вместо плоти; ошметки грубой ткани и осколки стекла - вместо волос и глаз; едва слышный скрип и еще более тихое жужжание - вместо дыхания и сердцебиения. Но Орасу было все равно, потому что игра - началась.

9. Внимание и повиновение

Время летело быстрее стрелы, быстрее ополоумевшего самума, рассекая шамширом слепой удачи войлочную кошму осторожности. Эр-Рахман жил словно во сне; вчерашний юнец-ветрогон, на которого снисходительно взирали седобородые мудрецы (а кое-кто - даже с хорошо скрываемым поощрением всех не подобающих наследнику шалостей), теперь он чувствовал себя тем, кем должен был бы являться для окружающих - владыкой. Должен бы, но до недавнего времени - не был и не очень-то хотел стать таковым. Дни были сном, а ночи... Принц не думал об этом. Не желал думать. Не желал разрушать замок счастья и уюта, какой - он знал доподлинно, - удается возвести далеко не каждому смертному. Пусть замок этот возведен на песке и простоит лишь несколько лет - о грядущем дне эр-Рахман также не задумывался. Как не делает ни один из сынов Аллаха, когда ему не минуло еще семнадцати весен. О завтрашнем дне пусть думают те, кто снаряжает в поход войска - его войска! О завтрашнем дне - и том времени, которое непременно наступит, не может не наступить в год сто третий по календарю пророка (да благословит его Аллах и приветствует!),

в год семьсот семнадцатый по счету этих неверных-назарян, поклоняющихся пророку Исе и считающих его - Богом. Принц знал, что полководческого таланта, равного отцовскому, он не имел, как не имел его опыта. Пока - не имел; быть может, через десять лет о нем заговорят с тем же уважением, смешанным с немалой толикой страха. Сейчас, даже если ведьма не обманула и сражение с гяурами все-таки будет выиграно, - победу эту припишут его, Ади ибн-Керима, удаче. Но не способностям. И однако, Iqbal, дух удачи, также сопутствует далеко не всякому. А эр-Рахман был совершенно не против того, чтобы стать для Берберии тем, чем некогда исключительно и должен был бы являться владыка престола. Живым воплощением удачи. Глупый баран, трусливый заяц, подлая гиена, бесхребетный червь, - титулы, не слишком украшающие любого, и тем более - правителя. Но в прошлом было не так уж и мало случаев, когда люди, носившие одно из этих или подобных прозваний (а то и все сразу), становились не просто властителями, а победоносными завоевателями, укреплявшими и расширявшими границы своих держав - благодаря витавшему над ними ореолу Iqbal. И обладатели этого ореола - включая и тех, кто глупостью состязался с баранами, а упрямством - с ишаками, - никогда и ни на что не променяли бы свой дар. Даже на личную печать легендарного Сулеймана ибн-Дауда, державшую в подчинении всех сверхъестественных существ - джиннов, ифритов, маридов, гулей и иных обитателей мира, лежащего по ту сторону... Во всем прочем полностью доверяя своим советникам, Ади эр-Рахман отказался лишь поднять над своим личным стягом - зеленое знамя джихада. Чтя заветы пророка, да снизойдет на него благословение Аллаха, он не считал всякое сражение с неверными - священным делом веры. Армии Омейадов когда-то прошли под зеленым знаменем джихада через Миср и Либию; но в Ифрикии, у восточных рубежей нынешней Берберии, это знамя вынуждено было бы отступить, не атакуй Керим Черногривый Лев со своей полутысячей всадников правый фланг берберов, что превратило поражение ослабевшего багдадского войска как минимум в ничейный исход. Когда эмир Ахмат Абу-т-Туйвим, любимый племянник халифа Махмуда эль-Омейна, на последовавшем военном совете приписал честь этой победы себе, Керим промолчал - ибо хотел сохранить голову на плечах. В знак признания своих личных заслуг он попросил у эмира только одно: право нести с собой собственный стяг, впереди всей армии. Это право эль-Адреа получил и не прошло и двух недель, как его полутысяча выросла втрое, прежде всего за счет берберов, с которыми Абу-т-Туйвим заключил почетный мир. Воинственное племя Барр эль-Джезаир считало возможным подчиняться лишь самому Кериму, которого признало достойным подчинения. И вот тогда-то Лев ударил сам. Некоторая часть десятитысячного войска Омейадов перешла на его сторону, остальных проглотила пустыня. Так не раз случалось прежде с войсками Картагена и легионерами Империи: чужак не выживет в песках без помощи тех, кто рожден здесь. Зеленое знамя эль-Адреа водрузил в Джардисе над могилой Ахмата и не поднимал его в собственных войнах, хотя сражался часто и в основном с неверными, ведь свет Dar al-Islam, Дома покорных воле Аллаха, едва-едва достиг тех мест, где Керим намеревался основать державу. И основал, положив на это остаток жизни. Объединив и покорив племена северо-западных краев черного материка Нуб; частью то были берберы, мавры и их сородичи, частью - потомки заморских пришельцев, вандалов и готов, которые за три с лишним века до того разграбили южные имперские колонии и сокрушили древний Картаген. Царство Льва назвали Берберией; как ни странно, особых разногласий по этому поводу не было... Берберские галеры, подкрадываясь со стороны Внутреннего моря, держали курс на темную громаду горы Пути, Джабал Тарик. На мачте главной галеры гордо реяли на ветру два флага. Зеленое знамя джихада - чуть пониже, темно-красное с черным абрисом львиной головы полотнище стяга эль-Адреа - на самом верху. Ади ибн-Керим не был Львом, да и Львенком его давно уже не называли. Но сыном своего отца он все же был, и приказывать - когда надо, - умел так, что ветераны, только что скептически взиравшие на юнца-правителя, живо вспоминали низкий рык эль-Адреа и низко кланялись со словами "Внимание и повиновение!"

