Испанский сон
Шрифт:
— Ты поговорила?
— Да-а…
— Что она сказала?
— Что перезвонит.
— Она сама решила, что перезвонит, или отключалась, советовалась с кем-то?
Женечка молчала.
— Эй!
— Я не помню, — неуверенно сказала Женечка.
— Хорошо, — Филипп матюгнулся про себя, — вспомни хотя бы, как она сказала про Эскуратова? Звонят от Эскуратова, — он сделал слегка истерическое ударение на этом «от», — или звонит сам Эскуратов?
— Ну, не знаю. Она сказала: «С Филиппом Эдуардовичем хотел бы поговорить господин Эскуратов».
— Точно? Не фантазируешь?
— Кажется… ой, Филипп Эдуардович, извините, отвечу на звоночек…
Она пропала из трубки, но тут же появилась опять.
— Это снова оттуда, Филипп Эдуардович.
Первой мыслью было — давай! Стоп. Звонок слишком быстрый. Это инициатива его секретарши, догадался Филипп; ей просто поручили его найти, вот она и звонит через три минуты. Надо вынудить ее посоветоваться с Эскуратовым. Может, тогда станет понятно, насколько срочно он вдруг понадобился…
— Еще не нашла. Упрекни ее легонько: я же попросила вас через десять минут, а вы звоните сразу.
— Поняла. — Отключилась.
Он звонит назначить встречу, внезапно понял Филипп. Должно быть так, или я вообще ни черта не понимаю в этих людях. У него точно что-то стряслось, для нас скорее хорошее. Он сейчас будет пускать пузыри, стараться так, чтобы Филипп сам попросил о встрече — ну, это азы, это мы проходили давно: один раз он уже попросил — сегодня утром, — а второй раз просить, если хочешь сохранить лицо, не положено. Филипп должен быть вежливым, слегка усталым, как Женечка, и думать вроде как не о Эскуратове, а о том, о чем он думал до звонка, то есть о походе de copas. Сам не запросит, значит, разговор будет ни о чем, но он по крайней мере не сдаст позиции. Запросит в понедельник, в среду… А не запросит вообще, так и черт с ним. Мало ли таких было и мало ли впереди.
Филипп успокоился и стал опять думать о чем положено, то есть о copas. Ему это даже немножко надоело. Он разложил все бумаги — прошло никак не меньше десяти минут. Он запустил в удовлетворителе незначительную игру и, продолжая думать о том же, безуспешно повозил мышкой по резиновому коврику.
Может, никакого звонка и не будет? Женька опять напутала, забыла сказать?
— Женя!
— Да, Филипп Эдуардович.
— Почему нет звонка?
— …Ну, я не знаю…
— Она сказала, что еще будет звонить?
— Вообще-то да…
Неубедительно звучит. Ни черта она не сказала.
— Ты ее случайно не обидела? Не слишком сильно упрекнула?
— Кажется, нет… Ой! Опять звоночек — это, наверно, она! Хи-хи-хи… Как только с вами начинаю говорить, так тут же…
— Скажи, нашла. Но соединяй не сразу. Вначале на холд ее, соединишься со мной, доложишь, как положено…
— Поняла.
Исчезла. Появилась.
— Филипп Эдуардович, с вами хочет поговорить господин Эскуратов.
— Эскуратов? Правильно я расслышал?
— Хи-хи-хи… Да. Эскуратов.
— Ну что ж. Хотя, конечно, конец рабочего дня… Ладно, так и быть. Поговорим с Эскуратовым. Соединяй… Слушаю!
— Здравствуйте… Филипп Эдуардович? — Он уже слышал этот голосок — непростой, по-женски искушенный, не то что наивно-девчоночий лепет Женечки.
— Да, да. — Устал. Но вежлив. Думает о copas.
— С вами хотел бы поговорить господин Эскуратов.
— Да, я слышал. Я готов.
— Минуточку… соединяю…
!
Copas!
— Алло?
— Да, да.
— Филипп Эдуардович? Эскуратов, добрый вечер.
— Здравствуйте, Борис Эдуардович. Рад слышать.
— Взаимно… Но вы молодец — в пятницу, в такую погоду… Мало кто так сейчас.
— Ну почему же — вы, например…
— Э, — пренебрежительно отозвался голос, — я конченый человек, трудоголик… Таких все меньше. Скоро уже не с кем будет работать по выходным. Да и в пятницу вечером тоже.
— Может быть, так и надо, — предположил Филипп.
— М-да.
Дебют разыгран.
— Как дела? — спросил Филипп после небольшой правильной паузы. Это нужный вопрос — будет фальшивым его не задать.
— Помаленьку, — сказал голос рутинно — а этот сфальшивил, мать его! — и тут же исправился: — Хотя что я говорю! Неплохо идут дела, Филипп Эдуардович… прямо-таки закрутились, особенно после вашего звонка.
Ждет напоминания, понял Филипп. Ждет вопроса: «Ну, и как?» — на что будет сказано что-нибудь вроде «Думаем, думаем…», а Филипп должен спросить: «И что, готов какой-нибудь промежуточный результат?», а он в ответ будет тянуть кота за хвост, пока Филипп не спросит, попросту, зачем же тогда он звонит, если ни черта не ясно, и останется Эскуратову всего-то — хитро захихикать и обронить с номенклатурной, вальяжно-загадочно-шутливой нотой: «А я не сказал, что не ясно… Может, очень даже ясно…» А Филиппу, с другой стороны, уж точно ничего не останется, как заискивающе осведомиться: «Но тогда… почему бы не встретиться? Не обсудить, так сказать, в непринужденной обстановке?»
А вот фигу тебе, Эскуратов.
— Я очень рад, — сказал Филипп. Вежливо и устало.
На той стороне раздалось слегка озадаченное сопение. Тот, видно, соображал, не понял ли Филипп его неуклюжее «особенно после звонка» как прямо-таки готовое согласие на сделку. Не слишком ли большой аванс выдал он этому сопляку.
Молчание неприлично затянулось, и Филипп сделал ловкий ход из серии тех, которыми люди типа Эскуратова овладевают не сразу.
— О, Борис Эдуардович, — заторопился он, — извините, тут у меня еще одна линия… Я как раз жду звоночка… Сейчас переправлю, и сразу к вам. — И, не дожидаясь реакции, быстренько нажал на кнопку холда.
На холде у них в офисине звучала классическая музыка — с год назад хакеры развлекались, подключили диск-плэйер к телефонке. Пусть послушает, придет в себя от такой наглости. А что? Все чинно-благородно. Не будет сопеть подолгу. Как славно! И хорошо, что удалось применить приемчик первым — повторяться-то Эскуратову не след, даже если он уже этот ход и выучил.
Однако долго нельзя… Опять кнопка холда.
— Борис Эдуардович! Вы здесь?
— Куда я денусь…
Голос добрый изо всех сил, но Филипп слышит легкую досаду. Обыгрывает тебя сопляк, Эскуратов… лучше уж давай по-приличному, пока совсем не прижали.