Исповедь моего сердца
Шрифт:
— Ну а я говорил, — сказал Бертрам. — И точно знаю, что этот человек — не Роланд.
— Послушайте, но это же невероятно, чтобы какой-то чужак мог обмануть всех нас, начиная с Бейгота. Уж Бейгот-то не дурак. К тому же этого «Роланда» видело множество наших родственников, признаюсь, некоторые из них — идиоты, вроде Анны Эмери, но они почувствовали бы, если бы это был не Роланд; всем Сьюэллам он так понравился. И слуги в Кастлвуде его, похоже, признали — впрочем, им-то все равно. Но Бейгот! Как быть с Бейготом?
— Этот парень — себе на уме, — злобно сказал Бертрам.
— Бейгот? Да что ты!
— Да, именно. Ему нельзя доверять, он никогда не был на нашей стороне.
— Папа имел продолжительную беседу с Бейготом…
— И Бейгот, как сказал папа, был с ним груб.
— С папой?!
— С папой.
— Ну, он пожалеет об этом.
— Они все об этомпожалеют.
— А пока…
— А как насчет почерка этого человека? Ведь образец…
— Как раз отчасти по этому поводу папа и встречался с Бейготом.
— Ну и?..
— Почерк этого «Роланда» очень похож на почерк бывшего, разве что несколько более неуверенный, дрожащий. Но, в конце концов, он ведь нездоров, говорят, он чуть не умер в Нью-Мексико.
— Он-то, может быть, и умер, а вот этот фрукт жив.
— И он об этом еще пожалеет. Если, разумеется, он не тот человек.
— …самозванец, наглый преступник, который надеется обмануть Шриксдейлов. Уж кто-кто, а…
— Этогонельзя допустить.
— Непостижимо!
— И мы этого не потерпим.
— И все же, — тяжело дыша, сказал Уиллард, — допустим, что он и впрямь Роланд, а мы ошибаемся. Ведь трудно представить себе — и никакой суд присяжных в это не поверит, — что собственная мать…
— Анна Эмери ему немать, — перебил Бертрам.
— Она мать Роланда — вот кто она есть на самом деле.
— Нет, ты неточно выражаешься, она — женщина преклонных лет, подверженная самым разным болезненным фантазиям и пребывающая на грани — если уже не за гранью — старческого слабоумия, что докажет любой квалифицированный юрист.
— Но трудно будет даже возбудить столь сомнительное дело, при том, что сама мать этого человека будет свидетельствовать в его пользу.
— Нас высмеют в суде, и мы от этого позора никогда не отмоемся.
— Анна Эмери Шриксдейл не является матерью этого человека. Она — мать Роланда, а этот человек, повторяю, никакой не Роланд Шриксдейл . Он нам не кузен.
— Тогда кто же он? И как это возможно, чтобы он был так похож на Роланда?
Ответил — сердито — Бертрам:
— Это только тебе, как идиоту, кажется, что он похож на Роланда. Мы с отцом ясно видим, что он на него вовсе не похож.
— Надеюсь, Берти, ты не собираешься ставить в неловкое положение всю семью, пытаясь доказать, что тетка Анна Эмери не знает собственного сына, — ехидно заметил Лайли. — Умнее всего — перестать думать об этом и продолжать жить так, словно ничего не произошло.
Уиллард ответил с обычным адвокатским апломбом и высокомерием:
— С одной стороны, я советую быть предельно осторожными. С другой — если этот человек самозванец, то совершенно очевидно, чего он добивается. Не забывайте, какое состояние на кону: по папиным подсчетам, более двухсот миллионов долларов. Наших денег! Мы не можем без борьбы допустить, чтобы какой-то преступник унаследовал Кастлвуд-Холл и нашу фамилию. Хотя…
— Хотя?
— …перспектива долгой тяжбы и открытого разбирательства в гражданском суде меня пугает. Как юрист я знаю, чего от него можно ожидать. У защиты будет очень основательная, чтобы не сказать неуязвимая, позиция, поскольку эта несчастная Анна Эмери станет свидетельствовать, что «Роланд» — ее обожаемый сын, то же скажут Сьюэллы, Бейгот и агенты Пинкертона, а такие свидетельства весьма убедительны для суда. Боюсь, у нас нет шансов. Если только «Роланд» как-нибудь невольно не выдаст себя.
— Ну конечно же, он себя выдаст, — подхватил Бертрам. — Я в этом не сомневаюсь.
— Но как он может это сделать без нашей помощи? — задумчиво произнес Уиллард. — Этот человек дьявольски умен, признаюсь, он меня пугает.
— А, значит, ты на моей стороне! — подхватил Бертрам.
— Не обязательно на твоей, — холодно заметил Уиллард.
— Но ты все же признаешь вероятность.
— «Вероятность» всегда существует в юриспруденции. Но существует и другая вероятность: этот человек действительно наш кузен и со временем к нему вернется память, в судебных анналах числятся самые невероятные случаи, поверь мне. И мы, Шриксдейлы, допустим непростительную ошибку, если предпримем подобные действия против своего кровного родственника…
— Этот подонок мне никакой не кровный родственник, — сердито возразил Бертрам. — И на кону по меньшей мере двести миллионов долларов. А наша тетка, несомненно, скоро умрет…
— Нет-нет, Сьюэллы вечны. Как племя Струлдбруггов, о которых писал Джонатан Свифт, — они не умирают никогда, а, впадая в полное слабоумие, все живут и живут. Она переживет нас всех.
Теряя терпение, Лайли сказал:
— Этот человек и есть Роланд. Могу поклясться. Я вижу в нем то самое существо, которое мы так ненавидели и жалели. Вам просто хочется, чтобы этот слабый, недееспособный переросток оказался кем-то другим; вам просто слишком хочется верить, братья, что наш кузен мертв.
Они снова замолчали, посасывая сигары и уставившись в пол.
Через несколько минут Бертрам с лукавой улыбкой, глядя в сторону, сказал:
— Если он умер однажды, знаете ли… может умереть и вторично.
При этом Уиллард, самый старший и наиболее ответственный из троих, набросился на Бертрама и нанес ему тяжелый удар в плечо, как в детстве.
— Дурак! Черт бы тебя побрал, Берти! Никогда не произноси таких слов, если кто бы то ни было, даже слуга, может тебя услышать.