Испить до дна
Шрифт:
Ну что, Адриатика? Как тебе покорительница стихий?
Ошибкой было то, что она оглянулась.
Берег казался тонкой полоской, занавешенной полосой тумана. Откуда взялся туман? Или это пелена застилает ей глаза?
Алена одной рукой отерла лицо и тут же ушла под воду с головой. Вынырнула, схватила губами воздух... и снова ее накрыл высокий гребень волны.
Движения стали суетливыми. Она слишком поспешно повернула назад, не рассчитала и опять не успела вдохнуть...
Прекрасный качающийся ритм этих «водных качелей» сбился, теперь она отчаянно била руками,
А берег все не приближался. Алене казалось, что она остается на одном месте — преодолевает одну волну, а следующая коварно возвращает ее обратно...
Она глотнула горько-соленой воды и почувствовала, как закололо в груди и под лопатками...
Воздуха...
Хоть на один вдох...
Еще один взмах... последний...
Кажется, солнечный луч пробил пелену туч и пронизал толщу воды...
Алена видела его снизу... Прозрачное нефритовое сияние над головой...
Она рванулась ему навстречу... Еще чуть-чуть... несколько сантиметров...
Но тут нефритовое сияние перед глазами медленно сменилось густой чернотой...
Алена почему-то запомнила все оттенки. Сначала исчезла золотая желтизна, потом к нефритовому примешался темно-коричневый... потом в их грязноватой смеси начало растекаться черное пятно, словно чернильная клякса...
А потом остался только черный. Глухой, обволакивающий, беспросветный...
И наступила бесконечность.
Перед раскрытыми глазами неспешно ползла вверх черная стена.
Значит, она погружается вниз...
Мысли угасали, как тот последний солнечный луч...
«Я тону... — с пугающим спокойствием подумала Алена. — Нет... я уже утонула...»
Не было ни боли, ни страха, ни отчаяния. Она как-то разом смирилась с этим и покорно приняла неизбежное.
Переступила грань бытия...
До ее порога она еще пыталась бороться за жизнь, барахталась изо всех сил, молотила по воде руками и ногами, пыталась выплыть, жаждала вдоха...
А за порогом было только спокойствие. Ни к чему ненужная суета... Чему быть, того не миновать...
...И вдруг — воздух. Такой резкий и острый, словно нож полоснул по груди, разрывая легкие...
И всхлип...
И противный привкус во рту... точно окислившееся железо...
И неожиданная боль в висках и затылке, точно невидимое чудовище пытается содрать с ее головы кожу вместе с волосами...
Кто-то изо всех сил тянул ее наверх. И Алена физически чувствовала эти усилия.
Зачем? Ей было уже хорошо... и спокойно...
Ее неудержимо манила обратно глубина...
Она забарахталась в воде, пытаясь освободиться.
На короткий миг ее голова приподнялась над гребнем волны, губы жадно глотнули очередную порцию воздуха, а перед широко раскрытыми глазами возникло чье-то лицо.
Ихтиандр! Человек-рыба... Кто еще мог выплыть к ней на подмогу из морской пучины? Ведь на берегу не было ни души...
Руки ее поневоле вцепились в широкие, скользкие от воды плечи.
И новая волна накрыла их обоих с головой...
Часть
Так море, древний душегубец,
Воспламеняет гений твой?
Ты славишь лирой золотой
Нептуна древнего трезубец.
Не славь его. В наш гнусный век
Седой Нептун земли союзник.
На всех стихиях человек —
Тиран, предатель или узник.
А. С. Пушкин. К Вяземскому
Глава 1
СИВАЯ КОБЫЛА В ЯБЛОКАХ
Все померкло. И одновременно — все стало хорошо. Спокойно и безмятежно.
Все верно, именно так и случается после смерти. Утверждают же, что, умирая, человек успокаивается. Недаром черты лица у усопших разглаживаются, становятся правильнее и отчетливее, чем при жизни.
...Ангелоподобная Ангелина обожала писать портреты покойников. В качестве натуры она предпочитала использовать посмертные маски.
— Эти лица гораздо красивее, чем у живых, — говорила художница. — Они без посторонних примесей и искажений. Никакой мимики, никаких гримас, никакой асимметрии. Да и нашу работу облегчает. Выписал правую сторону лица — и автоматически повтори ее слева. А живым, как говаривала одна известная личность, надо непременно левую щеку подставить, если ударили по правой: иначе морду так перекосит, что родная мама не узнает.
Алену передергивало от этих холодных рассуждений.
— Ты бы хоть Евангелие перевирать постеснялась. И вообще! Человек — не орнамент! — кипятилась она. — Человек весь состоит из неправильностей, и только поэтому он человек! Он — душа, а не правая и левая половинки!
На что Ангелина не без удовольствия подзаводила ее еще сильнее:
— Я-то Евангелие читала, а ты? Там сказано: сберегший душу свою, потеряет ее, а вот у потерявшего — все о’кей. То есть у того, у кого она уже отделилась от тела...
Алене большого труда стоило сдержаться — не к лицу княжне Вяземской поддаваться на чью-то провокацию и повышать голос в споре, заведомо бесплодном.
Она-то знала твердо: душа, как море, у которого симметрии нет и быть не может...
...Вот тебе и душа...
Вот тебе и море...
Ленка Петрова с детства мечтала увидеть Адриатику, но Адриатика оказалась капканом.
Алена Вяземская со жгучим нетерпением ждала этой поездки в Венецию, но путешествие стало финальным пунктом биографии.
И если картины русской художницы будут иметь в Италии успех, то уже посмертный.
А ее работы, можно сказать, на успех теперь просто обречены: красивая гибель автора поспособствует этому.
Тем более что тело извлекли сразу же, пока оно еще не успело измениться.
Молодая привлекательная утопленница с пропорциями Венеры Милосской вызовет всеобщее сочувствие: она чем-то сродни русалке, сказочному, таинственному существу.
А потому можно быть уверенной: от желающих взглянуть на полотна трагически погибшей девушки-художницы отбоя не будет. Мертвых принято почитать. Возможно даже, что целый выставочный день организаторы посвятят «светлой памяти» Петровой-Вяземской.