Исповедь пофигиста

Тавровский Александр Ноевич

Первый урок — лоция. Я как сел, так и заснул.

— Как твоя фамилия? — будит преподаватель.

— Так и так, — отвечаю, — Лукацкий.

— А чего ж вы, товарищ Лукацкий, спите? Вам не интересно?

— Так точно, — говорю, — не интересно!

— А зачем тогда вы сюда поступили?

— Хочу стать рулевым. Но мне не интересно все это слушать, я это давно знаю и даже получше учебника.

Я ведь у бати изучал судомоделизм, думал, никогда не пригодится. Пригодилось!

— Ну-ка, выйдите к доске и нарисуйте корабль в разрезе, раз вы у нас такой вундеркинд-переросток.

За

тридцать две минуты я нарисовал и пересказал им весь учебник и от себя кое-что добавил. Учитель вышел из класса. А хрен ему после меня делать? А я так и стою у доски. Ну, весь класс в истерике:

— Ты что, все это уже учил?

— Нет, — говорю, — это от природы.

Тут как раз звонок. Мы идем в другой класс. Стоят в коридоре этот учитель и директор училища, вице-адмирал или контр-адмирал, в общем, полковник. Три звезды на погонах — это кто? Во! Капитан. Он меня поманил к себе:

— Так вы уже знаете, как устроен корабль?

— Так точно! Я их уже настроил штук десять.

Он — раз:

— Расстояние между шпангоутами? Быстро!

— Миттельштанга!

— Перед корабля?

— Нос!

— Зад?

— Корма!

Как Петр Первый!

— Что ж вы от нас хотите?

— Хочу стать отличником-мотористом.

— Ну что ж, похвально! Готовьтесь к красному диплому.

— Есть! Всегда готов!

И пошло-поехало-поплыло. Как кораблекрушение — меня к доске, мне объяснять. Учитель, он же своим мудреным языком рассказывает, как его самого в училище натаскали, с терминами. Кто его поймет? А я по-простому, по-народному. Зато запоминали все — обалдеть!

— Видите эту штуку? Это хребет, по-корабельному — киль. Проще не скажешь. Кто скажет проще — убью!

Я объяснил, как ставятся палубные надстройки, чтоб никому не мешали, иначе — вдруг пожар или наводнение — все будут бегать и сшибать их лбами.

В училище я проучился три месяца, мог и меньше. Заела дедовщина: каждый день бои с второкурсниками, с третьекурсниками. Лежим в палате без света, залетают придурки, все громят. Ну, и мы встаем, ремень на руку… Но наконец и я устал: я ж не в военное училище поступал, да и бати рядом не было.

Через три месяца, когда я решил удирать, нас на курсе из ста тридцати семи боеспособных мужчин осталось со мной всего семьдесят запуганных пацанов. Да не убили. Ушли они. И я ушел. Потому что до выпускного вечера дожили лишь тридцать пять. Без меня. Хотя… Был у нас там пацан — смех, все время дурачком хихикал, так его точно зарезали. Был суд.

А я приехал домой с отбитыми почками. Ну, не совсем отбитыми, но месяц в больнице полежал с аппендицитом, попил аллохол, водочку, ношпу. Что еще от почек помогает?

И батя меня по второму разу благословил в местную «фазанку».

Глава шестая

Что? Я выгляжу дураком? Круглым? Да еще моральным уродом? О’кей! Я сейчас буду выглядеть умным, прямоугольным и квадратным, образцом для подражания, как Талмуд, как Библия, как председатель колхоза на утренней дойке! Как корова-рекордистка!

Что

такое? Вам не нравятся сравнения? А с кем мне себя сравнить? С отражением в зеркале? Хотите, чтоб вам стало скучно? Очень хотите? Пожалуйста. Лично мне с собой всегда весело. А вам с собой?

Меня забавляет собственная жизнь. Везде. Всегда. Во всем. В кабине, под кабиной, на колесе, под колесом. Я его и без мотора раскручу. Я вообще могу жить без горючего. Утром — банан, днем — две котлетки из крабов, вечером — орешки всмятку. Водки пью мало, только по необходимости. Курю много, по потребности. Передние два зуба уже прокурил, надо пломбировать. Я боюсь. Я боюсь, когда ко мне в рот кто-то чем-то лезет. У меня же там язык! А вы думали мозги? Не, во рту у меня мозгов нет, они у меня выше, за пределами жизненно важных органов, поэтому мозги мне жить не мешают. Зачем водиле мозги? Дорогу ими освещать, что ли?

У меня три незаконченных всяких образования. Но водительские права настоящие. Правда, у меня их еще на Украине конфисковали. Но я всем говорю, что украли во Франции. Так и в Гамбурге полицейскому сказал:

— Права ищите около Парижа. Только что украли, вместе с запасным колесом.

И все! Никаких провокационных вопросов, потому как что такое Франция и что там могут что-то у немца украсть, гамбургскому полицаю объяснять не нужно. А вот что такое Украина, объяснить не то чтобы трудно, а просто невозможно.

Чего ж я буду гамбургским полицаям голову морочить? Они, может, на своих садах-огородах до сих пор украинский чернозем вскапывают. Вскапывают и радуются: до чего немецкая земля черная. Счастливые люди! Что я им, подлянку делать буду? Да и кому это нужно? Украине? Она сама уже весь отпущенный ей Богом чернозем в пыль превратила, в радиоактивную, блин.

Вот видите, как все было хорошо и весело и как вдруг стало скучно и мерзко, поэтому я больше никакой самокритики в свой адрес не допущу. Жизнь — дорожка узкая, короткая и пыльная и только в одном направлении — айнбан. На какую-нибудь хреновую хохму ее еще хватит, а на что-то серьезное — шиш. Все равно что к моей «ифе» реактивную будку приделать. Ну, приделаете, и разлетятся они в разные стороны: будка реактивная в одну сторону, а «ифа» дефективная — в другую. А я-то, Рыжий, в кабине, я еще жить хочу, я еще порулить хочу. Просто порулить, и ни хрена больше!

Глава седьмая

Ну, батя меня по второму разу благословил и пнул в местную «фазанку» на электромонтера. «Фазанка», «фазанка», девчонка-хулиганка — единственное в Стрежевом ремесленное училище. Группа попалась уникальная: одни пацаны. Нет, две девки все же были, а влюбились в одного и того же парня. Такие две здоровенные украинские клушки. А пацан совсем маленький, но шустрый. Так это ж самый кайф для слоних! Станут они на концах коридора в училище, и одна трубит другой, чтобы слышали все: «Галю! Скажы ему, що вин импотэнт, зараза!». Ну, Галя и орет на весь коридор, чтоб он слышал: «Грышка! Слухай мени! Зина казала, що ты — импотэнт! Да тута уси импотэнты!».