Исповедь молодой девушки (сборник)
Шрифт:
Я была взволнована, плакала, и тем не менее меня переполняло счастье. Мак-Аллан, которому я наконец безоглядно и восторженно доверилась, смотрел на меня увлажненными глазами, не в силах сдержать нервной дрожи. Казалось, ему и страшно оттого, что я так внезапно приняла его совет, и жалко меня.
– Нет, меня вовсе не надо жалеть, – сказала я. – Никогда в жизни я не испытывала такой глубокой радости. Сейчас вы все поймете. Вспомните, что я говорила вам две недели назад. Мне надо было принять решение, и я боялась этого, потому что не понимала, в чем же мой долг. Целых две недели я билась над этой задачей и чувствовала, как мои силы иссякают. Вы ее решили, сказав мне: «Единственный способ воздать Женни за все, что она сделала для вас, – это пожертвовать гордостью». Будьте же благословенны, Мак-Аллан! Я снова дышу, снова живу и счастлива, что этим обязана вам, потому что вы лучший из людей!
Мак-Аллан медленно опустился на колени, медленно склонился до земли и поцеловал мне ноги. Мне стало страшно – так поразил меня этот знак глубочайшего благоговения.
– За что вы просите у меня прощения? – спросила я. – Неужели вы просто испытывали меня? Или обманули, чтобы проверить, как глубоко я предана Женни?
– Нет, нет, – сказал он, вставая с колен. – Я и раньше знал, на что вы способны, и никогда не позволю себе обмануть вас. То, что вы услышали от меня, – правда, а теперь пора действовать. Я немедленно еду в Тулон – надо задержать письмо господина Бартеза леди Вудклиф. Дайте мне записку к нему, попросите его приехать к вам завтра или ждать вас у себя в конторе. Для решения нам дано три дня с момента получения письма. Завтра вечером этот срок истекает, следовательно, завтра вечером необходимо послать леди Вудклиф договор, подписанный вами в присутствии господина Бартеза и всех ваших советчиков. Со стороны господина Бартеза возражений не будет, он не надеется, что вы выиграете тяжбу, и поймет ваши мотивы. Фрюманс поймет вас еще лучше. Малаваль любит деньги, поэтому он поймет все на свой лад, а рыцарь Мариус, увидев, что у вас будут неплохие доходы, предложит вам руку и сердце, так как помните, Люсьена, если решение ваше серьезно, вы ни единым нетерпеливым словом или пренебрежительным жестом не должны выдать своего намерения нарушить условия договора. Поверьте, почти все одобрят ваше нынешнее согласие на выгодное предложение, но презрительный отказ от денег поймут очень немногие. Большинство ценит лишь материальную выгоду, а романтические порывы считает бессмыслицей; они отвечают идеалам лишь ничтожного меньшинства. Таким образом, сперва на вашей стороне будет большинство, потом меньшинство. Но сейчас вам надо обдумать, как преодолеть единственное серьезное препятствие вашему благородному замыслу – сопротивление Женни.
– Как раз об этом я и думаю: Женни ни в коем случае не должна знать, чем вызвана перемена в моем поведении. Я знаю, чтобы спасти мое имя, она способна начать тяжбу на свой страх и риск, исходит всю землю, переплывет моря, – только бы восторжествовала правда. Женни не понимает, как можно идти на сделки, колебаться, дрожать от страха. Она свято верит в добро и к вашим советам отнесется как к бреду больного. Ей надо внушить, что я попросту малодушна. Да, мне предстоит нелегкая схватка с нею, но ведь я стараюсь ради нее, и это придаст мне сил. Только бы Фрюманс… Но вы как будто сказали, что Фрюманс меня поймет и поддержит?
– Дорогая моя Люсьена, Фрюманс уже давно находится в невыносимом положении. Но он смирился с ним, потому что, при всей своей редкой проницательности, верит в идеал, как Дон Кихот, а это тем более достойно уважения, что здравый смысл у него, как у Санчо Пансы, а практической сметки не меньше, чем у вашего покорного слуги. Он и раньше понимал, что, если когда-нибудь у вас начнут оспаривать право на имя, Женни может оказаться погубленной, а он опозоренным, но выхода не видел. Я показал ему этот выход, и вот он мечется между вами двоими и не знает, в ком же ему поддерживать героическое мужество – в своей ученице или в своей невесте. Он чувствует, даже знает, какое решение вы примете, горд за вас, страдает за Женни и за себя, потому что и у него, у нашего дорогого философа, есть своя гордость. Фрюманс-мужчина предпочел бы все самое тяжкое разделить между собой и Женни, но Фрюманс-наставник должен предоставить вам совершить подвиг добродетели, внушенной его же уроками, а Фрюманс – супруг Женни соглашается передать дело ее спасения в руки своему детищу.
– Как замечательно! – воскликнула я, смеясь. – Фрюманс увидит, что его детище хорошо изучило мудрецов древности… Но солнце уже заходит, вам надо немедля ехать в Тулон. Берите мою лошадь, сегодня она еще принадлежит нам.
