Испанская хроника Григория Грандэ
Шрифт:
— Как кричит, — сказал Леня, обернувшись к шагавшему за ним Хоакину.
И в этот момент группа нарвалась на дозор противника, обходивший берег. Неожиданный залп свалил двух бойцов. Леня приказал отнести раненых к берегу и на спрятанном в камышах плоту переправить на свой берег. Сам он с ручным пулеметом залег у подножия старой оливы. Переправившиеся через реку бойцы еще слышали очереди его пулемета. Потом все стихло. Люди ждали своего командира. Он не шел. Всходило солнце. Поднимался туман. С наблюдательного пункта сообщили, что противник отходит, и тогда взвод роты, занимавшей этот участок, с четырьмя нашими бойцами переправился на вражеский берег. Там, у оливы, они нашли Леню. Издали показалось, что он спал, приложив голову к пулемету. Но… единственная пуля попала ему прямо в сердце.
С шестью бойцами нес Григорий гроб с телом Лени. За ними в строго шла рота итальянского батальона имени Гарибальди и многие жители этого испанского городка. В жаркий полдень похоронили мы Леню на кладбище в Чинчоне. Прозвучал залп прощального салюта, комья сухой земли застучали по крышке гроба. Вырос могильный холм, и девушки-испанки украсили его цветами. Григорий положил на свежую могилу черный Лёшин берет с красной звездочкой…
ДНИ И НОЧИ МАДРИДА
На протяжении почти трех лет бушевавшей в Испании войны Мадрид оставался самым горячим местом. Столица была символом Сопротивления испанского народа фашизму. С октября 1936 года фронт застыл на ее западных окраинах, в кварталах Куатро Каминос, Карабапчель, Каса-де-Кампо и Университетском городке. Мне часто вспоминаются строки замечательного испанского поэта Рафаэля Альберти, в которые он вложил весь пафос беспримерной мадридской эпопеи:
Мадрид — сердце Испании — бьется как в лихорадке. В нем клокочущей крови все яростнее клокотанье… Мадрид! Пусть не посмеют сказать о тебе иные, Что в жарком сердце Испании кровь превратилась в иней!Франко не мог позабыть своего поражения под стенами столицы. Авиация германского легиона «Кондор» и пятьдесят артиллерийских батарей всех калибров ежедневно обрушивали на город массы снарядов и бомб. Любая инициатива республиканцев на фронте вызывала ожесточенный огонь по городу. Это были дикие, жестокие, бессмысленные обстрелы. В такие дни снаряды рвались на улицах всех районов города, и уже через час мы, долго жившие в Мадриде, начинали «психологически» ощущать этот обстрел: нервы сдавали даже у людей не очень впечатлительных. Невольно думалось: где упадет следующий снаряд? Да, Мадрид был горячим местом, и Гриша Грандэ знал об этом и поэтому чаще, чем в другие части, приезжал к нам, в Мадридский отряд.
В декабре 1937 года республиканские войска успешно начали наступление на Леванте и взяли город Теруэль. Как всегда, Франко срывал злобу на Мадриде, подвергая его жестокой бомбардировке и обстрелу.
В эти дня Сыроежкин приехал в город.
По обыкновению он явился без предупреждения в самый разгар артиллерийского налета, длившегося уже вторые сутки.
Вокруг «Гейлорда» все грохотало. По улицам с воем проносились санитарные автомобили, подбиравшие раненых. К приезду Гриши обстрел, длившийся без перерыва пятнадцать часов, значительно понизил нашу «психическую сопротивляемость»: нервы были натянуты до предела. Но мы не спускались в подвал отеля в убежище: оно не могло полностью защитить от тяжелых артиллерийских снарядов, не говоря уже об авиационных бомбах. Мы оставались на третьем этаже в своих комнатах.
И вот Гриша появился в дверях. Он сразу понял состояние нашего духа и не стал говорить о делах.
— Давайте обедать или ужинать. Как хотите?.. — предложил он, когда вошедший за ним Пако положил у дверей сумку с продуктами, привезенными ими из Валенсии.