10. Прощай навек, отец

Мы были вместе с давних пор; и встретившись во сне, не завязали разговор о меркнущем огне, о тайнах Врат и безднах зла. Мы просто шли. Куда? Сквозь снов кривые зеркала, где грезилась беда. Мы шли, не говоря о том, что разделило нас. К чему слова здесь, где наш дом - мираж, обман для глаз; здесь, где дотла сгорел наш мир в тех яростных кострах, что от божественных от игр наш укрывали страх... Полет, паденье, переход по лезвию ножа... Не всякий в нашем сне найдет былых страстей пожар; теперь здесь хлад и серый снег, приветствующий ночь... ночь, что прервет бесцельный бег - и повлечет нас прочь. Мы помнили, что лжет судьба, и дважды лжет - Завет. И жизнь на легких на хлебах - не будет правдой, нет; да только нам не привыкать во лжи искать ключи от тех дверей, куда бежать лишь можно из ночи. А что бежать придется нам - сомнений нет. Ведь мы... Тропу прокладывает сам идущий в ночь из тьмы. Тропу, что в никуда ведет; да только что нам цель! Нам, видевшим Игры исход - и ускользнувшим в щель. Игра Судьбы, игра богов, забава для Владык... В ней наша проливалась кровь на строки древних книг, в ней жизни (наши - в том числе) стояли на кону. Но тех, кто ставил - больше нет. Они пошли ко дну. Мы шли к истокам прошлых дней из завтрашних веков - веков, когда страна теней, прародина богов, Их позовет назад, к себе; и Зову подчинясь, Они уйдут - своей судьбе и нам отмстить клянясь. Ведь это мы, раскрыв Врата, Зов выпустили в свет, и ждет теперь нас Пустота, пожравшая Завет. Ведь это мы нашли пролом в той крепостной стене, что ограждала звездный дом от ждущих в вечном сне. И за успех втройне платить придется нам теперь: за право быть, за право жить, за право видеть Дверь... Ну что ж. Последний сделан шаг. Здесь - наступил конец Пути. Прощай, наш худший враг; прощай навек, отец...