Мак-Аллан долгим поцелуем припал к моей руке и, не сказав ни слова о том, что касалось его самого, уехал. Я была глубоко благодарна ему за это забвение всего, кроме долга, который мне предстояло выполнить.
LX
Неподалеку от дома я встретила Фрюманса – он шел мне навстречу.
– Итак, – сказал он, – Мак-Аллан собирается в Тулон? Он уже уехал?
– Да, дорогой Фрюманс, и вы знаете зачем.
– Женни тревожится и не понимает, в чем дело. Что вы ей скажете?
– Я все обдумала. Скажу, что в моих теперешних обстоятельствах не могу принять предложение Мак-Аллана; что та самая гордость, которая воспрещала мне выйти за Мариуса, воспрещает выйти и за адвоката; что как я не хотела обречь на нищету первого, так не хочу стать богатой с помощью второго, а в заключение добавлю: «Мак-Аллан начинает мне нравиться, поэтому я больше не желаю борьбы и уколов самолюбия, только отдаляющих меня от него. Я принимаю эти деньги, чтобы не нуждаться в его деньгах и с полным правом сказать себе, что люблю Мак-Аллана за него самого».
– Да, никакого другого объяснения не придумаешь: Женни простит вам малодушие, только если оно – следствие зарождающейся любви.
– Значит, все уладится, Фрюманс. Хотите, могу даже сказать, что безумно влюблена в Мак-Аллана.
– Вы это говорите так, что мне становится грустно за него.
– Я искренне люблю Мак-Аллана, но вовсе не собираюсь замуж – вот и все, что я говорю.
– Но разве брак с ним не был бы решением всех наших проблем, наградой за все ваши жертвы?
– А вы считаете, что я должна смотреть на Мак-Аллана как на якорь спасения, когда мой корабль идет ко дну? Нет, нет, Фрюманс, если мне суждено выйти замуж, то, надеюсь, совсем не так. Позавчера, когда я еще надеялась сохранить нынешнее свое положение, мне можно было строить планы на будущее. Но сегодня, когда никакого будущего у меня нет, позвольте мне хотя бы тешиться надеждой, что любовь к мужу никогда не свяжется в моей душе с мыслью о житейских удобствах.
– Понимаю вас, Люсьена. После смерти бабушки вы проявили такую прямоту и силу характера, что они превзошли мои самые смелые ожидания. Да, вы заслуживаете того, чтобы Женни предпочла вас Фрюмансу, а Фрюманс – самому себе. Вы еще совсем девочка, но подаете мне такой пример, что я был бы полным ничтожеством, если бы посмел жаловаться на судьбу.
– Фрюманс, – сказала я, – теперь и речи нет о том, чтобы вы жертвовали собой. Если вы оба не будете счастливы, то к чему тогда моя жертва? У Мак-Аллана не было времени сказать вам, что я – только держите это пока в тайне – решила поселиться в Помме у вашего дяди. Вы женитесь на Женни – это необходимо для всех троих, иначе нам не уберечься от грязных сплетен. Кроме того, вам надо заработать хоть немного денег, а Женни говорит, что в такой заброшенной деревушке, да и вообще в нашей пустынной округе, это невозможно. Вы с ней уедете, а я останусь – кто-то ведь должен ухаживать за аббатом Костелем. Кроме того… кроме того, после таких тяжких испытаний я должна немного побыть наедине с собой.
Не знаю, может быть, Фрюманс и отверг бы мой план, но в эту минуту появилась Женни. Увидев мое оживленное лицо, на котором не было и следа растерянности, она решила, что я счастлива.
– Мак-Аллан чем-то очень доволен, – сказала она. – Он ускакал на вашей лошади, сияя, как ясное солнце. А вы, Люсьена, тоже довольны?
– Да, – ответила я, обнимая ее. – Я решила слепо следовать его советам, потому что он мне настоящий друг. Прошу тебя, Женни, не расспрашивай меня сегодня, я все равно не сумею тебе ответить. Мне сперва надо немного помечтать, потому что размышлять уже не время. Но сама видишь – я весела и ни о чем не жалею.
Доверчивую Женни легко было ввести в заблуждение. Она так жаждала моего счастья, что сразу поверила в него и не стала задавать вопросы, оберегая то, что считала целомудренной сдержанностью первой любви.
Я приносила в жертву все мое былое существование с искренним и восторженным пылом. И все же в мои чувства вкрались гнев и горечь, когда я заметила, что Женни говорит с Фрюмансом менее сдержанно, чем обычно, словно, проникшись надеждой на мой скорый брак с Мак-Алланом, она перестала наконец отталкивать мысль и о своем соединении с нашим общим другом. Сразу после обеда я оставила их наедине и пошла бродить по голым ущельям, которые тянутся вдоль длинного склона горы Фарон.