Исповедь плохой подруги
Шрифт:
Наконец парикмахер приступила к укладке. Ее движения были едва заметными, вероятно, потому что укладывать было уже почти нечего.
Адель то и дело бросала на меня взгляды. Она уже не пыталась отвлекать меня, потому что самый страшный момент случился — я увидела большую часть своих волос отдельно от себя. Адель улыбалась мне и показывала большие пальцы, замечая, что я не особо то радуясь. Я отвечала ей улыбкой, но она была вымученной.
Наконец парикмахер сняла с меня накидку.
— Ну что, — сказала она. — Готова увидеть?
Адель даже телефон отложила
— Да, — пискнула я, хотя совсем не была уверена, что готова.
Глупо, конечно, но я зажмурилась, когда меня поворачивали. А потом я открыла глаза.
Банально так говорить, но девочку в отражении я реально не узнала. Да, мои волосы были обрезаны. Теперь я была не очень счастливой обладательницей каре и легкой челки, состоящей из нескольких прядок. Так вот что имела в виду Адель, когда спрашивала, что делают нормальные девочки после расставания. Ну что же, не думаю, что мне такое помогло. Хотя я лишилась семидесяти процентов своих волос, примерно столько же процентов печали со мной осталось. А те тридцать просто вытеснила печаль по другому поводу — что теперь мои чудесные волосы валяются на полу и на их восстановление уйдет года три.
Я даже почувствовала, как от этой мысли намокают глаза. Но всмотревшись в отражении повнимательнее, я стала понимать, что зря переживаю. Такая прическа мне вроде даже идет. Челка хоть и лезет в глаза, но даже заправленная за уши, смотрится хорошо. А сама стрижка выглядит неплохо из-за моих густых волос. Конечно, укладка тоже внесла свою лепту, но, уверена, даже без нее мне будет нравиться результат. Я повертела головой. Кончики волос защекотали шею. Такое необычное ощущение. Я даже улыбнулась, а Адель и парикмахер восприняли это как комплимент их, можно сказать, совместной работе.
Правда, когда я опустила взгляд, пытаясь подняться с кресла, мне снова стало не по себе. Сколько волос! Интересно, их можно было бы продать? В любом случае уже слишком поздно.
— Ну как? — спросила парикмахер.
— Класс. Мне нравится.
Интересно, существует ли на планете хоть один человек, которому под силу сказать парикмахеру, что его работа ему не понравилась?
Но эта парикмахерша вроде мне даже поверила. Она похвалила качество моих волос и пригласила приходить к ней, чтобы подровнять кончики, когда длина немного отрастет. Ага, а как же. Бегу и падаю.
Пока Адель расплачивалась, я изучала свое отражение в зеркалах, которые были здесь повсюду. Ну что ж, эта ерунда мне хотя бы досталась бесплатно. Да, стрижка красивая, но… Но раньше то было лучше. Волосы — это буквально единственное, что мне нравилось в своей внешности.
До машины мы дошли молча. Адель, наверное, поражалась, как это я могу молчать, если меня должно распирать от восторга.
— Ну что? — спросила она, когда мы уже ехали.
Я открыла окно и смотрела только на то, как пролетают мимо машины, а за ними, на тротуарах, гонятся деревья. Бьющий в лицо ветер помогал снова не расплакаться, но от
— Красивенько, — сказала я.
— Что?
Из-за шума, который лился из открытого окна, Адель меня не услышала. Я не стала повторять. Тогда Адель закрыла окна и пришлось вернуться обратно в машину.
Адель несколько раз на секунду отворачивалась от дороги, чтобы посмотреть на меня и с каждым разом она хмурилась все больше.
— Ты что, опять плачешь?
Я хотела ответить, что нет, и нормально поплакать уже дома. Но после слов Адель я как будто перестала контролировать собственное тело. Я снова разрыдалась. Да откуда во мне столько слез? Почему их с каждым разом все больше?
— Не стоило… — сказала я сквозь всхлипы. — Не стоило меня стричь…
— Что? — спросила Адель, нахмурившись еще больше. — Почему ты не сказала, что не хочешь этого?
— Я не знала…
Я запнулась, потому что услышала, как глупо звучат эти слова. Ну да, ну да, когда парикмахер орудует над твоей головой ножницами, а на пол ссыпаются волосы — неочевидно, что тебя стригут. Но ведь я на самом деле до последнего не была в этом уверена… Я могла догадаться, могла это предотвратить. Но не стала. Потому что не хотела причинять неудобство Адель — она же привезла меня сюда, и парикмахерше — ведь она уже вымыла мне голову.
Зато самой себе причинить неудобство мне всегда было окей.
— Знаешь, — сказала Адель, смотря на дорогу. — Тебе стоит быть более благодарной. Я потратила на тебя пол дня и кучу бабок отдала за стрижку… А ты мало того, что «спасибо» не сказала, так еще и рыдаешь.
После этих слов я с полминуты только и могла, что икать, как бывает после истерики. Но затем, собравшись с силами и стараясь не отравиться горечью, которая шла от моих слов, я сказала:
— Спасибо за все, что делаешь для меня, Адель. Извини, что не всегда оправдываю твои ожидания.
Глава 21
В которой происходит что-то странное
Несмотря на извинения я все-равно чувствовала себя виноватой перед Адель. Она столько всего для меня делает! Она со мной предельно откровенно. Она реально хочет мне помочь. А я что? Только и могу, что попадать в передряги и рыдать навзрыд.
Со своей новой прической я за один день переживала весь спектр эмоций. То мне она нравилась, и я думала о том, какая она милая и удобная. То я ненавидела ее, а в придачу Адель, парикмахершу и, разумеется, саму себя.
Мама и папа были расстроены из-за моих волос, но старались не подавать виду. Я, конечно же, видела, что им безумно жаль и от этого мне самой делалось хуже. Получается, правильно говорят, что ценим, когда теряем. Я даже начала гуглить маски для роста волос. Но забросила эту идею, когда увидела, что придется ходить целый час с пакетом на голове, чтобы компоненты лучше впитались.
Одна только Чмоня не прокомментировала мое обновление. Наверное, потому что не разговаривала по-человечьи. А так, я уверена, она сказала бы что-то такое из-за чего я расстроилась бы еще больше.