Снаружи все продолжало грохотать. В наступавших сумерках разрывы вспыхивали как зарницы над крышами домов…
— Вчера приехали дипкурьеры, — начал Гриша, не обращая внимания на грохот за окном. — Я привез письма из дому, хорошие консервы, копченую колбасу… Ну, чего повесили носы?
— А коньяк привез? — спросил Панчо Боярский, он уже собирался домой, и поэтому очередной обстрел действовал на него сильнее.
— Привез. Марфиль тоже, — проговорил Гриша, выкладывая на стол содержимое своей сумки.
Он сумел поднять наше настроение, отвлечь от мрачных мыслей, и постепенно, глядя на этого спокойного человека, слыша его ровный глуховатый голос, мы обретали душевное равновесие.
Перед тем как сесть за стол, Григорий сказал:
— Там, у подъезда, я встретил Симону. Пригласим ее? — И, не дожидаясь нашего ответа, вышел из комнаты.
Через несколько минут он появился вновь в сопровождении Симоны Гринченко, московской комсомолки, переводчицы военного советника из 11-й испанской дивизии Энрике Листера. Очень красивая, совсем еще молодая девушка с насмешливыми глазами была общей любимицей в «Гэйлорде».
…Именно 11 — я дивизия после ожесточенных боев взяла Теруэль. В декабре 1937 года в Теруэльских горах стояли необычные для Испании морозы, температура упала до минус 20 градусов. Молодые бойцы дивизии жестоко страдали от непривычного холода, среди них было много обмороженных. Поднять людей в решительную атаку было в этих условиях совсем нелегко. И вот тогда Симона Гринченко пошла вперед с пистолетом и гранатой в руках, увлекая за собой обмороженных бойцов. Она первой ворвалась в Конкуд, ключевую позицию фашистов у Теруэля. В период Великой Отечественной войны Симона сражалась в тылу у гитлеровцев, в прославленном отряде Дмитрия Медведева. Это она в лесу нагретым на костре топорищем гладила отважному советскому разведчику Николаю Кузнецову немецкий офицерский мундир, который он носил, проникая в стан врагов. А после войны, в последние годы своей жизни, Симона работала на острове Куба. Там она тяжело заболела и вскоре после возвращения домой умерла. Ее похоронили в Москве на Новодевичьем кладбище. Там стоит она, изваянная из белого мрамора, с гордо поднятой головой… Каждый год в мае друзья и соратники приходят к ее могиле.
В тот вечер в Мадриде Симона шутила, заразительно смеялась, а когда мы попросили ее рассказать об атаке на Конкуд, она очень коротко сказала:
— Уж очень холодно было, нужно было разогреться, пробежать эти двести метров до окопов фашистов. Вот и пришлось вспомнить Москву, где я брала призы в беге на короткие дистанции…
Слушая Симону, глядя на ее милое веселое лицо, мы переждали обстрел, засидевшись до глубокой ночи.
Приезжая к нам в Мадрид, Гриша, подзадоривая нас, обычно спрашивал: «Сколько офицеров-фалангистов вы захватили за это время?». Только от пленных офицеров можно было получить ценные разведывательные данные, в которых так нуждалось командование фронтом. Но изловить офицера было далеко не простым делом. Обычно они старались не ездить по прифронтовым дорогам ночью, да и днем не отваживались без охраны пускаться в путь.
В один из своих приездов в Мадрид, в начале осени 1937 года, Григорий решил отправиться с группой нашего отряда в район города Авилы, чтобы выйти на дорогу между Авилой и Вильякастином, на которой наши горные посты отмечали оживленное движение. Это направление считалось наиболее опасным (если на наши путях вообще были менее опасные или безопасные). Но именно там вероятнее всего можно было перехватить машину с офицерами. Этим и объяснялся выбор Сыроежкнна.
За несколько дней до его приезда мы получили от летчиков «подарок» — два скорострельных авиационных пулемета ШКАС, снятых с вышедшего из строя самолета. Прицельно стрелять из них с руки на дистанций в несколько сот метров было невозможно, зато с близкого расстояния противника можно было вымести, как метлой. Все только и говорили в отряде об этих пулеметах. До похода нам только однажды довелось стрелять из них, и хотя стрельба показала, как малопригодно это оружие для наших целей, расставаться с ними никто не хотел. Я решил взять один ШКАС в поход к Авиле.