Искусство: язык Бога. От античности до авангарда
Шрифт:
Русские храмы небольшие, гораздо меньше европейских, но они необыкновенно компактны и очень гармоничны. Несомненный шедевр архитектуры – церковь Покрова на Нерли в окрестностях Владимира. Она стоит на маленьком полуострове, и, когда Нерль разливается и затопляет все кругом, церковь оказывается посреди водной глади, отражается в ней – просто чудо красоты! В это время подплыть к храму можно только на лодке, и пока вы плывете, от красоты захватывает дух!
Русские храмы – смиренные, они не штурмуют небо, как готические, о которых мы поговорим дальше.
Готика – штурм небес
Начиная с XII-XIII веков на смену романскому стилю приходит готика. Один из типичных готических соборов – Кёльнский. Такие храмы возводились веками. Кёльнский собор начали строить в XIII веке, а завершили только в конце XIX, но и до сих пор время от времени еще где-то что-то достраивают.
Готика –
22
Нервюра (от фр. nervure – жилка, прожилка) – выступающее ребро готического каркасного крестового свода. Нервюры в совокупности с системой контрфорсов и аркбутанов позволяют облегчить свод здания, распределив тяжесть на отдельные точки стены.
Мы-то с вами привыкли к высотным зданиям, но представьте себе людей Средневековья, которые жили в низеньких, в лучшем случае двух-, максимум трехэтажных домах. И вдруг – невообразимая высь! Кёльнский собор, например, достигает почти 160 метров – это больше 50 этажей!
Если романский храм называли «крепостью Бога», то готический – «кораблем Бога». Идея построить такой «корабль» пришла, как гласит легенда, в XII веке Сугерию, аббату монастыря Сен-Дени. Он увидел первый готический храм во сне, а проснувшись, все запомнил, зарисовал – и построил. Поскольку стены не должны были нести на себе тяжесть, их можно было превратить в огромные витражи. Свет, проходящий сквозь цветное стекло, делал внутреннее пространство храма очень светлым, в отличие от темного романского храма. Витражи озаряли цветными бликами алтарь, стены, а на западной стене сияла роза (розетка), символизирующая мироздание. Все это создавало такую игру света! [23] И храм воспринимался просто как Царство Божие на земле!
23
Когда я думаю о роли света в храмовой архитектуре, я вполне представляю, как современная компьютерная графика может украсить церковь. И это будет лучшее применение новых технологий. Например, вот входит человек в темный храм, ничего не видно. Вдруг луч высвечивает икону или витраж, или появляется какое-то видеоизображение иконы… Потом другой луч, третий, а потом все сияет, все пространство заливается светом, и ты просто не можешь не сказать: «Слава Тебе, показавшему нам Свет!» Я уверена, что это будет, потому что на каждом этапе люди придумывают что-то новое, и даже в церковном искусстве нет ничего окончательного. (Примеч. авт.)
Если получится, побывайте в часовне Сен-Шапель в Париже – и вы убедитесь в этом. Перефразируя Флоренского, можно сказать: если есть часовня Сен-Шапель, значит, есть Бог. Потому что так увидеть, так построить можно, только когда ты почувствовал Бога. Когда я оказываюсь в готическом храме, я немедленно начинаю там молиться. Попадаешь туда – и все, ты счастлив.
Готические храмы полны скульптуры – и снаружи, и внутри. Скульптура для западных христиан вообще очень много значит. Причем можно встретить не только благочестивые сюжеты, но и фривольные, и даже изображения бесов – химер. Считалось, что вокруг святого места всегда очень много всякой нечисти. Я думаю, и в наших храмах ее тоже много, просто мы не видим… Но у нас нечисть не изображают, за исключением одной фрески, которая находится всегда на западной стене, – это Страшный суд. Когда вы причастились, вы, полный счастья и благодати у алтаря, поворачиваетесь – и тут вам показывают: нет, не надейтесь, что все так просто, будет вам Страшный суд, со всякими мучениями. Но это, конечно, уже плод позднего богословия. Первые христиане умели радоваться, они рисовали птичек и бабочек, сидя в катакомбах на кладбище. А потом уже, в позднем Средневековье, начали пугать людей страшными пытками, адскими сковородками. Но это ведь признак упадка веры, когда уже не знаешь, как ее удержать: вот вам, если не будете благочестивы, получите ремня! А на самом деле наша вера – беспримесная, счастливая радость. И улыбающийся Ангел с портала Реймсского собора – свидетельство тому!