ЭПИЗОД. КУЗНЕЦ

Невысокого роста и казавшийся еще ниже из-за сильной сутулости, но весьма широкоплечий и сильный, его помощник налегал на рычаги мехов всем своим весом. Раз... и еще раз... Продолговатый кусок металла приобрел оттенок теплой вишни. Клещи сомкнулись на нем, выдергивая из пламени и бросая на наковальню; молот ласково прошелся по рождающемуся клинку, ответившему на прикосновение чистым, ясным звоном - нет, не стали; этот кузнец с седым железом не работал. Не мог. Кожаное ведерко, наполненное ледяной водой из священного источника Ильмаринена, словно само собой подпрыгнуло навстречу опускающемуся металлу. Шипение, клубы пара: для умеющего слышать, пожалуй, звуки эти оказались бы подобны первому младенческому крику.

Вода и пламень

Удачей Грани

Твой дух сияет

Во тьме.

Меч уже был мечом, а не просто заготовкой. Лишенный эфеса, нуждающийся еще в полировке и заточке - он уже теперь выглядел грозным оружием. Вогнутый, серповидный; "дитя сокола", "фальката" - для иберов, а для прародителей их, полторы тысячи лет назад покинувших Загорье - "кхопеш". Бронзовый - однако, когда великий Кесарь отвоевал у гэлов Лазурный берег и двинул свои легионы на Пиренеи, бронза эта без большого усилия рубила дешевое железо римских копий и мечей. Хотя могучая Pax Mediterrania в те годы взяла верх, уплаченная за победу цена научила проконсулов-наместников обращаться с побежденными чрезвычайно осторожно и вежливо. Даже не самые умные из них понимали: стоит чуть-чуть перегнуть палку - и вся Испания умоется кровью...

Как камень, прочен;

И днем, и ночью

Твой путь пророчат

Войне.

Точильный круг почти любовно прильнул к изгибу клинка, отделяя излишки бронзовой плоти и обращая их в веселые, смеющиеся искры. Фальката отозвалась стоном, становившимся все тоньше по мере того, как из-под верхнего темного слоя проявлялось красно-бурой полоской отточенное лезвие. Последний проход; мозолистая ладонь кузнеца нежно погладила новорожденный меч, очищая его от остатков каменной пыли. Под несколькими точными ударами легкого молота встали на место заклепки, скреплявшие заранее вырезанные половинки ясеневой рукояти.

Быстрее ветра,

Точнее света,

И даже смерти

Сильней.

Граверные инструменты, и так не слишком большие, в лапищах кузнеца казались совсем крошечными. Орудовал он ими, однако, с величайшей осторожностью и точностью, врезая в лезвие одну линию за другой. Не клеймо свое он ставил, нет; его работа не нуждалась в так называемых "знаках отличия". Это было, в некотором роде, даже более важной частью действа, чем собственно изготовление меча. Не бывает доброго человека без доброй души. Не бывает и доброго меча без доброго узора, на клинке или на рукояти - зависит уже от иных вещей. Кое-кто из чародеев назвал бы это родом заговора, однако мастера кузнечного дела с презрением относились ко всей их магии знаков, слов и жестов, столь же пустых и бессмысленных, как и прочие чародейские фокусы. Наконец, рисунок был завершен. Мастер аккуратно втер состав из зеленого горшка в рисунок, и бронза стала чем-то походить на полупрозрачное обожженное стекло из Флоренции. Угловатые письмена, дарованные народам Запада великим Огмой, прочесть сумел бы лишь посвященный - но разобрать истинный их смысл теперь было дано любому. Любому, взявшему фалькату в руки.

Всегда - в движеньи;

И поражений

Не знай в сраженьи,

Враг Змей.

– Враг Змей, - вслух повторил кузнец. Он знал, это была лучшая его работа за все годы. И еще он знал, что другой такой - не случится уже никогда. - Можно заканчивать, мастер?
– спросил помощник. - Aye, - кузнец кивнул и передал ему клинок. Удара - в левый бок чуть пониже ребер, снизу наискосок, - он не почувствовал. Острое лезвие без труда рассекло и кожу, и мощные мышцы, и кости, дойдя до сердца и выпив жизнь своего создателя. Теперь и только теперь оружие получило полную силу.