Испанский садовник
Шрифт:
Консул натянуто улыбнулся. Кульминация игры и последовавший за ней ажиотаж повергли его в состояние глубочайшей подавленности. Но он ни за что не позволил бы этой странной необъяснимой горечи, разъедавшей его грудь, вырваться наружу. Он взял сына за руку и сквозь поредевшую толпу повел в сторону площади.
— Это наша победа! — не умолкал Николас по пути к машине. — Ведь Хосе работает у нас. А это он выиграл игру.
Не отвечая, Харрингтон Брэнд резко повернул ключ автоматического стартера. Он вел машину, глядя прямо перед собой, а мальчик украдкой поглядывая на него, думал, чем он
— Что-нибудь не так? — спросил он наконец.
Последовала ощутимая пауза.
— Нет, Николас, всё в порядке, не считая того, что у меня ужасно болит голова. Видишь ли, я не привык, чтобы всякая шушера стискивала меня, толкала локтями, пинала, и всё это ради какой-то дурацкой игры.
— Папа… — сбитый с толку Николас хотел было возразить, но взглянув на застывший профиль отца, умолк.
Это молчание продолжалось и во время обеда, который был накрыт к их возвращению, — одно из тех ледяных и отчужденных молчаний, периодически навязываемых консулом, когда он, казалось, полностью уходил в себя и смотрел сквозь людей и предметы с видом оскорбленного бога, для которого существует только неземное и вечное.
— Можно мне пойти к себе, папа? — тихо спросил Николас, допив молоко.
— Как хочешь.
Медленно и печально поднимался мальчик по широким деревянным ступеням. Радость этого дня с его восторгом и новизной, оттенками и блеском угасли в нем. Ни Хосе, ни игра больше не занимали его — он мог думать только о суровом, страдающем лице отца. Привыкший к совместному вечернему ритуалу, он почувствовал себя отвергнутым и поспешил укрыться в просторной темной спальне. Вяло раздевшись и умывшись, он натянул ночную рубашку. Потом обернулся и увидел в дверях консула.
— Ой, папа! — облегченно выдохнул он. — Я уж думал, ты не придешь.
— Я не забываю о своих обязанностях, Николас, — серьезно ответил консул.
— Папа, прости меня, если я виноват… — мальчик с трудом сдерживал слезы. — Только… только я не знаю, что я сделал…
— Приготовься к молитве, — консул занял своё обычное место и обнял его за плечи. — Ты растешь, Николас, — тихо сказал консул. — Ты должен сознавать, сколь трудна и тягостна моя жизнь. Ты знаешь, какое бремя я несу с тех пор… с тех пор, как твоя мать нас покинула. В последнее время из-за литературных трудов у меня усилилась бессонница, ночи превратились в кошмар. Бывают дни, когда я так измучен и истощен, что не могу сосредоточиться на работе. И, тем не менее… — консул приподнял сведенные брови, — несмотря ни на что, я полностью посвятил себя тебе.
Мальчик опустил голову. На его мягких ресницах, как хрустальные капельки росы, появились слезы.
— Да, Николас, я стал тебе не только отцом, но и другом, и учителем, и нянькой. Не скрою, эта преданная служба приносит мне большое счастье и радость… Она как бальзам для моей измученной души. Это, мой родной, — бескорыстный труд. Но даже самая бескорыстная любовь рассчитывает на ответное чувство. Именно поэтому сегодня мое сердце разбито от мысли, что я тебе безразличен.
— Нет, папа, нет! — крикнул Николас, обретя наконец дар речи. — Это неправда! Как ты мог так подумать?!
Искаженное страданием
— Иногда достаточно какой-то мелочи, дитя мое. Небрежное слово… взгляд… случайный жест…
— Нет, нет, — Николас почти кричал. — Я люблю тебя, люблю! Мама поступила с тобой отвратительно. Но я никогда тебя не брошу. Мы всегда будем вместе. — Истерически всхлипывая, дрожа всем телом, он поднялся с колен и бросился отцу на шею.
— Мой, мой мальчик, — пробормотал консул, крепко прижимая к себе эту легкую живую ношу. Он ощутил трепещущее, подобно птице, детское сердце, чье проникающее тепло растопило боль в его груди, и со вздохом закрыл глаза.
Наконец, мягко отстранившись, он с ласковой улыбкой произнес:
— А теперь помолись, дитя мое, и я тебе почитаю.
Глава 5
И все же, наслаждаясь примирением, радостно сознавая, что Николас более чем когда-либо к нему привязан, консул не мог забыть, какую роль в этом болезненном, хоть и недолгом, отчуждении сыграл Хосе. Прежде, покидая утром виллу, Брэнд имел обыкновение издали отвечать на почтительное приветствие садовника. Теперь же он подчеркнуто равнодушно проходил мимо, не поворачивая головы и глядя прямо перед собой, стараясь его не видеть. Тем не менее, краткого мига хватало, чтобы в памяти застрял образ юноши, косившего траву длинной косой: ладно скроенное тело под легкой тканью, энергичные взмахи рук, простодушная улыбка. Досада захлестывала консула, и даже придя в офис, он еще долго не мог успокоиться.
Консул старался не давать волю чувствам. Нелепо было позволить себе нервничать из-за простого слуги — неотесанного местного сопляка, и уж вовсе не пристало предпринимать какие-либо действия по такому ничтожному (оглядываясь назад) поводу. Ясно было, что парень просто расхвастался перед Николасом своими достижениями в пелоте и пригласил посмотреть, как хорошо он играет. Только и всего. Но, несмотря на все эти аргументы, консула не покидало странное чувство ревности, а враждебность, словно питая саму себя, только росла день ото дня.
Некоторое время Хосе ничего не замечал, но, когда день за днем хозяин проходил мимо него, нахмурившись, с непроницаемым выражением, юноша начал опасаться, что не сумел угодить, и в его простодушном сердце поселилась тревога. Найти работу в Сан-Хорхе было непросто, а ему надо было думать о своей матери Марии, не говоря уж о сестрах и дедушке Педро, который последние семь лет ни дня не работал. Предчувствие беды заставило Хосе умножить усилия: он стал приходить на работу на полчаса раньше, а уходить с наступлением сумерек.
Однажды утром, работая на нерасчищенном участке за выступом скалы, он заметил три хрупкие белые звездочки с каплями росы, прячущиеся в мохнатых зарослях мирта, — это были первые фрезии. Глаза Хосе загорелись радостью, он постоял минутку, любуясь, а затем кивнул сам себе и, продравшись сквозь подлесок, осторожно сорвал цветы. В сарае, насвистывая себе под нос, он аккуратно привязал их рафией к тонкому побегу папоротника. Пригладив волосы перед осколком зеркала, юноша устремился к парадному крыльцу. Ему не пришлось долго ждать — вскоре на веранде появился хозяин.