Глава 3
Великая
Потрогать Бога руками
Средние века часто называют темными. Можно предположить, что это из-за инквизиции и других страшных проявлений церковного ретроградства… А для меня важно в Средневековье, что люди, жившие тогда, ощущали близость Бога. Основная тональность этой эпохи – смиренное восхищение Богом. Об этом свидетельствует средневековое искусство.
И вот на смену этому времени и такому мировосприятию приходит, как и должно быть, другое – Ренессанс, что переводится с французского как Возрождение. Что же тогда возрождалось? Возрождалась небесная красота античного искусства. Правда, сначала варвары, а потом и сами христиане ее разрушали, видя в ней «идолов поганых», и всячески с ней боролись. Потом прошли века, и люди прозрели – они вдруг увидели эту необыкновенную красоту и гармонию, и начались попытки возрождения. Разумеется, тысячелетие Средневековья нельзя было перечеркнуть. Но теперь произошло как бы переплетение идеалов – осмысление античности с позиций христианства. Это как если бы мы начали возвращаться в детство и пытаться, будучи уже зрелыми людьми, вернуть себе свежесть и непосредственность восприятия ребенка. Но возродить то, что было, не удается. Я думаю, каждый по своей жизни это знает – нельзя повторить детство. То есть можно, но мысленно и эмоционально, и на короткое время. А постоянно жить в этом невозможно. Художники Возрождения, конечно, не могли буквально восстановить античность, но они придумывали и одухотворяли ее.
Возрождению предшествовала философия, которая называлась гуманизмом. Но не вкладывайте в него тот смысл, который мы вкладываем сейчас: некое внимательное, бережное отношение к человеку и его неотъемлемым правам. Гуманизм, который родился в эпоху Возрождения, – это была философия, в каком-то смысле противоречащая Евангелию, вектор ее был направлен в другую сторону. Внимание человека эпохи Возрождения постепенно приковывается к земле, он больше не смотрит на небо, ожидая от Бога ответа. Художники как бы спускают Бога с неба на землю, хотят «потрогать Его руками».
Это был своего рода культ человека. Люди увидели, что они невероятно осыпаны дарами, они многое могут: действительно, построить такие соборы, такие витражи, написать такие иконы – и не восхититься собой? И началось овладение миром через призму восхищения человеком. При этом нельзя сказать, что это мировоззрение отменило Бога – все были верующие, Церковь никуда не делась, молитва продолжалась, искусство обслуживало Церковь, и церковные сюжеты преобладали над античными и светскими. Но вместе с тем незаметно произошла очень опасная подмена, когда человек встал на место Бога.
Видимо, человек так устроен, что без самозабвенных, поднимающих до уровня Бога иллюзий он обойтись не может, он обязательно должен пройти через это искушение. Надо сказать, что такая подмена угрожает каждому из нас всегда, в любое время, в любой эпохе. Так что и мы с вами должны быть начеку – как бы в нашем сердце такого не произошло. Люди забыли, что дары, которыми их осыпал Бог, даны взаймы, и их нужно вернуть, и вернуть с процентами [24] . Творческие дары только для того нам и даны, чтобы мы научились их отдавать.
24
См. Мф. 25: 14–30.
Антропоцентризм – главный вектор философии гуманизма, в отличие от средневекового теоцентризма. Повторюсь – в эпоху Возрождения никто не сомневался, что Бог есть, но в центре внимания стал человек. И такой человек мне немного напоминает Нарцисса, который загляделся на свое отражение в воде и забыл, что надо есть, – так залюбовался собой, что умер от голода. Такое любование собой мы видим в ренессансных портретах и автопортретах.
На первый план теперь выдвигаются земные добродетели – гражданский долг, подвиг, патриотизм. Казалось бы, что плохого в патриотизме? Конечно, патриотизм – хорошее, теплое чувство, свойственное большинству людей. Но вместе с тем оно к христианству не имеет абсолютно никакого отношения. Апостол сказал, что во Христе «нет ни эллина, ни иудея» (Кол. 3: 11). А Пушкин подметил: «два чувства дивно близки нам… / любовь к родному пепелищу, / любовь к отеческим гробам». Но не более того. Можем любить свое, а можем любить другое «пепелище», переехав в другую страну. Для христианина это, в общем, не обязательно. Или гражданский долг – это тоже не христианская добродетель, скорее языческая. Потребность в высоком остается в человеке, она вложена Богом, а если Бог помещен на второй план, то тогда нужно воспитывать в человеке гражданские добродетели.